А. П. Лебедев - Духовенство в Древней Вселенской Церкви

Вместо того, чтобы быть учителями в добре и обличителями пороков, пастыри становились льстецами, особенно перед лицами, власть имеющими. Четвертый век обилен примерами, которые свидетельствуют, как мало пастыри этого времени помнили о своем высоком назначении. Уже во времена Константина Великого лесть становится явлением, близко знакомым пастырям. Так, один из епископов, присутствовавших на празднестве 30-летия царствования Константина, не стыдится высказать такой грубый комплимент императору: «ты блажен, потому что в этом мире Бог поставил тебя властелином над всем, и в будущем веке ты будешь царствовать с Сыном Божьим». Лесть была настолько неумеренна, что сам император счел долгом обуздать слишком забывшегося епископа.[750] Даже Евсевий, знаменитый церковный историк, который смотрел на себя как на изобличителя лести, наклонен был к этому же пороку. Сам он, ослепленный блеском императорских милостей к епископам, в своем сочинении «Жизнь Константина» (III, 15), при описании одного императорского обеда, происходившего в сообществе архиереев, не устыдился заметить, что обед этот был образом царства Божия на небе. И это были епископы, носившие еще на своем теле раны Диоклетианова гонения! А чем дальше шло время, тем больше и больше лесть повреждала сословие духовенства. Василий Великий, взирая на отсутствие дерзновения в пастырях, прямо восклицает: «молчат уста благочестивых».[751]

Что касается западного духовенства того же IV века, то и его характер был не только не лучше восточного, но даже еще хуже. Блаж. Иероним сохранил для нас много любопытных описаний западного духовенства IV века. Рассматривая упадок нравов в западном духовенстве, Иероним объявляет, что хотя духовные и боялись «законов гражданских, но зато Евангелием пренебрегали».[752] Особенно развита была в западном духовенстве алчность к приобретению денег, богатства. Для этой цели духовенство пускалось на все хитрости и, пожалуй, низости. Иероним говорит, что с указанной целью духовные лица с необыкновенной приветливостью обращались в особенности с матронами. «Клирики, — пишет он, — которые должны бы быть учителями закона и страха Божия, лобзают главы матрон и, протянув руку как бы для благословения, принимают подарки за свою приветливость».[753] Другие клирики приходили к той же цели путем жалкого попрошайничества. Иероним говорит, что некоторые клирики всю жизнь употребляют на то, чтобы изучать нравы благородных женщин и пользовались этим изучением к своей выгоде. Он приводит в пример «одного старика священника, который с раннего утра спешил в какой-либо дом к богатой матроне, проникал даже к постели спящих. Здесь увидит подушку, изящное полотенце или что-либо другое из домашней рухляди — ощупывает, удивляется, хвалит, и жалуясь, что нуждается в этом, не выпрашивает, — замечает Иероним, — а просто вымогает, потому что женщина боится нажить себе врага во священнике».[754] Иные из западных клириков действовали утонченнее и плутоватее. Они делали вид, что жизнь их посвящена благотворениям, раздавали гроши бедным и нищим и этим так подкупали богатых христиан в свою пользу, что в их карманы сыпались уже не гроши, а целые пригоршни золота, и хотя эти деньги назначались для раздачи нищим, но в сущности они навсегда завязали в кармане мнимых филантропов. Иероним пишет: «Иные из духовных понемногу подают бедным, чтобы получить больше, и под предлогом благотворительности наживают богатства. Это скорее своего рода охота, — замечает Иероним, — чем благотворительность. Попадаются звери, попадаются и рыбы. На крючке насаживается небольшая приманка, чтобы подцепить на него кошельки матрон». Наконец, еще иные из тех же клириков поступали с целью приобретения стяжаний совсем низко. Они вкрадывались в доверие к бездетным старикам и старухам и своей услужливостью склоняли их оставит им свое имение, помимо прямых наследников. Но послушаем, что говорит Иероним. «С какими усилиями снискивается суетное наследство! Некоторые клирики отличаются постыдной услужливостью к бездетным старикам и старухам. Сами приносят ночную вазу, сидят подле постели, принимают в свои руки желудочную отрыжку и легочную мокроту. Улучшение в положении больного приводит их в тайное отчаяние, а приближение развязки, т. е. смерти, веселит их сердца».[755] — Итак, деньги в кармане. Что же дальше? Оставалось жить и веселиться. Так и поступали западные духовные лица. Они одевались пышно. Иероним рисует нам образ римского священника, одетого в изящную одежду, вспрысканного духами, так что священник смахивал больше на жениха, чем на служителя церкви. «Вся забота у них, — по словам Иеронима, — об одеждах, чтобы эти последние издавали благоухание, чтобы нога была гладко обтянута мягкой кожей. Волосы завиты щипцами. На пальцах блестят перстни. Чуть-чуть ступают они, чтобы не промочить подошвы на влажной дороге. Когда увидишь таких людей, сочтешь их скорее женихами, чем клириками».[756] Такие клирики любили побаловать себя гастрономическим обедом, тонким и изысканным. Иероним говорит: «Родившись в бедном доме или сельской хижине, в былое время едва он мог насыщать свой желудок просом и черным хлебом, а теперь для него нипочем отличнейшая крупичатая булка и мед. Он может вам теперь пересчитать по пальцам рода и качества лучших рыб. Он сейчас вам определит, где водятся эти устрицы; по одному запаху жареных птиц он различает, из каких они провинций; ему доставляет удовольствие только редкое, дорогое кушанье». «У бедного священника Христова, — замечает иронически Иероним, — начальник провинции лучше пообедает, чем в самом дворце».[757]Совершенно такое же замечание, в частности, о римских епископах делает и языческий историк IV века Аммиан Марцеллин. Он говорит, что эти епископы задавали своим гостям такие пиры, которые превосходили пиры самих императоров.[758] Правда, римские клирики строго соблюдали посты, так что не позволяли себе вкушать даже и масла. Но зато умели делать пост, если можно так сказать, роскошным. Они прибавляли в постную пищу в качестве приправы — фиги, пальмовые плоды, мед, фисташки, и пили прохладительные напитки.[759]Как все люди, хорошо накормленные и пригретые судьбой, западные клирики не могли отказывать себе в удовольствиях, которым покровительствует богиня Венера. Они, по свидетельству Иеронима, любили посещать молодых дам, обменивались с ними разными подарочками, а также ласковыми и сладкими записочками.[760] Само собой понятно, дело на этом не кончалось. Пользуясь доступом в дома прихожан в качестве утешителей и раздаятелей духовных благ, они соблазняли там мужних жен; выманивали из семейств, особенно низшего класса, девиц и обращали их себе в наложницы.[761] В других отношениях нравственной жизни западные пастыри IV же века являли себя тоже не образцами в исполнении нравственного закона, а его нарушителями. Так, некоторые из них, проповедуя с церковной кафедры, заботились не о пользе слушателей, а о похвалах себе, старались больше всего о том, чтобы вызвать слушателей на аплодисменты. Обличая пастырей IV века, Иероним внушает им: «Когда ты учишь в церкви, возбуждай не крик одобрения, но плач в народе. Я не хочу, чтобы ты был декламатор, крикун и болтун без толку. Сыпать словами и скоростью речи привлекать к себе удивление черни — свойственно невеждам».[762] Кроме того, епископы слишком надмевались над пресвитерами, деспотически относясь к последним. Себя считали как бы господами над прочими клириками. Так свидетельствует Иероним. Отношения епископов к прочим верующим чужды были христианской кротости с одной стороны и дерзновения с другой. Пред одними — низшими себя — пастыри вели себя гордо, пред другими, сильными земли — ласкательствовали. Пред одними, по словам Иеронима, они величались, как будто бы не благодатной Христовой должности достигли они, а мирского господства, являлись надутыми своей властью.[763] А как они вели себя пред сильными земли, об этом дает понятие следующий факт, рассказанный Сульпицием Севером (церковный писатель V века). Войска императора Констанция, этого еретика-арианина и деспота, одерживают верх над узурпатором на Западе — Магненцием. Епископ одного города, Валент, спешит уведомить об этом Констанция, и когда этот спрашивает его, откуда он это знает, льстивость подсказывает епископу такой ответ: «ангел возвестил мне это».[764]Если таково было духовенство Запада IV века, то неудивительно, если великие пастыри находили, что священство здесь не соответствовало своему назначению. Амвросий Медиоланский говорил: «Пастыри церкви ищут больше благ земных, нежели спасения душ».[765] А несколько позднее блаж. Августин тоже замечал: «Так как многие исполняют свои церковные обязанности кое-как, то в настоящее время нет ничего легче, веселее и приятнее должностей епископа и пресвитера».[766]