Религия Библии. Христианство - Андрей Борисович Зубов

Мо Ди и Конфуций, были уверены в доброй природе человека, ибо Дао по своей природе есть благо, но первый в каче­стве главного принципа мироустроения предлагал жерт­венную любовь, а второй — личный пример строгого сле­дования социальному закону Дао — китайцы именуют его ли, а мы не очень удачно переводим словом «риту­ал». Дальневосточная мысль занята не столько тем, как привести человека к совершенству ради его блага, сколь­ко тем, как привести человека к совершенству ради вос­становления общества и мироздания в тождественности с Дао. Человек — не столько цель, сколько средство воз­вращения мира к естественности. Говоря суммарно, если

Запад антропоцентричен, а Югтеоцентричен, то Дальний Восток космоцентричен.

Этот общий принцип проявляется и в жизни. На Дальнем Востоке расцветают изобразительные искус­ства, появляются имена, существует история — все, как на Западе. Но искусство Дальнего Востока — это в первую очередь не портрет, а пейзаж, прекрасный, гармоничный пейзаж, в котором совершенное бытие мира тонет в не- изобразимом небытии Дао. Поэтому лучшие китайские и японские живописные произведения всегда содержат не только изображение, но и чистый от изображения фон, в который переходят снега горных вершин, озерный ту­ман или морское безбрежье. Человек в таком пейзаже — только элемент, один из многих, а отнюдь не средоточие смысла. На озере виднеется джонка с рыбаком, по горной тропинке спускается лошадь с погонщиком, среди бабо­чек и цветов играют дети. Но горы, озерные ивы, бабоч­ки и цветы не менее важны художнику и зрителю, чем люди. Они такие же проявления Дао и к тому же, в отли­чие от людей, точные его отпечатки, не искаженные соб­ственным своеволием. Пейзаж, и это хорошо известно, — это икона Дао, объект любования и созерцания, не только эстетического, но и чисто мистического, религиозного переживания. Пейзаж может быть нарисован на бумаге или бамбуке, но может быть и создан мастером парко­вого искусства. Башни для любования природой — важ­ный элемент религиозной практики Дальнего Востока.

Кстати, само слово религия, вера в Китае имеет су­щественно иное смысловое содержание, чем слова за­падного языка. Для нас и религия, и вера суть слова, свидетельствующие личное соединение с Богом (re-ligo — привязываю вновь, воссоединяю; вера — от varsna — жар). В Китае ничего подобного не было. Сравнительно новое слово (с династии Мин, то есть с XI-XV веков после Р.Х.) зонг цяо, которым переводится на китайский наше по­нятие религии, состоит из иероглифов «алтарь пред­ков» (зонг) и «учение» (цяо). Учение о почитании пред­ков и жар устремления к Творцу — очень характерные различия западного и дальневосточного мировоззре­ний. Кстати, санскритское слово для обозначения веры — шраддха, родственное латинскому credere — верить ко­му-то (отсюда — credo), малоупотребимо в Южной Азии, а если и употребляется, то чаще как нарицательное на­звание жертвоприношения, нежели как высшая добро­детель. Жар веры предполагает межличностное отноше­ние, которого нет на Дальнем Востоке и которое — весьма сомнительная добродетель для большинства южноазиат­ских подвижников.

Человеку Запада конечно же ближе своя традиция ду­ховного переживания, но нам необходимо сознавать, что она — не единственная среди великих религиозных тра­диций человечества. Почему человек Дальнего Востока и человек Южной Азии воспринимают мир иначе, чем западный человек, — большой вопрос, на который труд­но дать однозначный ответ. Но как мы не можем пред­ставить себе современный мир без Индии, Тибета, Китая, Японии, без достижений гения населяющих их народов, так и нельзя представить себе духовные вершины чело­веческой мысли без необычных для Запада переживаний сущего и должного, абсолютного и относительного, рав­но как и без странных, на наш взгляд, практик реализа­ции этих переживаний.

Иное можно понять как иное, только зная свое, а свое — только зная иное. Именно для этого нам необходим и об­щий курс истории религиозных идей, и виденье собствен­ной религиозной традиции внутри этого курса.

Для верующего человека сложно писать отстраненно о предмете собственной веры, но для историка религиоз­ных идей это совершенно необходимо. Историк религий должен суметь выявить в текстах и практиках изучаемой религиозной традиции систему глубинных смыслов — це­лей веры и способов достижения этих целей.

Корпус Библии (Танах в иудействе, Ветхий Завет в хри­стианстве), складывавшийся веками не как хаотичный конгломерат, но как вполне осмысленная религиозная система, содержит эти сквозные смыслы и цели. При погружении в исторический контекст двухтысячелет- ней традиции они выявляются наиболее зримо, види­мые противоречия, содержащиеся в тексте, разрешаются, а лакуны «молчания текста» заполняются. Именно это­му посвящена первая часть нашей книги — от Авраама до Кумрана.

Вторая часть книги — христианство. Опять же не как история развития исповедания, но как система идей, заключенная в Каноне Нового Завета, деяниях Соборов и установлениях Церкви (таинства и обряды). Ставится та же самая задача: выявить главные цели христианской веры и способы их осуществления изнутри христианской догматической традиции. Вновь используется средство погружения традиции в исторический контекст ее бы­тования и развития.

Таким образом, в предлагаемой книге Библия и хри­стианство рассматриваются как предмет научного исто- рико-религиозного исследования в рамках дисциплины, которую точнее всего наименовать «Сравнительная ис­тория сознания».

Часть I

Религия Библии

Глава 1

Своеобразие и состав Библии

Традиция Библии, о которой сейчас пойдет речь, тради­ция, которая легла в основание трех современных великих религий Запада — христианства, иудаизма и ислама, — эта традиция сама по себе для религиеведа[3] — тради­ция очень интересная. Начнем с того, что ни один иной корпус текстов такого объема не дошел до нас из запад­ной части мира от времен, предшествующих Рождеству Христову. Мы слышали, что что-то подобное было, на­пример Зороастрийский канон, но ни он, ни иные небиб­лейские тексты подобного объема не сохранились. Дошли из Южной Азии Веды, Брахманы, Упанишады; известны некоторые китайские тексты (Ши Цзин, например), но от западной части мира ничего подобного до нас не до­шло — ни по объему, ни по единству идей.

Весь библейский текст, в сущности, загадка. Причем загадка не только для религиеведа. В некотором смысле Библия — загадка и для последователей тех самых рели­гий Писания, религий Книги (то есть Библии), которыми являются христианство, ислам и иудаизм. По поводу того, что такое Библия и в чем главные идеи Библии, никако­го единства взглядов нет. И нам, поскольку мы изучаем религиозное явление таким, каким оно было в реальной жизни (этот подход религиеведы именуют феноменоло­гическим), надо посмотреть на Библию как бы извнутрь ее традиции.

Во-первых, немного о происхождении памятника и о его традиционной интерпретации. Библия, которую христиане называют Ветхим Заветом, состоит из разно­временных частей, и это признает сама традиция.

Само слово «Библия» греческое. Это множественное число от слова