Молитвы человеческие - Елена Черкашина

демоны пытались стащить её, хватая за руки и за ноги, вцепляясь скверными лапами в подол платья. В отчаянии, понимая, что лишь собственные усилия помогут ей, она встала.

Первые шаги дались с большим трудом. «Что же мешает мне, – думала Душа, – почему я так тяжела? Где та лёгкость, с которой я бегала по земле? Почему мои руки прилипают к ступеням, а в ногах нет сил?» Действительно, она буквально переползала с одной ступени на другую! Не помогали ей ни её собственные прежние молитвы, ибо она не молилась, ни молитвы святых: к ним она не взывала на протяжении всей своей земной жизни, ни даже Ангел-Хранитель. О его существовании она никогда не думала и, конечно же, не подозревала, как необходим он окажется здесь. Не молилась, не взывала, не думала. А чем же жила?

А жила так, как все, вернее, большинство людей, именующих себя «христианами», но на деле не имеющих ни жизни, ни духа христианского. О постах понятия не имела, праздники не соблюдала, Храм Божий посещала нерадиво, да и то лишь на Пасху, чтобы куличи освятить. Об очищении совести не думала, могла и слово гадкое сказать, и обидеть кого-либо. Растолстела, разжирела, взрастила в себе эгоизм, себялюбие, чванство. Наряжалась, украшала себя кольцами, браслетами из золота, а чтобы себя саму, душу, золотою сделать, не помышляла. Никому не помогала, не сострадала, заботилась только о кровных, родных. Видя нищего, думала так: «Мало ли, на что он просит, пусть другие подают». Но хуже всего то, что и детей своих воспитывала так же: в нерадении, в жадности, в лени.

Подъём не удавался. Казалось, целая вечность прошла, а только три ступени пройдены. Откуда ни возьмись, появился Ангел. Он тихонечко прикрыл Душу крылом, и та преодолела ещё две ступени. Села, отдышалась. «Кто ты?» – спросила. «Я – твой Хранитель», – отвечал он со вздохом. «А где же ты раньше был? Я слыхала, что ты помогаешь…» – «Помогаю тем, кто в своей жизни создал со мною прочную связь: молитвами, постоянным обращением. А тем, кто на меня и не смотрел, чем я могу помочь?» – «Тогда почему ты здесь?» – спросила Душа. Она отдыхала в тени чудного крыла и не хотела, чтобы он уходил. «Я здесь потому, что сотни монахов по всей земле молятся о таких, как ты, незнакомых им грешниках. Именно их молитвы привлекли меня к тебе». – «Какое счастье, что хоть кто-то молится обо мне!» – подумалось ей. «Но этого мало, очень мало, чтобы подняться по лестнице в Царство Небесное, – продолжал Ангел. – Человек должен своими усилиями проложить себе дорогу». Душа чуть не заплакала: «Скажи мне, что я такого сделала, что не могу и шагу ступить? Разве я так плохо жила? Много грешила? Объясни это!» – «Объясню, – отвечал Ангел. – Посмотри на свои руки, ноги. Что ты видишь?» Она с изумлением взглянула на свои руки и ноги, грязные, с налипшими на них огромными комьями скользкой глины. «Что это?» – удивилась она. Ангел пояснил: «И руки твои, и ноги на протяжении всей жизни были покрыты маникюром». – «Что же плохого в маникюре?» – запротестовала Душа. «На Бога смотреть надо, а не на ноги. К тому же, ты этим чванилась, тщеславилась, даже не замечая того. Смотрите, какие у меня красивые ногти! Разве не так? Помнишь такие мысли?» Душа скорбно опустила голову. «А тонны грязи на ногах – это вычурная обувь: каблуки, например. Обувь должна быть простой, удобной, и – не полный шкаф, а немного». Душа внимательно слушала. Не со всем она соглашалась, но ей так мешала эта прилипшая к ногам глина! «На руках твоих все время сверкали кольца, браслеты…– продолжал Ангел. – Вот они и мешают тебе сейчас!»

Он немного помолчал. «Все твоё внимание оказалось приковано к земному. О высшем ты даже не думала». Душа шевельнулась. «А что это за лохмотья на мне?» – печально спросила она. «Это – платья, – ответил Ангел. – Сколько их у тебя было? Много, слишком много! Целый ворох нарядов! И ты покупала всё новые и новые. Вот эти платья сейчас и висят на тебе, мешая подняться. Во всем должна соблюдаться мера, скромность, благочестие. Знаешь, что могло бы очень помочь тебе сейчас?» – «Что?» – оживилась Душа. «Милостыня! Ибо в ней – доброта, сострадание, милосердие. Это – божественные качества. Проявляла ли ты их?» – «Нет», – отвечала она. «Что, жалко было копейку подать?» – «Да нет». – «А ты знаешь, что есть правило христианское: не проходи мимо нищего. Неважно, какой он, на что просит. Это – неважно! Важно, чтобы ты в ту минуту, когда Бог на тебя смотрит, проявила милосердие. В дверь ли к тебе постучали, на улице ли кто руку протянул, дай тут же, не мешкая, а сама подумай: за меня и моих детей. Эта милостыня и тебе самой пойдёт на пользу, и детей твоих от бед убережёт. Знала ли ты это?» – «Нет, не знала». – «Конечно, откуда тебе знать, если книг духовных не читала, Евангелие не открывала. А там ясно сказано: «просящему – дай». Уста Самого Господа Пречистого изрекли это».

Ангел умолк. «Грустно мне тебя покидать, но пора». – «Что же мне делать?» – взмолилась Душа. «Поднимайся. Не отчаивайся. Даже у самого грешного человека могут быть добрые дела».

Ангел улетел. Душа ещё какое-то время пыталась идти сама, но потом приуныла и застыла на ступенях. В этот момент рядом с ней неведомо откуда появился маленький херувимчик: такой, каким его рисуют на картинках в детских книжках. Она оживилась и радостно приветствовала малыша: «Кто ты?» – «Я – Хранитель твоего старшего сына». – «Ты прилетел помочь мне?» – «Конечно. У тебя есть и добрые дела. Например, ты очень любила своих детей. И хотя ты безмерно баловала их, а это им не на пользу, ты всё же часто жертвовала для них и своим временем, и силами». – «В этом нет ничего удивительного, – ответила Душа, – ведь я же – мать. Так все поступают». – «Вот это-то и хорошо, что ты была матерью просто: без тщеславия, без кичливости. Ты жертвовала – и не замечала того, отдавала – и не требовала взамен. Идём!» – и он подал Душе руку. Следующие несколько ступеней они прошли довольно легко, но потом подъем опять затруднился.

«Что опять мешает мне?» – спросила Душа. «Всё то же: эгоизм, себялюбие. Помнишь, как часто ты бывала груба со своими детьми? «Не мешай, пошёл прочь!» – не твои ли слова? И много других, о которых я сейчас вспоминать не буду. А потом, когда дети выросли, ты обижалась, что они грубо тебе