Евреи ислама - Бернард Льюис

европейского контроля — французов в Северной Африке, англичан в Южной и Восточной Аравии, а затем в Египте — власти сами стали отвечать за своих евреев, как и за прочих новых подданных. Несомненно, перемена эта для евреев, и в меньшей степени для христиан, была весьма полезной. Даже репрессивная и антисемитская царская политика в Центральной Азии, где отныне доминировала Россия, оказалась улучшением по сравнению с правлением предшествовавших ей эмиров. В управляемых англичанами Адене, Египте и Ираке, во французском Алжире, Тунисе и Марокко, в итальянской Ливии имперское правление открыло новую эру еврейского образовательного прогресса и материального процветания{214}. Но оно также обусловило окончательную гибель еврейских общин в этих регионах.

В самом же сердце Ближнего Востока два мусульманских государства — Иран и Османская империя — оставались независимыми. Хотя их независимость часто находилась под угрозой и была в какой-то степени подорвана европейскими имперскими державами, она никогда не была утрачена полностью. Обе страны выжили в XX веке как политические реалии. Обе они являлись родным домом для древних и очень значительных еврейских общин.

Историки османского еврейства XIX века акцентировали внимание на нескольких крупных событиях, часть из которых знаменовали переломные моменты в истории империи в целом, другие имели чисто еврейское значение. Первым из них стало уничтожение в 1826 году корпуса янычар, на протяжении веков являвшегося основным компонентом османской пехоты и решающей военной опорой политической власти. Уничтожив этот древний и привилегированной институт, султан-реформатор Махмуд II (1808–1839) стремился устранить главную опору оппозиции его идеям модернизации и реформ в западном духе и расчистить путь для преобразования армии, сделать ее обученной, организованной и оборудованной по европейским образцам, полностью преданной султану и готовой обеспечить реализацию любой выбранной им политики.

Предполагалось, что устранение военной корпорации, составлявшей опору реакционной и религиозной оппозиции модернизации, принесет пользу евреям как потенциальным бенефициарам либеральных изменений. Оказалось же наоборот, по крайней мере в краткосрочной перспективе. С течением времени некоторые видные и богатые евреи установили с корпусом янычар очень тесные отношения, которые, хотя иногда и омрачались конфликтами и даже убийствами, все-таки оставались эффективными. Значительное число работавших с янычарами интендантов, поставщиков и купцов были евреями, и упразднение корпуса нанесло серьезный удар по еврейским интересам в Стамбуле и во всей империи{215}.

Данный факт, однако, способствовал продвижению армян, с недавних пор обретших новое значение в жизни страны. Они начали вытеснять евреев с занимаемых теми должностей на службе империи. Говоря о продвижении и обогащении османских христиан в XVII и XVIII веках, мы имеем в виду прежде всего греков и католиков-сирийцев. Однако армяне добились определенного прогресса, и с последних лет XVIII века армянские купцы, судовладельцы, предприниматели и банкиры стали играть все более важную роль в османской экономической инфраструктуре. При этом они неизбежно посягали на несколько оставшихся еврейских ниш в османской экономике. Корпус янычар и небольшой сплоченный клан связанных с ними еврейских купеческих семей были последним редутом еврейской экономической власти. За уничтожением янычар последовало уничтожение их еврейских компаньонов, что открыло путь к победе — в конечном счете пирровой — армянам.

Султан Махмуд II был очень заинтересован в централизации, организации и рационализации управления своей империей. Эти цели также включали некоторые изменения в структуре подчиненных ему еврейских общин. Две основные христианские общины, греки и армяне, были организованы в церковные структуры, возглавляемые признанными султаном и подотчетными ему иерархами, осуществляющими власть над всеми своими единоверцами на всей территории Османской империи. У евреев же, напротив, такой центральной организации не было. В каждом городе, в каждой общине были свои раввины и начальники. В течение примерно семидесяти лет после турецкого завоевания Константинополя в 1453 году султаны признавали главного раввина столицы, а не империи; после 1526 года даже эта должность прекратила свое существование{216}. До конца XVIII века не было никого, кто мог бы говорить от имени евреев империи в целом, кроме самозваных сановников и дельцов. Такая анархия, неприемлемая для аккуратного султана, стала казаться опасной и для еврейской общины, которая чувствовала себя изолированной, слабой и пребывающей под угрозой. Имперский фирман 1835 года утвердил статус и канцелярию хахам-баши, главного раввина империи. Отныне было установлено, что главный раввин, избранный самими евреями, должен быть назначен и утвержден султаном{217}.

Эта новая должность и институты ее управления стали центром конфликта, затронувшего евреев других общин в Турции XIX века — то, что в другом контексте было названо «борьба нового со старым». Одной из главных тем Турции XIX века являлась борьба между сторонниками модернизации, что в то время и в том месте означало желающих вестернизировать свой образ жизни, и теми, кто рассматривал такие изменения как смертельную угрозу религиозным и иным ценностям и отчаянно боролся за сохранение старых порядков. Основное внимание, естественно, историки уделяют борьбе реформаторов и консерваторов среди турецкого мусульманского большинства. Но имела место и параллельная борьба в немусульманских общинах империи. В этих конфликтах, по крайней мере в большинстве, реформаторы были успешны. Они провели крупные преобразования у греков, несколько позже у армян и, наконец, у арабов-христиан.

У евреев они потерпели неудачу. Европейские, турецкие и даже еврейские идейные движения проходили мимо турецких евреев. Мало кто из них имел такое европейское образование, какое все больше греков, армян и арабов получали в христианских школах. Идеи Французской революции и интеллектуальное брожение первых десятилетий XIX века, вызвавшее немалый ажиотаж среди греков и армян, похоже, не оказали никакого влияния на евреев, продолжающих и дальше жить по-старому. Они также не восприняли новых идей от турок-мусульман. Хотя, по-видимому, большинство евреев в Турции могли говорить на турецком, их манера речи и акцент делали их излюбленным объектом народного юмора. Лишь незначительное меньшинство умело читать и писать по-турецки; правда, с реформами XIX века их стало больше, и некоторые нашли работу на государственной службе, в основном в качестве устных переводчиков. Они не играли никакой роли в турецкой интеллектуальной жизни и едва ли были затронуты движениями и спорами, будоражившими турок.

В равной степени османские евреи были невосприимчивы и к тем движениям, которые трансформировали мировоззрение европейских евреев — хасидизм, еврейское Просвещение, возрождение иврита, религиозные реформы, сионизм. Все это, столь важное для истории евреев в Европе, еще долго никак не затрагивало евреев Османской империи, даже не подозревавших о таких явлениях.

Там, где обнаруживаются хоть какие-то признаки изменений, они главным образом обусловлены внешним давлением или вмешательством. Было некоторое количество итальянских евреев, переехавших в XVIII и еще больше в