Андрей Кураев - ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ

В Хронике Видукинда (III, 65) говорится, что однажды датский король Харальд (X век) стал свидетелем долгого и яростного спора между его приближенными и миссионером Поппо. Даны признавали Христа богом, но утверждали, что асы куда могущественнее его. Поппо отвечал на это, что есть только один Бог, Отец, Сын его Иисус Христос и Святой Дух, а асы — это сонм демонов. Харальд предложил миссионеру доказать свою правоту ордалией, на что епископ, уверенный в успехе, сразу согласился. На следующий день Поппо прошел ордалию раскаленным железом, и конунг, убедившись, что на ладонях епископа нет и следа ожогов, тут же признал Христа единственным истинным Богом и согласился, что только Его следует почитать в Дании.

В IV веке святитель Спиридон Тримифунтский так доказывал троичность Бога тем, кто сомневался, что Три могут равняться Одному: он сжал кирпич, и из руки потекла вода, на которой была замешана глина, в руке осталась сама глина, а вверх взвился огонь, которым глина была обожжена[383].

Сегодня, как и всегда, важнейшим аргументом миссии является «схватка сил» — явление силы Духа Святого, превозмогающей потуги языческих магов и их духов. Тут бывает важно не только самому вымолить чудо, но и своей молитвой помешать явиться чуду с противоположным духовным зарядом.

В самом конце XIX века русский иеромонах-миссионер был на сеансе магии, который демонстрировал индийский факир для европейских туристов на Цейлоне. Чудеса факира были столь поразительны, что по признанию рассказчика, «я совершенно забыл о том, что я священник и монах, что мне вряд ли приличествует принимать участие в подобных зрелищах. Наваждение было так необоримо, что и сердце и ум молчали. Но мое сердце тревожно и больно забилось. Все мое существо охватил страх. Мои губы сами собой зашевелились и стали произносить слова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!». Я почувствовал немедленное облегчение. Казалось, что какие-то невидимые цепи, которыми я был опутан, начинали спадать с меня. Молитва стала более сосредоточенной, и с ней вернулся мой душевный покой. Я продолжал смотреть на дерево, как вдруг, будто подхваченная ветром, картина затуманилась и рассеялась. Я больше ничего не видел, кроме громадного дерева, озаренного светом луны, и факира, сидящего под деревом, в то время как мои спутники продолжали рассказывать о своих впечатлениях, вглядываясь в картину, которая для них не исчезала. Но вот что-то как будто стало твориться и с самим факиром. Он свалился набок. Встревоженный юноша подбежал к нему. Сеанс неожиданно прервался. Глубоко взволнованные всем увиденным, зрители поднялись, оживленно обмениваясь впечатлениями и не понимая, почему все так внезапно и неожиданно оборвалось. Юноша объяснил, что факир устал, а тот уже сидел, опустив голову и не обращая никакого внимания на присутствующих. Уже уходя, я невольно в последний раз обернулся, чтобы запечатлеть в памяти всю сцену, и вдруг — я содрогнулся от неприятного ощущения. Мой взгляд встретился со взглядом факира, полным ненависти. Это произошло в кратчайший миг, и он снова принял свою прежнюю позу, но этот взгляд раз и навсегда открыл мне глаза на то, чьей силой в действительности произведено это "чудо"»[384]. Не столь яркие, но подобные случаи доводилось мне слышать и от современных священников, да и самому порой приходилось ощущать и оккультную угрозу, и защитную силу молитвы.

Но если потребность в миссионерском ответе и действии есть, а чудо не гарантировано? Если ты не уверен в том, что чудеса будут каждый раз сопутствовать тебе при всякой полемике, в которую ты вовлечен?

Хорошо бы сотворить явное чудо (сокрушить своим перстом языческого идола или сжать кирпич так, чтобы из него исшел огонь и истекла вода) или своей внутренней молитвой повернуть сердце спорщика. Но если это нам не под силу — должны ли мы просто сдаться и замолкнуть с осознанием своего недостоинства? — Нет. Немощь сердца в этом случае должна быть подкреплена усилием мысли и речи. Бог благодатно помогает людям, но не заменяет наш труд, в том числе и труд интеллектуальный, труд проповеднический.

«Как Павел приводил в замешательство иудеев, живущих в Дамаске, когда он еще и не начинал совершать знамений? Как преодолел эллинистов? Не потому ли, что сильно побеждал словом? Тогда он еще не начинал творить чудес; и никто не может сказать, что народ удивлялся ему по молве о его чудотворениях; доселе он побеждал только словом своим» (Святитель Иоанн Златоуст. О священстве. 4,7).

Или: «Нам не угрожают ни темницы, ни власти, напротив, мы сами начальствуем. И при всем том мы не побеждаем» (На Евангелие от Матфея. 33,5). «Если двенадцать человек "заквасили" всю вселенную, подумай, сколь велика наша никчемность, если мы, пребывая в таком количестве, не в состоянии исправить оставшихся — а ведь в нас должно было хватить закваски на тысячи миров… Но то, скажешь, были апостолы. Что же из этого? Разве они Ангелы были? Но, скажешь, они имели дар чудотворения. Долго ли эти чудеса будут служить для нас прикрытием нашего нерадения?..» (На Евангелие от Матфея. 46,2–3).

«Не всегда все совершала благодать. Ведь если бы этого не было, то можно было бы уподобить апостолов просто деревьям. Поэтому многое и сами они совершали своими действиями» (На Деяния. 20:4)[385].

Златоуст ясно говорит о синергии в апостольском труде: «Чтобы не все казалось делом одной благодати и чтобы они не думали, что получат венцы ни за что, — говорит: будьте мудры как змеи и кротки как голуби» (Беседы на Евангелие от Матфея 33, 2)[386]. «Иной скажет: Он им дал власть очищать прокаженных и изгонять бесов. А я на это скажу, что это-то самое и должно было привести их еще в большее смущение, когда, несмотря на данную им власть воскрешать мертвых, им следовало терпеть бедствия за судилищах, нападение от всех, общую ненависть вселенной, и подвергаться таким бедствиям, имея власть творить чудеса» (На Мф 33:1).

Апостолам не нужно было знание иностранных языков ради проповеди Евангелия. Но наши миссионеры и богословы должны учить языки, а не выжидать вторую Пятидесятницу. Преподобный Сергий Радонежский получил дар чтения и разумения книг через вкушение просфорки, преподанной ему ангельской рукою. Но стоит ли этот эпизодделать законом для Церкви и системы церковной учебы? Стоит ли вместо уроков греческого языка вводить ежедневные посещения просфорни?

Не надо надеждой на чудо отменять свой собственный труд.

Можно ли представить себе священника, который, приступая к строительству храма, отклоняет необходимость получения им хотя бы базовых представлений о строительных технологиях ссылкой на то, что «Господь Сам созиждет Свой дом и сохранит его!»? А те семинаристы, что не видят смысла в миссионерских усилиях, неужто столь же благочестиво-равнодушны к урокам по финансовой дисциплине? Неужто и финансовые отчеты они будут составлять «как Бог на душу положит»?

Небольшое, но миссионерски-значимое усилие по силам всем христианам. Миссию ведь можно начать не за тридевять земель, а прямо на ближайшем рынке. Эта миссия может и должна быть обращена к племени по имени «понаехалитут». Сможем мы увидеть в них не малоприятных чужаков, а людей, для которых Евангелие предназначено не в меньшей степени, чем для нас? Такое изменение привычных реакций с раздражения на «миссионерскую приветливость» неужто так трудно? Неужели для этого надо ждать чудес и излияния особой Благодати? Не проще ли просто усилием воли взять под контроль мышцы своего лица?

ПРАВОСЛАВНЫЕ ИЛИ ПРАВОСКУЛЯЩИЕ?

… Думается, что не столько они молятся, сколько тихо анафематствуют

Михаил Булгаков. Киев-город.

О грустных глазах наших прихожан знают все. Шила в мешке не утаишь: в нашей Церкви произошла революция бассет-хаундов. Знаете такую собачку с вечно-грустными большими еврейскими газами?

Отчего-то в 90-х годах, на исходе XX столетия, уже выйдя из полосы гонений, мы где-то потеряли Православие. Произошла революция унылых пессимистов. Ферапонтов дух явно оттеснил дух Зосимов (это если говорить терминами «Братьев Карамазовых»). Серафимово Православие, умеющее радоваться Богу, Пасхе и человеку, стало редкостью.

Греческое слово орто-доксия имеет два смысла: право-верие и право-прославление. Можно быть правоверным и неправославным. Быть православным — это значит стяжать умение правильно славить Господа, жить молитвой, радоваться ей.

Есть три типа молитвы. Самый распространенный и самый низкий — просительный. Почему самый низкий? Потому что просить Бога может даже атеист. Я помню свою первую молитву в жизни, когда я был еще юным пионером и атеистом: «Господи, хоть бы учительница заболела!».

Вторая молитва, более высокая, — благодарственная: Господи, благодарю Тебя за те дары, что Ты мне дал. Здесь память о Боге уже начинает теснить заботу о себе, любимом. Такая молитва встречается уже гораздо реже просьб. В Евангелии мы помним, что только один из десяти исцеленных Христом прокаженных вернулся благодарить (Лк 17:17). Но и в просительной молитве, и в благодарственной: я — на первом месте, Бог на втором.