Андрей Кураев - Дары и анафемы

У Достоевского покаяние всегда на пользу, оно всегда к добру и исцелению. Салтыков-Щедрин описывает покаяние, которое добивает… Сестра Порфирия Головлёва соучаствовала во многих его мерзостях. И вдруг она прозревает и понимает, что именно она (вместе с братом) виновата в гибели всех людей, которые встречались им на жизненном пути. Казалось бы, так естественно было предложить здесь линию, скажем, «Преступления и наказания»: покаяние — обновление — воскресение. Но — нет. Салтыков-Щедрин показывает страшное покаяние — покаяние без Христа, покаяние совершаемое перед зеркалом, а не перед ликом Спасителя. В христианском покаянии человек кается перед Христом. Он говорит: «Господи, вот во мне это было, убери это от меня. Господи, не запомни меня таким, каким я был в эту минуту. Сделай меня другим. Сотвори меня другим». А если Христа нет, то человек, как в зеркало, насмотревшись в глубины своей дел, окаменевает от ужаса, как человек, насмотревшийся в глаза Медузе-Горгоне. И вот точно также сестра Порфирия Головлёва, осознав глубину своего беззакония, лишается последней надежды. Она все делала ради себя, а познав себя, видит бессмыслицу своих дел… И кончает жизнь самоубийством. Неправедность её покаяния видна из второго покаяния, описанного в “Господах Головлёвых”. На страстной седмице в Великий Четверг, после того, как в доме у Головлёва священник читает службу «Двенадцати Евангелий», “Иудушка” всю ночь ходит по дому, он не может уснуть: он слышал о страданиях Христа, о том, что Христос прощает людей, и в нем начинает шевелиться надежда — неужели же и меня он может простить, неужели же и для меня открыта возможность Спасения? И на следующий день поутру он бежит на кладбище и умирает там на могиле своей матери, прося у неё прощения…

Только Бог может сделать бывшее небывшим. И потому только через обращение к Тому, Кто выше времени, можно избавиться от кошмаров, наползающих из мира уже свершившегося. Но, чтобы Вечность могла принять в себя меня, не принимая мои дурные дела, я сам должен разделить в себе вечное от преходящего, то есть — образ Божий, мою личность, дарованные мне от Вечности, отделить от того, что я сам натворил во времени. Если я не смогу совершить это разделение в ту пору, пока ещё есть время (Еф. 5,16), то моё прошлое гирей потянет меня ко дну, ибо не даст мне соединиться с Богом.

Вот ради того, чтобы не быть заложником у времени, у своих грехов, совершённых во времени, человек и призывается к покаянию.

В покаянии человек отдирает от себя своё дурное прошлое. Если ему это удалось — значит, его будущее будет расти не из минуты греха, а из минуты покаянного обновления. Отдирать от себя кусочек самого себя же — больно. Иногда этого смертельно не хочется. Но тут одно из двух: или то моё прошлое пожрёт меня, растворит в себе и меня и моё будущее, и мою вечность, или же я смогу пройти через боль покаяния. “Умри прежде смерти, потом будет поздно” — говорит об этом один из персонажей Льюиса[380].

Хочешь, чтобы Встреча не стала Судом? Что ж, совмести в своём совестном взгляде две реалии. Первое: покаянное видение и отречение от своих грехов; второе: Христа, перед Ликом Которого и ради Которого должно произнести слова покаяния. В едином восприятии должны быть даны — и любовь Христа и мой собственный ужас от моего недостоинства. Но все же — Христова любовь — больше… Ведь Любовь — Божия, а грехи — только человеческие… Если мы не помешаем Ему спасти и помиловать нас, поступить с нами не по справедливости, а по снисхождению — Он это сделает. Но не сочтём ли мы себя слишком гордыми для снисхождения? Не считаем ли мы себя слишком самодостаточными для принятия незаслуженных даров?

Тут впору открыть евангельские заповеди блаженств и перечитать их внимательно. Это — перечень тех категорий граждан, которые входят в Царство Небесное, минуя Страшный Суд. Что общего у всех, перечисленных в этом списке? То, что они не считали себя богатыми и заслуженными. Блаженны нищие духом, ибо они на Суд не приходят, но проходят в Жизнь Вечную.

Явка на Страшный суд необязательна. Есть возможность её избежать (см. Ин. 5,29).

ВИНОВНО ЛИ ХРИСТИАНСТВО В ЭКОЛОГИЧЕСКОМ КРИЗИСЕ?

Говорят, что сатана лишён дара творчества: он все время предлагает одни и те же искушения. Но зато у него есть немалое число активнейших помощников из числа людей. И оттого в болоте человеческого богоборчества время от времени всплывают новые пузыри, содержащие прежде незнакомые запахи. В последней трети ХХ века на рынке антихристианских услуг появился новый товар: теперь христианство модно обвинять не за его отсталость, не за его противодействие научно-техническому прогрессу, а, напротив, за то, что именно христианство, оказывается, и породило этот самый прогресс и все проблемы, с ним связанные.

Вот вполне типичный текст, перепевающий эту тему: «христианство внеэкологично и поэтому допускает чисто утилитарный подход к природе. Европа Нового времени осуществила скрытые в христианстве потенции в том смысле, что показала рациональность существования бездушной природы»[381].

Да, христианство полагает, что мир устроен рационально, что его принизывают законы, данные Творческим Разумом. При этом христианство полагает, что человек в состоянии постичь эти законы и даже призван к этому усилию: «И предал я сердце моё тому, чтобы исследовать и испытать мудростию все, что делается под небом: это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем» (Эккл. 1,13). Но именно знание законов мироздания, внутренних мировых взаимосвязей и может оказать помощь в разрешении экологического кризиса, может заранее предупредить о намечающихся тупиках. Там же, где упор делается на эмоции и «голосование сердцем», кризис наступает гораздо быстрее и неотвратимее.

Да, христианство считает, что у природы нет души. Индусы и другие язычники считают иначе — но самые страшные экологические катастрофы (вроде взрыва на химическом заводе в Бхопале) происходят именно в странах «третьего мира». Дело в том, что для корректного обращения с промышенными технологиями надо иметь склад мышления, соответствующий этой технологии, то есть — научный, то есть — западный склад мышления, для которого наблюдения за показаниями приборов важнее, чем медитации о духах соседней реки. Без этого созвучия — точно так же, как восточные техники медитации ломают психику европейцам, также и люди Востока ломают технику Запада. Вообще же верить в некую особую экологичность восточного склада жизни можно только, никогда там не побывав. Неужто экологична такая, например, картинка — «Отправились к Гангу посмотреть праздник — женщины моются и купаются, чтобы выйти замуж. Но молились и купались все — мужчины, женщины, дети, среди них один прокажённый. Они не только сами моются, но и стирают своё грязное тряпьё, полощут рот, пьют воду, справляют свои телесные нужды — и все в одной и той же воде, невыразимо грязной»[382]?

Да, христианство выделило человека из природы, поставило его выше остальных живых и тем более неживых существ. Означает ли это, что тем самым христианство превратило человека в безответственного хищника? — Наоборот. Только то положение и может осмысляться как ответственное, которое является свободым и властным. Ответственным может быть только управитель, который совмещает определённую независимость от того, что вверено ему как его ответственность, и властную способность использовать эту свою свободу для того, чтобы влиять на событие, происходящие в сфере его отвественности.

Чтобы человек ощутил свою ответственность за судьбы всего мира — он должен ощутить своё отличие от всех остальных частиц этого мира. Волки не несут ответственность за судьбы вселенной. Мухи и жирафы не ответственны за пути эволюции экологических систем саванн. Ребёнок не несёт ответственность за судьбу всей семьи. Отец, муж, старший брат могут считаться ответственными именно потому, что они — другие, и в этом отношении, отделённые от других, ведомых, членов семьи.

Если человек лишь часть природы, в принципе ничем не отличная от остальных её частей — то на нем не может лежать ответственность за мир. Более того, если смотреть на природу глазами язычника — то от человека вообще всерьёз мало что зависит: ведь за каждым природным феноменом скрываются дух и воля этого духа. Любой дух выше человека и значимее его в иерархии бытия. Значит — спрос не с человека, а с духа. Если высохла река — то тут не вина человека, вырубившего леса по её берегам, а вина русалок, которые не справились со своими обязанностями, или оскорбились малым количеством жертвоприношений, посвящаемых им, или просто решили перебратся в иное место плавания… В оккультизме не человек, а скорее “планетарный логос” будет нести ответственность за Землю, а иной дух, по имени “эгрегор”, будет отвечать за судьбы народа и страны.