Первоначальное христианство - Джон Маккиннон Робертсон
Первоначальное христианство читать книгу онлайн
Констебль Джон Маккиннон Робертсон (14 ноября 1856 — 5 января 1933) — плодовитый шотландский журналист, сторонник рационализма и секуляризма, член парламента от либеральной партии Тайнсайд с 1906 по 1918 год. Робертсон был сторонником теории мифа о Христе и в нескольких книгах утверждал, что Иисус не был исторической личностью, а был выдумкой еврейского мессианского культа Иисуса Навина первого века, которого он идентифицирует как солнечное божество. По мнению Робертсона, религиозные группы изобретают новых богов, чтобы соответствовать потребностям общества того времени. Робертсон утверждал, что солнечному божеству, символизируемому агнцем и баранчиком, долгое время поклонялся израильский культ Иисуса Навина и что этот культ затем изобрел новую мессианскую фигуру, Иисуса из Назарета. Робертсон утверждал, что возможным источником христианского мифа могла быть талмудическая история казненного Иисуса Пандеры, которая датируется 100 годом до н.э. Он писал, что возможными источниками были: потенциальный мессия, который проповедовал «политическую доктрину, подрывающую римское правление, и тем самым встретил свою смерть»; и «галилейский целитель веры с местной репутацией, который мог быть убит в качестве человеческой жертвы во время какого-то общественного беспорядка».
Робертсон считал послания Павла самыми ранними из сохранившихся христианских писаний, но рассматривал их в первую очередь как касающиеся теологии и морали, а не исторических деталей:
«Более ранние части посланий Павла не свидетельствуют о каких-либо сведениях о биографии Иезуита или о каком-либо иезуитском учении — обстоятельство, которое наводит на мысль, что Иисус Павла гораздо более удален от дней Павла, чем допускают летописи».
Робертсон рассматривал упоминания о двенадцати апостолах и учреждении Евхаристии как истории, которые, должно быть, появились позже среди верующих язычников, обращенных еврейскими евангелистами, такими как Павел.
Мыслящему язычнику, наблюдавшему этот ход вещей, должно было казаться, что бог послал безумие на христиан. Среди главных врагов Нестория был некий Евтихий, аббат константинопольского монастыря. В «8 г., желая положить конец несторианизму, он прямо провозгласил, что Христос имел только одну природу, божественную. Это учение было немедленно осуждено, как возврат к ереси Аполлинария, и Евтихий был подвергнут отлучению враждебным ему собором.
Другой собор, ловко подтасованный, оправдал его и присудил его обвинителя к бичеванию и ссылке; но третий собор, Халкедонский (451), опять осудил его. Таким-то произволом и недомыслием устанавливалась христианская догма. Никейский собор (321) постановил против Ария, что Христос истинно был богом, со-равным и со-вечным своему отцу, раздельно существующим и вместе с тем единым (с отцом); Константинопольский собор (381) против Аполлинария постановил, что он был также истинно человеком; Ефесский собор (431) утвердил, что обе природы Христа — человеческая и божественная — одно нераздельное целое, а Халкедонский собор (451), — что они, тем не менее, отличны одна от другой.
Все эти четыре догмата стали прочными составными элементами христианского символа веры; вот до чего люди развили миф; а ему предстояло претерпеть еще дальнейшее развитие.
Осужденные евтихиане, изменившие свою позицию, но продолжавшие еще называть себя монофизитами, в свою очередь стали силой, роковым образом раскалывавшей христианство. Император Зенон в 482 г. примирился с ними, издав эдикт, который был назван Henotikon (объединяющий); но ортодоксы после этого стали еще больше противиться им, хотя монофизиты все время заявляли, что рассматривают «единую природу», как единение двух, «но без обращения, слияния или смешения». Из-за такой-то малопонятной разницы в формулировке секта в конце концов отделилась даже, как национальность.
В конце VI в. они под руководством нового главы — Якова Барадея стали известны, как яковиты, и когда в следующем столетии возникшее движение магометанских арабов захлестнуло Египет, где было много яковитов, ненависть этих последних к католикам была так сильна, что они приветствовали антихристианского неприятеля так же, как они, да и другие, ранее приветствовали персов в Сирии.
Не следует, конечно, думать, что единственной или основной причиной такой жалкой эволюции была христианская вера. В безумных спорах христиан по поводу бессмысленных догматов следует, прежде всего, видеть роковой результат ограниченности жизни и энергии, вызванной системой империи. Если люди в безумии спорили о чепухе исповедания и сделали своими боевыми знаменами цвета цирковых наездников, то это произошло потому, что у них не было разумных интересов, по которым они могли бы спорить.
Точно так же в Египте низшие слои населения старых городов вплоть до эпохи Юлиана бились насмерть между собой за своих животных богов. Необходимо отметить, что христианство совершенно не оказалось в состоянии осветить как-нибудь путь для гибнущей цивилизации. Христианство процветало благодаря ее гибели и не могло поэтому ее приостановить. Все части распавшейся христианской империи сохранили, как наследие язычества, его старые законы и строй, которые были применены к государству, лишенному своих внешних и чужеземных провинций и превратившемуся в однородное по своему составу царство с обособленной торговой и промышленной жизнью.
Для составления свода законов, по которому жила затем Византия, Юстиниан вынужден был обратиться к нехристианскому юристу Трибониану — язычнику или атеисту. Юстиниан метал громы против оживших ересей, предал анафеме давно умершего Оригена, но впоследствии сам провозгласил собственное еретическое учение, которое вызвало бы в государстве новые потрясения, если бы император прожил дольше.
Таков был характер греко-христианской жизни вплоть до того часа, когда последняя катастрофа оторвала у воинственного Ираклия провинции Сирию и Египет (632 — 639) и охватила ближайшую северную Африку, навеки низвергнув христианство как раз в тех странах, где оно впервые утвердилось. Ираклий в борьбе за спасение пошатнувшейся империи давно понял, как и до него Маврикий, какое безумие толкать десятки тысяч несториан в объятия Персии; поэтому после победы над Хозроем он постарался помириться с несторианами и монофизитами, издав декрет (630), устанавливающий, что у Христа две природы, но только одна воля, как это допускали несториане.
Некоторое время все казалось хорошо, и многие монофизиты во внешних провинциях вернулись в лоно церкви. Но через несколько лет фанатик ортодоксии Софроний, патриарх иерусалимский, вновь открыл вечный спор, заявляя, что новая формула — возрождение ереси Евтихия. Тщетно Ираклий, борясь за спасение остатков империи, пытался подкрепить свое прежнее решение новой эктезой, или формулой, запрещающей дальнейшие прения по этому вопросу (639).
Католики решили, что у Иисуса есть две воли, хотя всегда совпадающие, и учение об одной воле — ересь монофелитов — послужило впоследствии основанием для того, чтобы отказаться признать в Италии власть Константина II; сотня епископов предала анафеме формулу, в которой он подтвердил эктезу своего отца. Наконец, Константин II (681) принял доктрину, что в Христе были две воли, находящиеся в гармонии между собой, и, таким образом, еще одна ортодоксальная бессмыслица прибавилась к определению никогда не существовавшего богочеловека. Так называемый афанасиев символ веры — в действительности он создан латинской церковью через несколько столетий после Афанасия — представляет собой парад всей серии накопившихся в течение веков бессмыслиц. К этому свелся результат четырех веков неописуемой борьбы.
В этом хаосе ясно проступает только одно, что на всякой своей стадии спор сводился к своему исходному пункту — к спору между единобожием и многобожием. Почитая еврейские священные книги, как и свои собственные, церковь в своей доктрине должна была обращаться к монотеизму, а на практике — к политеизму. Всякое утверждение о «едином» лишало опоры отдельно от него существующее божество в лице принесенного в жертву Иисуса, а всякое утверждение о дуализме открывало пути для политеизма. Единственным сносным решением при всяком кризисе было — одновременно утвердить и то и другое и таким образом сбить с толку и разум, и фанатизм раскольников.
В результате христианство стало религией многобожия; если бы не то обстоятельство, что личности отца, сына и матери удовлетворили религиозные потребности среднего христианина, как они долгое время удовлетворяли дохристианских египтян, процесс развития многобожия пошел бы еще дальше; спор, начатый константинопольским епископом Македонией в IV в., о модальности святого духа зашел бы так же далеко, как
