Молитвы человеческие - Елена Черкашина

Её сон мог быть предвестником смерти, а мог стать источником жизни. Что решит Небесный Суд? Снизойдет ли к боли души человеческой?

В эту минуту я думал о том, что мы – воины, и каждый из нас должен быть готов к смерти каждую секунду. Но смерть сейчас казалась несправедливой! Мы едва встретились, едва полюбили друг друга. Впереди – целая жизнь. И могло ли быть что-то ужаснее смерти, что грозила лишить нас надежды на эту жизнь?

Суд Небесный, Суд милостивый, я молю о прощении нас обоих…

Внезапно Настя открыла глаза и вздохнула. Увидев меня, поднялась:

– Андрей! Я была в Небесном Городе!

Я замер…

– И получила прощение. Меня несли на руках, а потом опустили на землю. Но мне больше нельзя сражаться. Никогда.

Настя!!! Я закрыл лицо руками и пытался не выдать острых, горячих слёз. Милостивый Суд, прощающий, исцеляющий! Это я получил прощение, не только она. И теперь нам ничто не грозит. Пусть будет длинная жизнь, и пусть будут дети, и всё то, чего лишена была Настя столько лет. А я, как и обещал, стану ограждать её от всякого зла.

И вот – я снова в строю. До битвы считанные минуты. Краем глаза вижу новых воинов, на их щитах – маленькие чёрные кресты: это монахи. Наши плечи сдвинуты, и мне спокойно и хорошо. Насти нет, но есть мои братья, а битва идёт не только здесь, но над всем городом, и, хоть нас мало, пусть тьма знает: мы защитим Иерусалим!

Притча о масле

Пришла женщина к старцу. Старец – седенький, немощный, сидит и всё больше молчит. Спрашивает она его:

– Батюшка, вот все говорят: скоро последние времена придут, голод будет. Я и подумала: может, мне продуктами запастись? Погреб у меня большой, сложила бы всё туда, да и пережила тяжёлое время. Что ты скажешь? Что мне заготовить?

– Елей, – еле слышно ответил старец.

– Елей? – удивилась женщина.

– Елей…

Идёт она домой, размышляет: елей – это масло. Значит, нужно ей набить полный погреб масла? Да зачем же столько масла ей одной? Понять не может, только удивляется. А дома поуспокоилась, хозяйством занялась, да как-то всё и забыла.

Прошло три года. Опять волнуется женщина: а вдруг и впрямь настали последние времена? Бегом к старцу!

– Батюшка, ты уж мне скажи, что готовить?

– Елей, – тихо отвечает старец.

«Опять елей! Да сколько же нужно того елея?!» И вдруг распахнулось сердце женщины, и поняла она, о каком елее старец говорил. Идёт домой и теперь совсем по-другому размышляет: «Преподобный Серафим Саровский что нам делать велел? Собирать духовный елей, чтобы не оказаться пустыми, как те немудрые девы, у которых светильники гасли. А духовный елей – это и молитва, и покаяние, и сострадание, и любовь. Вот о каком масле мне старец говорил, да только я не поняла…»

И с тех пор, как добрая христианка, стала усердно молиться, каяться и любить, собирая в свою копилку драгоценные капли духовного елея.

Слёзы овцы

Разбойник проник ночью в дом бедняка и украл три овцы. Бедняк не мог поставить новый плетень, а потому попасть в его дом оказалось очень просто. Погрузив овец на телегу, разбойник мчался прочь, как вдруг услышал, что одна из овец застонала. Она стонала и плакала так, как мог бы плакать только человек. Разбойник остановил телегу и в изумлении склонился над овцой. Из её глаз текли слезы: крупные весомые слезы. Они потрясли его. Даже слёзы матери, умолявшей его бросить своё мерзкое дело, оказались не так сильны. Он долго стоял на дороге, злился, сердился на себя, ходил взад и вперёд, а затем пустил овец пастись. Когда стемнело, он тихим шагом вернулся в селение и привязал овец у дома бедняка.

А тот спал. Спал и не слышал, как его старшая дочь молилась. Она стояла на коленях и просила Господа, но не о том, чтобы наказать вора, и не о том, чтобы вернуть их овец, а о том, чтобы Он пощадил сердце этого человека.

– Прости его, Господи, – шептала она, – ибо он

не ведает, что творит…

Разбойник выехал за селение и двинулся прочь. Сердце скорбело.

Буря

Буря началась неожиданно: с острым ветром, с суровыми тучами, заполонившими небо, и с тем особым движением корабля, когда он то проваливается в водную яму, то взлетает на гребне волны. Пассажиры притихли. Их было много: сто шестьдесят человек на небольшом судёнышке, торопившимся в Новый Свет. Сто шестьдесят жизней со своими мечтами, надеждами и планами.

Фрэнк вышел на палубу и ужаснулся: море позеленело. Волны, каких он ещё не видел, вздымались по оба борта, неистово выл ветер. Матросы метались по палубе, незакреплённые снасти свистели в воздухе. Он тут же пригнулся, сел между двумя бочонками и вжался в пол. «Молитва! – внезапно подумал Фрэнк. – Тут поможет только молитва!» И хотел тут же начать, как вдруг заметил девушку, пробиравшуюся по палубе.

– Мисс! – закричал Фрэнк. – Мисс, пожалуйста!

Она услышала крик и, увидев сидящего человека, поспешила к нему. Корабль качало, ноги скользили на мокрых досках, но девушка добралась до Фрэнка и почти упала рядом с ним.

– Мисс, помолитесь со мной, – умоляюще взглянул он.

Девушка тут же протянула руки и схватила пальцы Фрэнка. Казалось, она тоже искала того, кто поддержит её, на кого опереться в этой ужасной буре, а потому, ни слова не говоря, крепко обхватила ладони мужчины и закрыла глаза.

Они молились сбивчиво, не думая о словах: о спасении корабля, обо всех пассажирах, о себе и друг о друге. Он слышал лишь её голос, а она – его. Брызги сыпались сверху, волны грозили снести, а когда корабль падал в яму, Фрэнк обхватывал плечи девушки и прижимал к себе. Забыв о приличиях, о том, что они слишком близко и что она, наверное, не замужем, он пытался защитить ту, что разделила с ним его молитву. И чья вера поддержала его в этот час.

Буря стихала. Ветер бушевал не так сильно, а волны, словно смиряясь, вздымались всё ниже. Фрэнк глянул девушке в лицо. Ещё несколько минут назад перекошенное ужасом и страхом, оно успокоилось, черты разгладились, и мягкость, видимо, свойственная ему, возвращалась. Наконец, она раскрыла глаза и с изумлением огляделась.

– Буря проходит, – тихо сказал Фрэнк, а затем убрал с её лба мокрые пряди.

Они сидели так близко, что лишь исключительные обстоятельства могли извинить такое.

– Как вас зовут? – спросил он.

Девушка, немного стесняясь, ответила:

– Мэри.