Барт Эрман - Искаженные слова Иисуса: Кто, когда и зачем правил Библию

То же самое справедливо и для авторов Нового Завета. Это можно продемонстрировать совершенно явным способом. Как я указывал ранее, большинство ученых XIX века утверждали, что Евангелие от Марка было написано первым среди евангелий и что Матфей и Лука пользовались им как источником при написании своих повествований об Иисусе. С одной стороны, в этом выводе нет ничего особенно кардинального. Авторам надо откуда‑то брать материал, Лука сам указывает, что при работе над своим трудом он читал другие и пользовался более ранними источниками (1:1-4). С другой стороны, это означает, что слова Марка можно сравнить со словами Матфея и Луки в любом общем для них сюжете, и при этом мы узнаем, каким образом более поздние авторы изменили текст Марка.

Вести подобную детективную работу интересно и познавательно. Более поздние авторы иногда заимствовали фразы Марка целиком, а в других случаях переписывали его текст своими словами, порой делая неузнаваемым. В этом отношении они, как и переписчики, изменяли Писание. В нашем исследовании мы видели такие примеры. Так, Марк изображает, как мучился Иисус перед смертью, говорил ученикам, что его душа «скорбит смертельно», падал на землю, молился и трижды умолял Бога избавить его от чаши страданий; на пути к месту казни он все время молчал, как молчал и на кресте, несмотря на всеобщие насмешки — даже со стороны обоих злодеев, и лишь перед самой смертью в тревоге воскликнул: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» После этого он испустил громкий крик и умер.

В распоряжении Луки была эта версия событий, и он воспользовался ею, но подверг значительной переработке. Он отказался от замечания Марка о том, что Иисус ужасался и тосковал, как и от слов самого Иисуса о смертельно скорбящей душе. Вместо того чтобы пасть на землю, Иисус у Луки просто преклоняет колени, и не трижды, а только один раз просит пронести мимо чашу, предваряя свою молитву словами «если бы Ты благоволил». По пути к месту казни Иисус не молчит, а обращается к группе плачущих женщин, уговаривает их оплакивать не его, а участь, которая их ждет. Пока его распинают, он тоже не молчит, а просит Бога простить виновных, «ибо не знают, что делают». Даже на кресте он не хранит молчание: когда один из злодеев (а не оба, как у Марка) злословит над ним, а другой просит помощи, Иисус отвечает с полной уверенностью: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю». Перед самым концом, вместо того чтобы спрашивать, почему Бог оставил его, он не издает вопля покинутого, а молится, абсолютно уверенный в поддержке и участии Бога: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой».

Лука изменил эту сцену, и если мы хотим понять, что он стремился подчеркнуть, нам необходимо внимательно изучить эти изменения. Я заметил, что люди не воспринимают их всерьез, предпочитая считать, что и Лука, и Марк говорят одно и то же. Марк указывал на полное забвение готового впасть в отчаяние Иисуса перед смертью. Толкователи расходятся во мнениях, зачем это понадобилось Марку; согласно одному объяснению, Марк хотел указать, что пути Господни неисповедимы и что на первый взгляд необъяснимые мучения (перед смертью Иисуса одолевает сомнение: «Для чего Ты Меня оставил?») на самом деле являются искуплением. Лука же преподает читателю иной урок. С его точки зрения, Иисус не впал в отчаяние. Он спокоен, он владеет собой, зная, что и почему с ним происходит и что будет дальше («ныне же будешь со Мною в раю»). И опять‑таки у толкователей нет единого мнения, почему Лука изобразил Иисуса именно таким, но, возможно, на его примере Лука хотел показать христианам, подвергающимся преследованиям, как им следует встречать смерть — в полной уверенности, что Бог на их стороне, несмотря на мучения («в руки Твои предаю дух Мой»).

Суть в том, что Лука изменил унаследованную им традицию. Читатели совершенно неверно толкуют его текст, если не осознают это — так происходит, к примеру, когда они считают, что Марк и Лука рассказывают об Иисусе одно и то же. Если они повествуют о разном, нельзя относиться к их текстам как к единому целому — например, взять слова Марка, слова Луки, Матфея и Иоанна и все перемешать, чтобы Иисус говорил и делал все то, о чем пишет каждый из авторов евангелий. Тот, кто толкует евангелия подобным образом, не дает высказаться каждому автору; тот, кто поступает таким образом, читает автора не с целью понять смысл его слов; тот, кто поступает так, не читая сами евангелия, в сущности, создает новое евангелие из всех четырех новозаветных, не похожее ни на одно из дошедших до нас.

Понимание того, что Лука менял текст предшественника — в данном случае Евангелие от Марка, — не ставит его в уникальное положение среди раннехристианских авторов. Так же, в сущности, действовали все авторы Нового Завета, все авторы христианской литературы помимо Нового Завета, да и все прочие, где бы они ни находились. Они видоизменяли имеющиеся у них источники, передавали их своими словами. Евангелие от Иоанна заметно отличается от остальных трех (например, Иисус у Иоанна не рассказывает притчи и не изгоняет беса; в отличие от остальных текстов, подробно разъясняет, кто он такой, и с помощью «знаков» доказывает, что говорит правду). Тексты Павла и согласуются, и не согласуются с теми, которые мы находим в евангелиях (например, он почти не распространяется о словах или поступках Иисуса, а сосредотачивает внимание на вопросах, которые считает решающими — например, на смерти Иисуса на кресте и его воскресении из мертвых). Иаков вкладывает в свои тексты совсем не такой смысл, как Павел, Павел — не такой, как автор Деяний, Иоанн в Откровении — не такой смысл, какой был вложен в Евангелие от Иоанна, и так далее. Все эти авторы — люди, каждый придает тексту свой смысл, каждый облекает унаследованную традицию в свои слова. В определенном смысле каждый меняет «тексты» предшественников.

Именно этим занимались и переписчики. Как ни парадоксально, в некотором смысле переписчики меняли Писание не так радикально, как сами авторы Нового Завета. Когда Лука писал свое евангелие и пользовался Евангелием от Марка как источником, в его намерения не входило просто переписать текст Марка для будущих поколений. Он планировал изменить этот текст в свете иных традиций, прочитанных и услышанных им сведений об Иисусе. Вместе с тем более поздние писцы были заинтересованы главным образом в том, чтобы переписать имеющиеся у них тексты. Большей частью они не считали себя авторами новых книг — просто копировали старые. Внесенные ими изменения, по крайней мере преднамеренные, несомненно воспринимались как попытки усовершенствовать текст — потому что переписчики были убеждены, что их ранние коллеги по ошибке исказили текст. Чаще всего переписчики стремились сохранить рукописную традицию, а не менять ее.

Тем не менее они все‑таки вносили в текст изменения — иногда случайно, иногда умышленно. В текстах насчитывается множество мест, в которых переписчики изменили унаследованную ими традицию; порой они поступали так, чтобы придать тексту смысл, который и без того был вложен в него.

***

Шли годы, я продолжал изучать тексты Нового Завета и постепенно перестал осуждать переписчиков, которые копировали слова Писания и при этом меняли их. Ранее я был несколько удивлен и, пожалуй, даже ошарашен количеством изменений, которые внесли в текст безымянные переписчики, менявшие отдельные слова, вставлявшие вместо слов оригинала собственные слова и фразы. Но постепенно я смягчился по отношению к ним и мало–помалу осознал, что они поступали с текстом так же, как поступаем все мы каждый раз при чтении.

Дело в том, что чем дольше я учился, тем лучше понимал: чтение текста неизбежно сопряжено с его истолкованием. Очевидно, в начале учебы мои представления о чтении были просты и бесхитростны: прочитать текст — просто дать ему возможность «высказаться» и понять, какой смысл вложен в его слова. Но со временем я сообразил, что единственно возможного смысла быть не может и что тексты не говорят сами за себя. Если бы тексты могли говорить за себя, тогда все, кто честно и внимательно прочитал текст, сходились бы во мнении о том, что он говорит. Но толкований текстов существует множество, люди воспринимают их по–разному и не соглашаются друг с другом. Очевидно, это справедливо для текстов Писания: только вспомните о сотнях и даже тысячах способов истолкования Откровения или задумайтесь о множестве христианских течений. Их последователи — умные люди, движимые благими намерениями, знающие, что сказано в Библии об организации и функциях церкви, однако приходящие к прямо противоположным выводам (баптисты, пятидесятники, пресвитериане, римские католики, аппалачские змеедержцы, греческие православные и так далее).

Или вспомните, как однажды вы ввязались в жаркий спор, упомянули в нем Библию, и кто‑то истолковал стих из Писания так, что вам осталось лишь удивляться и разводить руками: как могло кому‑то прийти в голову такое? С подобными явлениями мы постоянно сталкиваемся в дискуссиях о гомосексуализме, женщинах в церкви, абортах, разводах и даже внешней политике США, причем обе стороны цитируют в подтверждение своих слов одну и ту же Библию, а иногда и одни и те же строки из нее. Может быть, это происходит потому, что некоторые люди просто более упрямы или менее умны, и потому не в состоянии понять простой смысл текста? Конечно, нет — тексты Нового Завета не просто собрание слов, смысл которых очевиден любому читателю. Безусловно, эти тексты следует толковать, а не просто читать в надежде, что их значение будет понятно и без толкования. И это, конечно, относится не только к Новому Завету, но и к текстам любого рода. Иначе почему существует столько радикально разных представлений о Конституции США, «Капитале» Маркса, «Миддлмарче» Элиота? Тексты не просто открывают свое значение тем, кто внимательно читает их. Тексты следует толковать, и их толкуют (как и пишут) живые, дышащие человеческие существа, способные понять смысл текстов, объяснив их в свете собственных знаний, разобравшись в том, что они означают, изложив суть «другими словами».