«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века) - Ренат Ирикович Беккин

В фонде Совета по делам религий в Государственном архиве Российской Федерации сохранились поступившие от Духовного управления мусульман Северного Кавказа и ДУМЕС предложения и замечания, касающиеся законопроекта «О свободе совести и религиозных организациях».

Наиболее обстоятельные комментарии поступили от Духовного управления мусульман Северного Кавказа. Они затрагивали терминологию и содержали добавления, которые касались вопросов регистрации религиозных объединений. Так, в частности, предлагалось заменить название статьи 6 «Отделение церкви от государства» на «Отделение религиозных организаций от государства»[612]. Таким образом, слово «церковь» приравнивалось к понятию «религиозная организация». При этом в самой статье речь шла о религиозных организациях, под которыми понимались «религиозные общества, управления и центры, монастыри, религиозные братства, миссионерские общества (миссии), духовные учебные заведения, а также объединения, состоящие из религиозных организаций» (ст. 7). Таким образом, понятие «религиозная организация» было зонтичным и охватывало различные структуры, целью которых было «удовлетворение религиозных потребностей граждан по исповеданию и распространению веры» (ст. 7).

Причину, по которой понятие «церковь» было сохранено в названии этой, а также следующей за ней статьи «Отделение школы от церкви (религиозных организаций)», можно объяснить следующим образом. Выражения «отделение государства от церкви» и «отделение школы от церкви» приобрели за годы советской власти характер устойчивых правовых дефиниций, и потому законодатель посчитал необходимым сохранить их. Нельзя исключать и того, что это своего рода реверанс в сторону той части партийных и государственных деятелей, которые настаивали на соблюдении ленинских принципов в законодательстве о культах. Формула об «отделении государства от церкви» отсылала к декрету ВЦИК 1918 г.

Кроме того, ДУМСК также предлагало добавить в статью 6 следующее положение: «…верующие граждане, как все граждане, принимают участие в делах государства и общества, так же как религиозные организации»[613]. В примечании давалось обоснование такого предложения: «Третий абзац… в данном виде игнорирует вклад верующих в государственные дела и общественные дела и изолирует их от исполнения патриотического долга перед Родиной»[614]. На первый взгляд, в предложенной формулировке не содержится явного противоречия духу закона. Однако с другой стороны, включение в закон такого положения создавало некую правовую основу для вмешательства религиозных организаций в сферу компетенции государства. Это предложение также не было учтено при внесении поправок в законопроект. Напротив, в принятом законе недвусмысленно отмечалось: «Государство не возлагает на религиозные организации выполнение каких-либо государственных функций, не вмешивается в деятельность религиозных организаций, если она не противоречит законодательству» (ст. 5). При этом допускалось, что «религиозные организации вправе участвовать в общественной жизни, а также использовать наравне с общественными объединениями средства массовой информации» (ст. 5).

Особое внимание в предложениях ДУМСК было уделено вопросам регистрации религиозных обществ. В поправках к статье 11 предлагалось добавить, что религиозное общество может быть зарегистрировано в случае ходатайства регионального религиозного центра (то есть муфтията). В качестве обоснования этого предложения приводился следующий довод:

Данная поправка, на наш взгляд, способствовала бы повышению авторитета региональных религиозных центров, намного облегчила бы работу исполнительным комитетам районного совета и соответствовала бы концепциям различных религий относительно совершения совместного моления верующих в количестве трех и более человек.

Не совсем ясно, как это пояснение соотносится с текстом самого предложения, имеющего целью поставить под контроль религиозных центров регистрацию общин. В итоге в закон было включено демократичное положение, которое позволяло образовывать религиозное общество не только без ведома религиозного центра, но и без уведомления государства (ст. 8).

На фоне обстоятельных предложений ДУМСК немногочисленные поправки и комментарии, поступившие со стороны ДУМЕС, затрагивали исключительно материальные вопросы (трудовые и налоговые отношения в религиозных организациях).

В принятом в сентябре 1990 г. законе «О свободе совести и религиозных организациях» были учтены многие пожелания религиозных объединений. Так, статус юридического лица был предоставлен не только группам, но и религиозным центрам и духовным управлениям. Сама регистрация стала носить уведомительный характер, а не разрешительный, как было прежде.

В законе сохранялось понятие «религиозное объединение», однако наряду с ним употреблялось понятие «религиозная организация». Из текста закона проистекало, что религиозная организация – это религиозное объединение, зарегистрировавшее свой устав (положение). При этом регистрации подлежало не само религиозное объединение, а только его устав (ст. 12).

Снимались дискриминационные положения налогового законодательства в отношении служителей культа и религиозных объединений[615]. Закон гарантировал последним преимущественное право на получение в пользование культовых зданий, изъятых у них в предыдущие годы. Однако реализация этого положения не регулировалась детально ни в законе, ни в специальном нормативно-правовом акте.

Вступление в силу закона «О свободе совести и религиозных организациях» могло бы ознаменовать начало новой эры в государственно-вероисповедных отношениях в СССР, но принятие этого нормативно-правового акта запоздало и уже не соответствовало политической ситуации в стране в самом начале 1990‐х гг. В союзных республиках появилось собственное законодательство, посвященное вопросам свободы совести. Не стала здесь исключением и Россия, где через месяц после общесоюзного закона вступил в силу закон «О свободе вероисповеданий».

Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий» 1990 г

Идея общесоюзного закона, который бы детально регулировал статус и деятельность религиозных объединений, вызвала много критики как до, так и после его принятия, в том числе со стороны партийных и советских органов в некоторых союзных республиках[616]. Вместо этого нормативно-правового акта, по мнению ряда критиков, следовало принять рамочные «Основы законодательства Союза ССР о свободе совести».

Особое недовольство в церковных и околоцерковных кругах вызвало то, что в законе «О свободе совести и религиозных организациях» был сохранен такой орган, как общесоюзный Совет по делам религий. В частности, с развернутой критикой законопроекта от имени Комитета по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности Верховного Совета РСФСР выступил протоиерей РПЦ[617] В. С. Полосин[618].

Эти замечания прозвучали в то время, когда в Комитете готовился свой законопроект, посвященный проблемам свободы совести на территории РСФСР. Его авторами были депутаты Верховного Совета РСФСР профессор права Ю. А. Розенбаум и В. C. Полосин[619]. В качестве основы для него послужил проект закона СССР «О свободе совести и религиозных организациях», подготовленный Розенбаумом в конце 1980‐х гг. Этот вариант был отвергнут при подготовке общесоюзного закона, однако оказался востребованным в Верховном Совете РСФСР. В течение месяца с небольшим на его основе был подготовлен новый законопроект. Он был принят Верховным Советом РСФСР 25 октября 1990 г. как закон «О свободе вероисповеданий»[620].

Появление российского закона явилось результатом той политической ситуации, которая сложилась на территории СССР в начале 1990‐х. Центробежные тенденции охватили и самый центр государства: руководство РСФСР стало проводить самостоятельную внутреннюю политику, зачастую не учитывая мнение союзных