Правила Константинопольского синода 1276 года - Мария Владимировна Корогодина

относительно Владимира как центра епархии. На протяжении долгого времени он был главной резиденцией митрополита Кирилла, но где именно жил митрополит, а позже епископ Владимирский Серапион, остается неизвестным. Впрочем, в этом случае можно высказать некоторые предположения: Симон, ставший первым епископом Владимирским, а ранее бывший игуменом владимирского монастыря Рождества Богородицы [ПСРЛ, т. 18, с. 48], в 1220 (6728) г. освятил «великим священием» монастырский собор [Там же, с. 51]. В большинстве случаев термин «великое священие» в летописных известиях употребляется по отношению к архиерейским кафедрам [Корогодина, 2021б]. Исключение – раннее известие о «великом священии» церкви святителя Николая, выявленное А. Ю. Виноградовым и относящееся к 1036/37 г. Согласно выводам исследователя, атрибуция храма затруднена, однако наиболее вероятным является его отождествление с новгородским Николо-Дворищенским собором [Виноградов, 2023, с. 107–109]. Этот храм не являлся кафедральным, однако имел особый статус в Новгороде: он находился на княжеском дворе и фактически являлся главным собором Торговой стороны, поскольку рядом с ним собиралось вече. Без сомнения, в храме предполагались архиерейские службы, и, возможно, «великое священие» подчеркивало статус собора как центрального храма Торговой стороны. Наблюдения над церквами, в которых в домонгольское время были устроены омфалии (особое епископское место в центре храма), показывает, что они находились не только в кафедральных соборах, но также в иных крупных церквах в столице епархии, в которых регулярно совершалось архиерейское служение [Матвеев, 2016, с. 207, 211].

Как можно предположить, известие о «великом священии» новгородского Николо-Дворищенского и владимирского Рождественского соборов, а также кидекшской Борисоглебской церкви говорит об их высоком статусе и предназначении для архиерейского служения. Это может быть косвенным свидетельством того, что владимирский Рождественский монастырь являлся епископской резиденцией в XIII в., то есть местом пребывания во Владимире епископа и позднее митрополита. Предположение, что Рождественский монастырь служил резиденцией Владимирских епископов еще в домонгольское время, было высказано при археологическом обследовании монастыря [Беляев и др., 2018, с. 63]. На его особый статус указывает то, что он стал местом захоронения великого князя Александра Ярославича [ПСРЛ, т. 18, с. 72], хотя княжеский некрополь во Владимире располагался в Успенском соборе.

Статья о епископских монастырях не сохранилась в греческом тексте правил Константинопольского синода, но ее особенная актуальность для 1270-х годов свидетельствует о ее аутентичности. Ответ на вопрос о власти епископов над монастырями соответствовал решениям, которые не раз принимались синодом Константинопольского патриархата. В 1233, 1235, 1250 гг. к синоду, пребывавшему в Никее, обращались за разъяснениями епископы Эпира, Арта и Доминика с вопросами о подчинении монастырей [Laurent, 1971, No. 1265, 1283, 1314]. Вопросы касались нарушений прав епископов и попыток перевести монастырь в иное подчинение, что приводило к прекращению поминания епископа или лишению его имущественных и судебных прав. Во всех случаях синод принимал решение в пользу епископа, подчеркивая его духовную власть как основателя и нерушимость его имущественных и судебных прав по отношению к епархиальным и ктиторским монастырям (в отличие от ставропигиальных, подчиненных непосредственно патриарху). Именно нерушимая власть епископа над монастырем с точки зрения Константинопольской патриархии, несомненно, обусловила ответ, который сохранился в русском переводе правил синода 1276 г.: «В том волен епископ сотворити».

Известно несколько случаев переноса монастырей в Москве с одного места на другое в XIV в.: перенос великим князем Иваном Калитой в 1332 г. архимандритии Данилова монастыря и перевод братии в Кремль с передачей им собора Спаса на Бору, а также перенос великим князем Дмитрием Донским в 1379 г. старого Симонова монастыря (основан в 1370 г.) на новое место, где он выполнял функции великокняжеской обители. Позднее, в 1490 г., монастырь Спаса на Бору снова был перемещен великим князем Иваном III Васильевичем на окраину Москвы и получил наименование Новоспасского [Беляев, 1994, с. 498–500]. Активное перемещение монастырей именно в Москве, безусловно, связано с бурным развитием города, превращением его в столицу обширных земель московского великого князя. Все приведенные случаи связаны с деятельностью великих князей, намеревавшихся изменить топонимику растущего города, приблизить или отдалить монастырь от великокняжеского двора. Такие переносы не связаны с расположением епископских дворов и не имеют отношения к исследуемой статье.

Иллюстрацией к постановлению Константинопольского синода служит размещение в московском Богородицком монастыре на Крутицах подворья Сарайского епископа. Недостаточная археологическая изученность монастыря и подворья на Крутицах и отсутствие письменных свидетельств не позволяет определить, когда это произошло. Наиболее раннее упоминание Богородицкого монастыря в Крутицах встречается в духовной грамоте великого князя Ивана Ивановича конца 1358 г. и повторено в духовной грамоте великого князя Дмитрия Ивановича 1375 г. [ДДГ, 1950, с. 16, 19, 25]. В обоих случаях речь идет о монастыре без намека на подворье на его территории. Использование Сарайскими епископами Крутицкого подворья в Москве зафиксировано только с конца XV в., причем подворье располагалось на территории монастыря. Впервые о том, что Сарайские епископы живут в Крутицком монастыре, упоминается в известии о сошествии с кафедры епископа Сарайского Прохора в 1493 г. [ПСРЛ, т. 18, с. 277; Корюкина, Виноградов, 1988, с. 19; Беляев, 1994, с. 507–508], поэтому нет оснований предполагать, что уже в XIII или первой половине XIV в. Сарайские епископы располагались в Крутицах. По всей видимости, подворье Сарайского архиерея разместилось в обители между 1375 и 1493 гг. К этому времени русская версия правил Константинопольского синода уже сложилась в полном объеме.

Вопрос о епископских монастырях сохранился только в двух русских редакциях правил: в старшей Кирилло-Белозерской и в близкой к ней Архангельской, где статья не имеет существенных смысловых разночтений. Постановление присутствует также в наиболее раннем списке рубежа XIV–XV вв. Кирилло-Белозерской редакции, где были исключены заключительные слова вопроса: «а манастырь индѣ сътворити»[148]. Это подразумевает, что монастырь мог быть полностью преобразован в епископский двор, исчезнув как самостоятельная обитель.

Во всех остальных редакциях статья отсутствует. Это свидетельствует, без сомнения, о существенных изменениях в отношении к монастырям, которые произошли в Русской церкви. В XV – начале XVI в. русские монастыри часто обладали большей независимостью, чем епископы, что наиболее ярко проявилось в истории со сменой подчинения монастыря Иосифа Волоцкого, получившей громкую огласку. Игумен, поссорившись с местным волоцким князем Федором Борисовичем, захотел в 1507 г. вывести монастырь из удельного княжества, подчинив его непосредственно великому князю Ивану Васильевичу. Иосиф Волоцкий добился положительного решения в самой высокой инстанции – на митрополичьем соборе с участием великого князя. Несмотря на то что в результате соборного решения Волоколамский монастырь должен был остаться в юрисдикции Новгородского архиепископа (а не выведен в митрополичье управление, как ставропигиальный), архиепископ Новгородский Серапион решительно воспротивился действиям Иосифа Волоцкого, поскольку тот добился желаемого в обход архиерея, которому должен был непосредственно подчиняться, и лишил священства игумена Волоколамского монастыря. Однако протест архиепископа имел