Восточные религии в римском язычестве - Франц Кюмон

выразителю древних халдейских теорий, существование Вселенной делится на «великие годы», в каждом из которых есть свои лето и зима. Лето их наступает в момент совпадения всех планет в одной точке созвездия Рака, и это вызывает всемирный пожар. Зима же, напротив, приходит, когда все планеты собираются в созвездии Скорпиона, и в результате начинается всемирный потоп. Каждый из этих космических циклов, продолжительность которого по самым вероятным подсчетам определена в 432 000 лет, является точным повторением предыдущих. Фактически, заняв некогда уже бывшее положение, звезды должны и действовать тем же образом. Эта вавилонская теория, предтеча «вечного возвращения вещей», открытием которого хвалился Ницше, в древности долгое время пользовалась благосклонностью и в различных формах передалась эпохе Ренессанса{378}. Вера в то, что мир будет уничтожен огнем, распространяемая и философией стоицизма, нашла в этих космологических спекуляциях новую опору.

Астрология раскрывала не только будущее Вселенной, она прозревала еще и будущую жизнь смертных. Согласно халдео-персидскому учению, усвоенному, как мы уже указывали{379}, языческими мистериями, горькая необходимость вынуждает души, которые во множестве населяют небесные высоты, спускаться вниз, чтобы оживотворить тела, удерживающие их в плену. Приближаясь к земле, они пересекают планетные сферы и получают от каждой из этих блуждающих звезд, в зависимости от их положения, какие-то из их качеств. Когда же после смерти они освобождаются из своей телесной тюрьмы, они поднимаются обратно в свое прежнее обиталище; по крайней мере, если жизнь их была праведной, проходя через двери небес, покоящихся друг над другом, они очищаются от страстей и наклонностей, приобретенных ими при первом путешествии, чтобы в виде чистых сущностей достичь наконец сияющей обители богов. Там они и остаются навсегда среди вечных звезд, свободных от власти Судьбы и даже от рамок времени.

Таким образом, объединение астрономических теорем со своими древними верованиями дало халдеям ответы на все вопросы, которые ставит перед собой человек, об отношениях неба и земли, о сущности Бога, о существовании мира и о своем собственном конце. Астрология действительно была первой научной теологией. Логика эллинизма согласовала восточные учения между собой, объединила их с философией стоицизма и выстроила из них систему, величие которой неоспоримо — это воссозданная воображением Вселенная, дерзновенная мечта, внушившая Манилию, пока он неустанно укрощал непокорную материю, убедительные и возвышенные интонации{380}. Расплывчатое и иррациональное понятие о «симпатии» перешло в глубокое, подкрепленное размышлением, ощущение сродства человеческой души, огненной по своей сущности, и божественных звезд{381}. Созерцание неба превратилось в общение. В великолепии ночей разум опьяняется светом, который изливают на него огни эфира; на крыльях восторга он взмывает посреди священного хора звезд и следует их гармоничному движению; «он участвует в их бессмертии и еще до рокового срока беседует с богами»{382}. Несмотря на изощренную точность, внесенную греками в свои рассуждения, чувства, которые пронизывали астрологию до самого конца языческой эпохи, никогда не противоречили ее восточному и религиозному прошлому.

Основным принципом, который она насаждала, был фатализм. Как говорит поэт{383}:

Fata regnut orbem, certa stant omnia lege

(Судьбы правят миром, все существует по определенному закону).

Халдеи первыми задумались о том, что вместо богов, действующих в мире, как и человек в обществе, по собственной прихоти, над Вселенной довлеет непреклонная необходимость. Они увидели, что движением небесных тел правит незыблемый закон, и в приливе восторга от своего открытия они распространили его следствия на все моральные и социальные явления. Во всех постулатах астрологии заключен абсолютный детерминизм. Тюхэ, или обожествленная Судьба, стала бесспорной госпожой смертных и бессмертных, и на самом деле в период империи некоторые поклонялись ей одной. Наша сознательная воля всегда играет лишь очень ограниченную роль в нашей удаче или успехе, но посреди государственных переворотов и анархии III в. казалось, что в жизни каждого безраздельно царит слепой Случай, и понятно, что однодневные правители этой эпохи, как и массы, признавали в нем единственного законодателя своей судьбы{384}. Сила этого фаталистического представления в древности измеряется длительностью его существования, по крайней мере на Востоке, где и лежали его корни. Выйдя из Вавилонии{385}, оно в александрийскую эпоху разнеслось по всему эллинистическому миру, а в конце язычества именно против него были в значительной мере направлены усилия христианской апологетики{386}; но ему было суждено выдержать все нападки, да еще и навязать себя исламу{387}. Даже в латинской Европе, несмотря на церковные анафематствования, на протяжении всего Средневековья смутно сохранялась уверенность в том, что на этой земле все происходит, до некоторой степени

Не только вследствие влияния великих сфер,Направляющих каждое зерно к его цели,Согласно звездам, сопровождающим его{388}

Оружие, применявшееся церковными писателями в борьбе с этим космическим фатализмом, было позаимствовано ими из арсенала древнегреческой диалектики: в целом оно было тем же самым, которое веками использовали все защитники свободы воли: детерминизм упраздняет ответственность; награды и наказания бессмысленны, если люди действуют в силу властвующей над ними необходимости, если они рождены героями или преступниками. Здесь мы не станем уделять пристального внимания этим метафизическим рассуждениям{389}; но есть довод, имеющий самое близкое отношение к той теме, которой мы заняты: если над нами довлеет неумолимая Судьба, то никакие мольбы не смогут повлиять на ее волю; тогда культ бесплоден, выспрашивать у оракулов тайны будущего, которое никто не в силах изменить, дерзко, а молитвы — это, по выражению Сенеки, всего лишь «утешение болезненных душ»{390}.

И безусловно, некоторые приверженцы астрологии, вроде императора Тиберия{391}, пренебрегали религиозными обрядами в уверенности, что миром правит Рок; по примеру стоиков они возводили в нравственный долг полное подчинение всемогущей судьбе, радостное смирение с неизбежным и готовность довольствоваться почитанием верховной силы, правящей Вселенной, ничего у нее не прося. Они говорили, что покоряются судьбе, даже самой капризной, подобно умному рабу, угадывающему желания своего хозяина и умеющему сделать сносной для себя даже самую тяжкую жизнь{392}. Но массы не поднимались до такой высоты отрешенности. Религиозность астрологии всегда поддерживалась в ущерб логике{393}. Планеты и созвездия были не только космическими силами, благоприятное или пагубное влияние которых то слабеет, то усиливается, следуя изгибам определенного испокон веков пути. Это были божества, которые видели и слышали, радовались и печалились, обладали голосом и полом, бывали плодовитыми или бесплодными, мягкими или нелюдимыми, угодливыми или властолюбивыми{394}. Таким образом, можно было утишить их гнев или снискать их милость при помощи ритуалов и приношений; даже враждебные звезды не были непреклонными и позволяли себе смягчиться перед жертвоприношениями и мольбами. Поверхностный педант, каким