Правила Константинопольского синода 1276 года - Мария Владимировна Корогодина

что оно было запрещено Владимирским собором в 1273 г.: «Боле да не обливають никогоже, но да погружають. Нѣсть никдеже писано обливанье, нъ погружанье въ съсудѣ» [РИБ, т. 6, стб. 94–95]. Вероятно, именно упоминание сосуда, необходимого для совершения крещения, вызвало вопрос, адресованный Константинопольскому синоду. Это привело к противоречию между решениями двух церковных собраний, неразрешимому с точки зрения русского клира, который не мог ни смириться с обливанием, ни обвинить Константинопольский синод в неканоническом решении.

Статья присутствует только в древнейших обработках правил: в Кирилло-Белозерской редакции и близкой к ней Архангельской, а также в редакции правил, вошедшей в Пандекты Антиоха Черноризца (ГИМ, Син. 3). Кроме того, статья процитирована в 1780-х годах старообрядцем-федосеевцем Даниилом Битюговским со ссылкой на рукопись Глушицкого монастыря [Корогодина, 2017a, т. 1, с. 122–124]. Таким образом, статья переписывалась в ранних списках правил Константинопольского синода и исчезла из более поздних редакций.

Древнерусские переработки свидетельствуют о сомнениях редакторов, обращавшихся к статье об обливании. Копиист одного из старших списков Кирилло-Белозерской редакции отказался от сомнительного постановления полностью[136]. В Пандектах Антиоха Черноризца текст сохранился в первозданном виде, но к нему присоединено начало следующего вопроса: «Крещение водное, творимое по вся недели»[137]. Ответ в этой статье отсутствует, и вопрос, судя по всему, оборван на середине; иные редакции не имеют ему соответствий. По-видимому, он свидетельствует о размышлениях редактора относительно «водного крещения», вызванных статьей об обливании.

Архангельская редакция, как правило, близко повторяющая текст Кирилло-Белозерской, в этой статье значительно отступает от нее. Редактор исключил любой намек на обливание, заменив его, как и можно было ожидать, предложением крестить в реке в три погружения[138].

24 статья. Крещение перед смертью дьяконом

«Въпрос. Аще будет нужда при съмьрти, а не будеть святителя, ни попа, ни диакона, а будет диакь, лзѣ ли ему кръстити? Отвѣт. Не будет святителя, ни попа, ни диакона не будет, а пригодится причетникь, да и тому подобаеть кръстити въ имя Отца и Сына и Святаго Духа».

Этот и следующий вопросы возвращают нас к священнодействиям, которые по своей сути должны совершаться только священником, однако при его отсутствии могут исполняться иными клириками. По формулировке данный вопрос перекликается со статьей 9 о пострижении в схиму, где также перечисляются клирики, которым дозволено совершать постриг, вплоть до простого причетника. Однако если в статье о постриге основной акцент сделан на функциях игумена и епископа, то в этой и следующей статьях – на обязанностях дьякона и иных причетников.

Крещение, являясь одним из таинств, должно совершаться только епископом или священником; однако с глубокой древности в преддверии смертельной опасности его разрешалось совершать дьяконам или даже мирянам [Алмазов, 1884, с. 543–555]. А. И. Алмазов привел многочисленные данные о крещении, относящиеся к Византийской церкви; однако русская версия правил Константинопольского синода является единственным ранним русским свидетельством того, что крещение могло быть совершено иным клириком – дьяконом или даже дьяком, который отличался от обычного мирянина только лучшим знанием церковной службы и правом входить в алтарь.

Между тем статья о крещении вступает в противоречие с русскими исповедными, епитимийными и уставными текстами XII–XVI вв. Наиболее частым случаем спешного совершения таинства являлось крещение умирающих младенцев. Ранние архиерейские вопросоответы – правила митрополита Георгия (XI в.) или «Вопрошание Кирика» (XII в.) – говорят исключительно о крещении, совершаемом митрополитом или священником, назначая трехлетнюю епитимью за смерть ребенка, оставшегося без крещения по недосмотру родителей или священника [РИБ, т. 6, стб. 52; Турилов, 2004, с. 233–238, № 1, 9, 21, 22]. Многие русские исповедные вопросники, формирующиеся с XIV в., содержат вопрос, адресованный матери или священникам о крещении «вборзе». Все исповедные тексты говорят об обязанности родителей спешно призвать священника для крещения умирающего ребенка, причем священник должен оставить любые занятия и поторопиться к умирающему[139]. Точно так же епитимийные тексты, составление которых относится ко времени с XIV в., возлагают на родителей обязанность срочно позвать священника для крещения умирающего ребенка [Смирнов, 1912, с. 42 (V: 6), 47 (VII: 55), 68 (XI: 23) и др.]. Ни в одном известном в настоящее время тексте не упоминается о необходимости или возможности воспользоваться помощью иного клирика для крещения в отсутствие священника. По наблюдениям А. И. Алмазова, подобная практика проникла в Россию из Украины только в XVII в., через посредство Требника Петра Могилы [Алмазов, 1884, с. 557].

Таким образом, можно полагать, что данный вопрос действительно был поставлен на Константинопольском синоде, а не добавлен неизвестным русским книжником в более позднее время. Об этом говорит и внимание к функциям дьяконов, дьяков и иных причетников, заботившим русских епископов в последней трети XIII в. Очевидно, ответ отражает византийскую практику, сохранявшуюся в XIII столетии, но не русскую XIII–XIV вв. Эта статья не могла быть добавлена русским книжником в XIV в., поскольку практика крещения иными клириками, помимо священников, на Руси отсутствовала. В вопросе о крещении, совершаемом дьяконом, говорится как о само собой разумеющемся; однако нет оснований полагать, что крещение дьяконами практиковалось в русских землях. Этот вопрос можно рассматривать как уникальное свидетельство того, что на Руси совершалось крещение дьяконами, но более вероятно, что в вопросную часть дьякон был добавлен греческим нотарием, чтобы подчеркнуть суть вопроса – можно ли совершать крещение дьяку или иному причетнику-мирянину. Судя по отсутствию позднейших упоминаний, разрешение простым причетникам совершать крещение не получило распространения на Руси в XIII–XIV вв.

Статья сохранилась лишь в трех русских редакциях: в Кирилло-Белозерской, Архангельской и в прибавлениях к Пандектам Антиоха Черноризца. Несмотря на некоторые сокращения в последней редакции, суть вопроса и ответа везде остается одинаковой. Как и предыдущая статья, этот вопрос и ответ был выписан Даниилом Битюговским из Кормчей Глушицкого монастыря [Корогодина, 2017а, т. 1, с. 122–124].

25 статья. Предсмертное причащение и освящение кутьи дьяконом

«Въпрос. Аще не будеть епископа, ни попа при съмьрти человѣка, лзѣ ли диакону дати причястие или пѣти над нимь, или коливо свящати? Отвѣт. Лзѣ причястие дати и над ним пѣти и кутиа свящати».

Вопрос продолжает предшествующий и посвящен дьяконам, функции которых в отсутствие священника существенно расширяются. Вопрос касается критической ситуации: можно ли дьякону, если нет священника, причащать умирающего и читать над ним молитвы на исход души, а затем освящать кутью; в ответе дано разрешение дьякону совершать все эти действия.

Подобно статье о совершении проскомидии дьяконом, этот вопрос не впервые прозвучал в правилах Константинопольского синода. Он уже был частично рассмотрен на соборе во Владимире в 1273 г. русскими епископами, запретившими освящение кутьи дьяконами: «нѣции несвящении освящают приносимая к церкви плодоносия, рекше крупы или кутья за