Религиоведение. Индуизм - Альбедиль Маргарита Федоровна

Спящий бог и разгневанная богиня

Один из самых популярных иконографических образов Вишну, другого популярного бога индуизма, — погруженный в глубокий сон, возлежащий на тысячеглавом змее бездны, который плавает, свернувшись кольцами, в водах мирового океана. Он вобрал в себя всю вселенную и хранит ее в период между гибелью одного мира и рождением другого.

Индуисты верят, что после каждого нового творения Вишну просыпается и правит миром, пребывая в одном из райских миров, Вайкунтхе. Из пупка Вишну вырастает лотос, а в нем рождается творец Брахма, создающий миры. В скульптурном изображении V–VI в. в храме Вишну Дасаватара в Деогархе, в штате Уттар-Прадеш, перед змеем-ложем Вишну стоят пять братьев Пандавов и их общая супруга Драупади. Они являют собой тех, кто приходит в сновидениях. Широко открытыми глазами они смотрят в тот мир, из которого мы смотрим на них. Если долго и внимательно вглядываться в это изображение, то в какой-то момент перестаешь понимать: то ли юноши снятся богу, то ли бог им снится?

Для индуиста же здесь не возникает никаких проблем. Он, скорее всего, вспомнит древнюю легенду о мудреце Маркандсе, который многие тысячи лет странствовал и предавался размышлениям, усмиряя свою бренную плоть, чтобы узнать тайну сотворения мира. Стоило ему подумать об этом, как он тотчас же очутился в кромешной тьме, а вокруг него простирался водный хаос. И вдруг он увидел спящего на водах человека, тело которого светилось собственным светом.

Маркандея понял, что перед ним великий Вишну, а тот, вдохнув во сне, вобрал в себя мудреца. И тот сразу очутился в привычном мире, с полями, лесами, городами и селениями. Маркандея решил, что он просто заснул, и опять отправился странствовать по земле. Протекли еще тысячи лет. Однажды мудрец снова увидел удивительный сон: на ветке баньяна среди пустынного безмолвия спал мальчик, и от него исходило сияние. Он опять проглотил Маркандею, и тот опять очутился в знакомом мире. И теперь уже он не знал, что было сном, а что явью…

Об этом «сновидящем мире» Индии и о сновидении как о единственной сущности, где все пригрезившиеся персонажи тоже видят сны, много размышлял К. Г. Юнг: «Сновидение представляет собой неприметную дверь в сокровенных и самых потаенных убежищах души; эта дверь открывается в ту космическую ночь, какую являла собой psyche (греч. “душа”) задолго до возникновения какого-либо эго-сознания и которой psyche останется независимо от того, сколь далеко простирается наше эго-сознание, ибо любое эго-сознание ограничено: оно отделяет и различает, постигает лишь частности и знает только то, что в состоянии воспринять эго».

Обширную иконографию породила и богиня-мать, имеющая много обликов. Один из самых известных ее образов — разгневанная Кали в ожерелье из черепов. Она попирает ногой тело демона Махиши, напоминая миф о том, как в незапамятные времена асура Махиша, принимавший облик буйвола, свергнул Индру с небесного престола и сам воцарился над миром. Боги, не в силах сносить это унижение, стали просить Брахму, Шиву и Вишну спасти их от бесчинств демона. Пламя гнева вырвалось из уст повелителей вселенной и слилось в огненном облаке, соединив силы всех богов. Из него возникла женщина, лицом которой стало пламя Шивы, руками — мощь Вишну, поясом — сила Индры. Ее глаза создал Агни, бог огня; брови — божественные близнецы Ашвины; зубы — Брахма, бедра — богиня земли Притхиви, уши — бог ветра Ваю.

Небожители вооружили ее луком и стрелами, трезубцем и топором, ваджрой и петлей. Богиня издала воинственный клич и, оседлав льва, ринулась в битву. Тысячи врагов под предводительством Махиши напали на нее, но богиня, словно играючи, отражала их атаки, а из ее дыхания возникали сотни новых воинов, бросавшихся в сражение. Грозная воительница рубила демонов мечом, колола копьем, пронзала стрелами, накидывала им на шеи петлю и волокла по земле.

Сотрясались утесы и горы, лились реки крови, потемнело небо. Вдруг богиня прыжком взвилась в воздух и сверху обрушилась на Махишу. Она наступила ногой на его голову и пригвоздила копьем тело к земле. Попытался Махиша принять другой облик и ускользнуть от грозной богини, но она отсекла ему голову мечом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Рабиндранат Тагор писал о ней в драме «Жертвоприношение»:

Страшен богини воинственный танец! В грохоте грома и молний блистанье Мрачен божественный лик, Пламенем вьется кровавый язык! Гибнет в огне мотыльков неразумная стая, Небо затмили богини черные пряди, Солнце взывает из тьмы о пощаде! Смуглое тело омыто потоками жертвенной крови, В страхе трепещут миры, если Кали нахмурила брови.

Мастер и его творение

Все эти, как и многие другие, образы божеств и иных персонажей — не плод вымысла и не следствие разгоряченной фантазии верующих. «Изображение для верующего — то же, что чертеж для геометра» — так поясняют сами индуисты значение культовых предметов. Все божественные образы следуют строгому канону, далекие истоки которого просматриваются в глубине веков, но окончательно он сложился в период правления Гуптов.

Древнейшая наука об искусстве прошла длительный процесс канонизации, с самого начала тяготея к символу, претворяющему мифологический сюжет в строго иконографическое изображение. Именно в изображении верховных божеств искусство индуизма в прошлом достигло наибольшей глубины и сложности и виртуозного мастерства исполнения.

Для храмового искусства, в частности для создания образов высших божеств, привлекались самые опытные мастера и применялись самые прочные, а нередко и дорогие материалы, прежде всего камень и металлы, обычные и драгоценные. Веками отбирались наиболее выразительные средства, уточнялись композиции, совершенствовались способы обработки разных материалов, шлифовались технические навыки. Весь этот опыт был закреплен в своде правил, так называемых шильпа-шастрах, т. е. сочинениях по изобразительному искусству и ремеслам.

Одно из таких сочинений, «Читралакшана», что значит «Характерные черты живописи», приписываемое Нагнаджиту, — конкретное руководство по иконографии, заложившее основы художественного канона. Датируемое концом прошлой — началом нашей эры, оно дошло до нас только в тибетском переводе с санскрита. В нем детально рассказывается о том, как рисовать богов и людей, указаны пропорции человеческого тела, соотношение его частей, цветовые сочетания и т. п. «Лицо делится на три части: брови, нос и подбородок; размеры каждой — по четыре ангула (единица измерения, равная толщине пальца. — М. А.). Ширина лица установлена точно в четырнадцать ангулов. При этом ширина верхней и нижней частей лица — по двенадцать ангулов. Желательно, чтобы размер лица в длину был двенадцать ангулов… Ширина уха — два ангула, длина уха — четыре ангула».

Эти и подобные им правила трактата мастеру приходилось знать «на зубок» и неукоснительно следовать им. Подробно изложенные, они должны были помогать созданию образа идеального человека, богочеловека, достойного быть обиталищем божества. Более поздние трактаты во многом повторяют «Читралакшану», иногда уточняя, дополняя и изменяя ее.

Профессия мастера-шильпина была наследственной. Создание культового изображения расценивалось как своего рода ритуал, как богослужение, поэтому мастеру перед началом работы надлежало выполнять некоторые подготовительные обряды: поститься, читать мантры, медитировать, стараясь сконцентрироваться на каноническом образе. Начинать свой труд следовало только при благоприятных предзнаменованиях, во время работы ежедневно совершать омовения, а до окончания работы не есть мяса и не пить алкогольных напитков.

Сотворенное руками мастера, священное изображение само начинало магически воздействовать на своего создателя. В одном из трактатов сказано: тот, кто учтет и выполнит все правила, «будет постоянно пользоваться благами». За каждую нормативно выверенную деталь обещались вполне конкретные «блага»: за тело, изображенное в позе льва, ждала большая сила и власть; за руки, сделанные в виде хобота слона, — исполнение желаний; за прекрасные линии бровей — вечное процветание; за красивые ноги — совершенствование характера и успех в учебе и т. п.