Лев Карсавин - Saligia. Noctes Petropolitanae (сборник)

Рождение Сына в становлении сверхсущности Божьей Отцом – необходимое условие Любви, как и внутреннее разделение нераздельной. Но это еще не Любовь, ибо Любовь не только разъединяет и умирает в разъединенном, а и соединяет, связует разъединенное во многоединство, жизнь созидая. И созидаемое Любовью единство, как многоединство, не может быть «первым» или сущностным единством Божества: сущность Божья исконно и неизменно едина (не многоедина), и связуются не сущности, а ипостаси. В сущности своей для нас, иносущных, а вернее не-сущных, не-сущих, Бог не есть Любовь и непостижен. Бог может стать Любовью и знаемым только на основе разделения своего. Но ни само разъединение, ни Отец, ни Сын не есть еще Божья Любовь. Любовь разъединяясь соединяется, Отец же и Сын любят друг друга, нуждаясь в вечной разъединенности и в вечном единстве. Такова же Любовь их как и наша любовь. Как и мы, они любят Любовью, не данною еще целостно в рождении Сына Отцом; и Любовь, единая с ними, должна быть и отличной от них. Предполагая разъединение, соединение является «после» него. Любовь разъединившись воссоединяется, совершая великий свой круг, хотя она, как полнота многоединства, «первое» и «раньше» и разъединения и воссоединенья. Так и в самой разлуке нашей предвечной, любимая, в разлучении нашем слабо мерцает божественный свет отражаемой нами Любви. Любовь Божья едина с Отцом и Сыном, единосущна им: не может же она впасть в Бога извне – вне Бога нет ничего. Но она отлична от Сына и Отца, и отличность ее может в Боге быть только ипостасной или личной. Потому Любовь – третья ипостась, восстанавливающая Божье единство, как многоединство, как триединство жизни ипостасной. Она соединяет, связует Отца и Сына и себя самое.

Берегись ошибиться: многозначно имя Любви! – Божество как Сверхсущность Единая – не-Любовь, Любовь превышая. Триединство Его ипостасное – полнота и совершенство Любви, сам Бог-Любовь. Оно сверхвременно разъединяется на Отца, Сына и Духа Святого и сверхвременно соединяется вновь, всегда разъединенное и всегда единое, сразу – единое, разъединенное, триединое. Из Него, из Любви Совершенной, исходят и разъединенье и соединенье. Оно именуемо было Отцом на первом вселенском соборе, когда отцы говорили о Сыне единосущном, как о рожденном «из сущности Отца» (ek tes ousias)7; и оно мыслится нами, когда мы молим Отца как единого Бога. В этом смысле «Отец» – Божество, становящееся бытием триипостасным, Любовью, и ставшее им. Но в другом значении мы об «Отце» говорим как об одной из ипостасей. Ипостась Отца уже не полнота Любви, а Любовь как разъединяющая, определяющая сила. Он рождает Сына и Духа изводит; Он – Любящий и ответно-Люби-мый. Равным образом не полнота Любви и Сын, как Любимый и ответно-Любящий, противопоставленный, подобно ипостасному Отцу, и Отцу и Духу. Наконец, и Дух Святой не являет в себе полноты Любви. Дух – Любовь – сила воссоединяющая, восстанавливающая разъединенное: Он – Любовь-Жизнь, которая противостоит Любви-Смерти. Он – Дух по преимуществу, ибо духовность и есть отсутствие пространственно-временной и вещной внеположности. Поэтому Он не «рождается», но «просиявает» и сияет, «исходит».

Однако исходит Он от Отца «чрез Сына» (dia tou hyiu, per Filium), ибо Отец не мыслим и не существует без Сына, и наименовав ипостась разъединяющую, т. е. Отца, мы тем самым именуем уже разъединенное, т. е. Отца и Сына, и само воссоединение может быть только чрез разъединение.

Говорят: Дух святой или Любовь (в смысле Любви единящей) исходит из «того, в чем Отец и Сын едино», разумея под этим Божью Сверхсущность. Но тогда уже лучше сказать и вернее: «из того, в чем Отец, Сын и Дух», ибо Сверхсущность явлена не в двух, а в трех ипостасях и забывать о третьей значит ее умалять. Однако этим скажем мы мало. Ведь не Сверхсущность в себе и сама по себе источник Любви единящей, а Сверхсущность, становящаяся бытием триипостасным или сверхличным, т. е. Отец, как начало триипостасного бытия. И говорить, что Дух «исходит от Отца и Сына» (Patre Filioque procedit)8, значит или не говорить нового, поскольку под Отцом разумеется не только ипостась, а и ипостазирующаяся Сущность (но тогда почему не упомянут и Сам Дух, как свой источник? почему и Сын рождается только от «Отца», не от «Отца и Духа»?), или произносить хулу на Духа Святого и Сына. Действительно, в чем, кроме сущности, един Отец и Сын? – Только в том, что оба они – ипостаси и оба – одно в триипостасном единстве. Но в этом они не отличны от Духа Святого, ипостаси с ними единой. Значит, надо мыслить какое-то еще особое единство Отца и Сына, не сущностное, – Сущность Божья одна и едина, и в ней различий нет, – а особое единство ипостасного бытия, которого у Духа с ними нет. К тому же сущностное единство исключается и тем, что упомянут Сын, а Сын – имя только ипостаси. Если так, то ипостась Духа беднее и меньше, чем две других, обладающих еще чем-то общим, не возместимым в особом, единичном отношении Духа к Отцу и к Сыну, ибо такого отношения у исходящего от обоих не может и быть.

Так попытка уравнять ипостаси в силе и славе кончается умалением ипостасности Духа Святого. Дух в этом случае уже низшая, меньшая ипостась. Если же меньше его ипостасность, не совершенно и дело его. Тогда и обожение наше, обещанное Христом, не может быть полным; тогда не будем мы братьями Иисуса и «сынами Божьими», по благодати уравненными с Ним, а останемся подзаконными рабами. И не свободным сыновним трудом мы тогда достигаем единства с Богом, познания Бога и жизни любовной в Нем, но нужен нам внешний закон, как иудеям: точное правило веры, руководство господ, ошибаться уже неспособных. Если Дух Святой ниже и меньше, творческое и искупительное дело Христа не доводит человечества до Богобытия и человечество остается в ограниченности своей вне Бога. Будучи же вне Бога, оно вынуждено жить своим, человеческим, тварным. И вот оно верит в свой малый разум, установляя непререкаемые догмы, горделиво убежденное в своей безошибочности; тщится понять Божество по-своему, выразить в своих понятиях и словах, наивно прельщаясь мишурой своей логики. Тело Христово – Церковь строит оно по своему образцу; как государство земное, и ставит этой церкви – цели и задачи земные. Таинственное всеединство становится видимым для него, «как государство Венецианское», и во главе его – человек. Умалением духа умален и Сын Божий, невольно воспринимаемый только как человек. Отрицание Духа делается отрицанием и Христа; человеческое противопоставляется Божескому, и место Христова смирения занимается гордынею твари. Тварный дух воздвигает престол свой и мнит подобным Всевышему стать.

3. Земная Любовь, вершина которой в любви к любимой, приводит к порогу Божественной тайны, к триипостасному единству Божества. Возвышаясь до непостижимой Сверхсущности, видим мы ее как не-Любовь, как единство, в коем нет различенности его полноты, как единство превыше ума, бытия и блага. Постигая его непостижимо, касаясь не касаемо, мы постигаем свою собственную небытность, возвращаемся к тому ничто, из которого низвела нас Любовь. Но единосущное Божество, не изменяясь, ничего не утрачивая и ничего не приобретая, раскрывается вечно как Любовь в своем бытии триипостасном. Становясь ипостасью Отца, Оно рождает ипостась Сына и в нем постигает и объемлет Себя. Но разъединяясь, Оно восстановляет единство свое Собой, как особою Силой, – третьей своей ипостасью, Духом Святым. В Сыне Отец, как начало его, и Сын в Отце, как сопричина отцовства; Дух в Отце и Сыне, как то, что связует их друг с другом и с ним сливает. Отец в Духе, как отделение или изведение Духа; и Сын в Духе, как отъединенность, чрез которую и в которой осуществляется воссоединение. Дух в Отце, как связь разъединения с единением, в Сыне, – как единящее начало разъединяющего.

И если нет Духа, как особого момента Божьего бытия, нет в бытии этом ни единства – свойства разъединенные не могут сами его создать – ни разъединенности, ибо разъединенность предполагает единство.

Дух – Любовь в Отце, но в нем – как Отец; в Сыне – как Сын. В Духе Отец и Сын – как Дух. Иное отношение немыслимо в совершенных и абсолютно-простых (природах). И если бы в Духе был какой-то иной род бытия, Он не мог бы всецело находиться в Отце и Сыне; и если бы не было в нем всего, что есть в Отце и Сыне, Он бы их не вмещал в себе. Дух Святой – такая же ипостась, как две других. И не ошибается любовь моя к любимой не только в том, что единая с нами Любовь отлична от нас, но и в том, что Она – начало личности нашей. Даже когда не думаем мы о Боге-Любви, а любим Истину или Красу, тожества их с Богом не зная, чувствуем мы, что нам мало жизни вдвоем: нам нужно с иным, с третьим, сорадующимся нам, разделить наш восторг. И разве тот, кто любит, не хочет говорить о любимой другу своему, рассказать ему о красе ее, от него услышать любимое имя ее? Но он прав и тогда, когда вместе с любимой бежит он от взоров людских и скрывает свою любовь, ибо истинный третий и есть сама Любовь, всех содержащая в себе.