Василий Кривошеин - Простота Божественной природы и различия в Боге по св. Григорию Нисскому

Здесь очень важно отметить следующее: допуская, что мы умным действием именуем Бога по Его энергиям, Григорий настаивает на том, что эти имена не просто созданы нашим примышлением, но должным образом соответствуют чему-то, действительно в Боге существующему. Во всяком случае, каждое имя обозначает что-то особое в Боге, "ибо, если ни одно из имен не разумеется в особенном значении, но все они смешены между собой через слияние по значению, то было бы пустым делом употреблять для одного и того же предмета многие наименования, тогда как никакая разница не отличает по существу одних имен от других" [47]. Напротив, как раз Евномий и стремится показать, что "между различными именами не существует никакой разницы в значении" [48]. Имена позволяют выявить некоторые созерцаемые в Божественной жизни понятия [49], такие как нетленность или безначальность; они свидетельствуют о них, но не создают их; не делают нетленной божественную жизнь, но указывают, что она такова [50]. Григорий здесь различает предмет (ύποκείμενον), понятие (νόημα) и имя. "То, что Божественная жизнь беспредельна в обоих смыслах, - говорит он, - присуще предмету, но выражать, так или иначе, усматриваемые в предмете понятия зависит лишь от того имени, которым названо обозначаемое понятие... следовательно, предмет пребывает таким, как он есть, превыше всякого имени и понятия; но то, что он не есть от причины и не обратится когда-нибудь в небытие, означено примышлением данными именами" [51]. Множественностью имен мы пытаемся обнять то, что превыше познания: "...ибо мы обозначаем именами лишь вещи познаваемые - но те, которые превыше познания, их невозможно понять при помощи каких бы то ни было служащих для обозначения названий... и поскольку к ним невозможно подобрать никакого подходящего названия, способного изобразить предмет, мы пытаемся, насколько возможно, многочисленными и различными именами раскрывать гадательное понятие (υπόνοιαν), которое приходит нам о Боге" [52]. Итак, здесь Григорий как будто снова допускает, что имена помогают нам обнаружить непознаваемого Бога. Но имена в себе не обладают никакой реальностью, они не более чем знаки [53]. Даже наименование Бог обозначает не сущность Его, а одну из Его энергий, как говорит об этом сам Григорий: "И самое слово Бог, мы знаем, получило начало от назирающей Его деятельности... и таким образом познав отсюда некоторое частное действие Божеской природы, мы при помощи этого слова не достигли понимания самой сущности" [54].

Как мы могли заметить, Григорий часто говорит, размышляя об именах и их приложении к Богу, что они употребляются "κατ επίνοιαν" - по примышлению. Следует рассмотреть, что именно понимает Григорий под этим выражением. Он сам говорит об этом так: "Примышление (επίνοια) - это путь (εφοδος) к неведомому ищущего ума, который, отправляясь от ближайшего, продвигается к дальнейшему, открывая дальнейшее при помощи первичного понимания ближайшего. Итак, поняв нечто, относящееся к искомому объекту, и согласовав посредством вновь находимых понятий последующее с началом уловленного, мы доводим желаемую операцию до конца" [55]. Процесс познания, как видим, проходит многоступенчато. Григорий ставит очень высоко такую способность ума, которая в конечном счете восходит к Богу, ибо Создатель интеллекта есть Бог. "Мне кажется, - говорит он, - что если бы кто рассудил, что примышление является самым драгоценным среди всех благих видов деятельности, которыми даром Божественного Промысла обладает наша душа, то подобное суждение было бы не лживым" [56]. И добавляет: "Откуда бы к нам пришло всё то, что известно о человеческой жизни, если бы ум не рассуждал и не открыл каждую вещь подобающим образом? Но ум - творение Божие. Следовательно, все, что дает ум, даровано от Бога" [57]. Тем не менее примышление неспособно, настаивает Григорий, уловить непостижимое и познавать Божественную природу: "Какова же сама сущность, нерожденно имеющая бытие, по своей собственной природе, - ничто в ее наименовании не направляет нас к ясному видению этого. Было бы неестественным, если бы примышление наших мыслей имело такую мощь, чтобы вознести нас над мерами природы, поместить нас выше непостижимых и дать нам объять познанием вещи, недоступные нашим умственным порывам" [58]. Однако то обстоятельство, что επίνοια есть "энергия нашего ума" [59], не мешает нам использовать ее благочестиво, познавая Бога по Его действиям и давая Ему κατ επίνοιαν, по примышлению, разные имена, которые, однако, не выражают Его неизреченной природы [60]. Так, например, по различным примышлениям (κατα διαφόρους επινοίας) Бог наименован Светом, и Жизнью, и Нетленным, и другими подобными именами [61]. Стало быть, Григорий, очевидно, допускает, что наше познание Бога происходит (во всяком случае отчасти) из присущей человеку деятельности ума, называемой примышлением, επινοία, по любимому его выражению, что этот путь - естественный и благочестивый, что он позволяет нам познавать Бога по различным Его энергиям или из самих Его действий, позволяет наделять их именами, которые соответствуют чему-то, реально существующему в Боге, - но что никогда мы не сможем постичь того, что Бог есть в Себе, в Своей сущности и в Своей непостижимой, недоступной и неизреченной природе. Можно было бы даже сказать, что Григорий Нисский рассматривает в Боге, с одной стороны, нечто непостижимое и неприступное (во всяком случае, для любой твари), а с другой - нечто постигаемое, к чему возможно приступить.

На этих различиях в Боге нам хотелось бы остановиться подробнее. Григорий говорит о них с большой ясностью в своем письме к Авлалию. Там он употребляет (как, впрочем, и в других своих трудах) одно выражение, очень важное для понимания его учения, а именно около Божественной природы (τα περι την θειαν φύσιν) [62]. Так, излагая сжато, в нескольких строках, свои богословские убеждения, Григорий пишет: "Но мы, следуя тому, что нам подсказывает Писание, узнали, что (Божественная природа) неименуема и неизреченна. И о любом имени, будь оно выявлено через привычное употребление в человеческой речи или передано через Писание, мы говорим, что оно изъясняет то, что открывается мысли около Божественной природы (των περι την θειαν φύσιν νοουμένων), но не содержит в себе обозначения самой природы" [63]. Приведенный текст выявляет два момента: а) существует различение между Божественной природой и тем, что её окружает; б) различение это обнаруживается действием ума, но подтверждается также и Писанием и, стало быть, принадлежит Преданию. И Григорий продолжает: "Мы находим, что посредством каждого имени мыслится и высказывается какое-то определенное внешнее свойство, подобающее Божественной природе, но отнюдь не означающее того, что есть природа по существу" [64]. Невозможность придать имя Божественной природе следует, как считает Григорий, из её беспредельности: "Поскольку мы верим, что Божественное естество беспредельно и неописанно, мы не прилагаем к нему мысленно никаких имён, но объявляем, что естество должно непременно мыслиться в беспредельности. А то, что совершенно беспредельно, не может быть ограничено чем-то одним и не ограничено другим, ибо безграничное неизбежно убегает из любых границ. Итак то, что вне всякого ограничения, безусловно не может быть ограничено каким бы то ни было именем. И тогда для того, чтобы понятие безграничного пребывало постоянным во всём, что относится к Божественной природе, мы говорим, что Божественное превыше всякого имени, а "Божество" есть одно из имён. Следовательно, одно и то же не может быть рассматриваемо как имя и быть превыше всякого имени" [65]. "Было доказано, - говорит еще Григорий, - что имя Божества означает энергию, а не природу" [66]. Различие, которое Григорий здесь устанавливает между Божественной природой и энергией, вполне ясно. Первая превыше всякого имени, вторая же может быть именована. И Григорий восклицает: "Одно лишь имя показательно для Божественной природы: то изумление, которое перед ней несказанно наполняет нашу душу" [67]. Что же до выражения около Божественной природы, то Григорий говорит, что все, что созерцаемое возле Божества, обладает тем же качеством непревратности, что и Само Божество: "Следует верить, думаем мы, что только то поистине является Божественным, что вечно и беспредельно по бытию, а всё, что созерцается возле Него, всегда существует одинаковым образом, не увеличиваясь и не уменьшаясь в своей реальности" [68]. В Словах "О Блаженствах" Григорий тоже говорит о том, что "усматривается около Божественной природы" и что "превышает меру природы человеческой" [69]. Это выражение, несомненно, привычно для Григория, он его употребляет в своих богословских и духовных трудах, и оно, безусловно, имеет вполне определенное значение. Некоторые пояснения он дает в Большом Огласительном Слове. Рассуждая о целях творения, он говорит: "Нужно было, чтобы ни свет не оставался невидим, ни слава незасвидетельствованной, ни благость без наслаждающегося ею, ни все остальное, что созерцаемо окрест Божественной природы, не находилось в бездействии за отсутствием того, кто был бы причастен и вкушал" [70]. Следует отметить, что к тому, что созерцается около Божественной природы, Григорий относит Славу и Свет.