Тайна семи звезд - Митрополит Иларион

Павел закрыл книгу. — Мы часто пропускаем мимо ушей это коротенькое слово: «бив». А ведь оно обозначает бичевание. Вы знаете, как бичевали в Римской империи?

Он рассказал, что бич делали из воловьих жил. Удары наносили по спине, груди, животу, по рукам и ногам. Били нещадно — с размаху, до костей. Кожа сходила с человека, он истекал кровью. Некоторые не выдерживали и умирали прямо под бичами.

Алеша слушал, стараясь не пропустить ни одного слова. Он пытался представить себе, какую боль испытывал Христос. Никогда раньше он не думал о страданиях Христа как человеческих страданиях.

Под конец проповеди отец Павел сказал:

— Пилат удивился, что Спаситель быстро умер на кресте. Почему Он умер раньше двух разбойников? Не потому, что Бог решил сократить время Его страданий. А потому что Он был обессилен после бессонной ночи, изнурительных допросов и бичевания. Он едва добрел до Голгофы. И умер на Кресте от полного истощения духовных, душевных и физических сил.

* * *

По окончании службы люди расходились по домам, неся в руках зажженные свечи. Алеша тоже не гасил свою свечу. Прикрывая ее рукой, он шел через лесопарк и ехал в трамвае. Дома зажег от свечи лампаду, поставил будильник на семь утра и тут же провалился в сон.

Он намеревался встать к утренней службе, но не услышал будильника. Не услышал он, как заходила мама, не увидел, как заглядывали в комнату младшие. Алеша спал так крепко, как умеют спать только дети. И никто не решился его потревожить. Проснулся около полудня, когда все уже ушли. Быстро вскочил и понял, что в лучшем случае успеет к дневной службе. Умылся и помчался в храм.

Вечерня с выносом плащаницы прошла быстро. После небольшого перерыва начался чин погребения Спасителя. Служба длилась около трех часов, и под конец плащаницу обносили вокруг храма. Двое священников несли ее, подняв над головами.

Когда процессия вышла из храма, небо вдруг потемнело и налетел шквальный ветер. Свечи в руках прихожан мгновенно задуло. С берез с криком поднялись вороны и начали кружить над церковью. Что-то зловещее было в этой перемене погоды. Хлынул ливень — такой сильный, что за несколько минут Алеша промок до нитки. Службу заканчивали внутри храма, а снаружи сверкали молнии.

— Вот как, Алеша, — сказал отец Панкратий, вытирая лицо полотенцем. — Хляби небесные отверзлись. Даже природа оплакивает Спасителя.

Служба кончилась, но еще долго пришлось пережидать дождь.

* * *

На следующее утро Алеша снова был в храме. Службу начинали в черных облачениях. После чтения Апостола, когда хор запел «Воскресни́, Бо́же», переоблачились в белое. Надев белый стихарь и увидев, как в одно мгновенье преобразился весь алтарь, Алеша почувствовал, что сейчас, должно быть, и воскрес Христос. Слушая Евангелие, он представлял себе ангела, который явился мироносицам и возвестил, что Спасителя уже нет во гробе.

После службы начали готовить алтарь к ночной службе. Алеше поручили чистить кадило. Старший алтарник дал ему новую пасту для чистки металла, и Алеша так надраил кадило, что оно заблестело, как никогда прежде. Потом почистили все лампады, поменяли ковры в алтаре и убрали черные облачения. К пасхальной утрене подготовили белые и красные.

Закончилась уборка алтаря в шестом часу вечера. Алеша отправился домой, чтобы отдохнуть перед ночной службой. От вчерашнего ненастья не осталось и следа, ярко светило солнце.

Придя домой, он стал думать о храме, об отце Панкратии, о новом священнике. Он никогда не спрашивал себя, почему храм так много значит в его жизни. Он не знал даже, почему, еще одиннадцати лет от роду, так настойчиво требовал, чтобы его крестили. Но точно знал, что с той первой панихиды, когда поминали деда, его непреодолимо тянуло в храм.

Странное дело: в храме он чувствовал себя как дома, а дома — будто в гостях. Домой он приходил поесть, поменять рубашку пообщаться с родными.

Но жизнь его была в храме. Там совершалось все самое главное.

* * *

Мать тихо постучала в дверь. Пора было ехать на службу. Он вскочил, начал быстро одеваться. Мать молча смотрела на него: глаза красные, под ними — темные круги. Потом сказала, что тоже придет в храм, но попозже, вместе с младшими. А после крестного хода они вернутся домой.

— Может, вам до конца побыть? — спросил Алеша.

— Нет, они не выдержат. Посмотрим крестный ход и вернемся. А ты ночью через парк не ходи, дождись утра.

— Ладно, останусь спать на клиросе или пойду гулять по кладбищу.

Он боялся опоздать. Мать даже не успела перекрестить его, только услышала, как за ним захлопнулась дверь.

* * *

Подходя к храму, Алеша увидел необычную картину. Среди множества собравшихся на крестный ход он заметил молодых людей, которые пришли явно не для молитвы. Некоторые из них были пьяны, матерились и бросали окурки под ноги верующих. Милиция молча наблюдала за происходившим.

В алтаре двое священников разговаривали с пожилым мужчиной в сером костюме и галстуке.

— Вам лучше не выходить из церкви, — сказал мужчина. — Будут провокации.

— А как же крестный ход? — спросил отец Панкратий.

— Пройдете внутри храма. Наружу не выходите.

— Кто эти молодые люди? — спросил отец Павел. — Может быть, выйти к ним, поговорить?

— Не надо. Это комсомольские активисты. Они пришли, чтобы сорвать службу.

Помолчав, отец Панкратий сказал:

— Мы пойдем с крестным ходом, как всегда.

— Ваше дело, — мужчина пожал плечами. — Но я вас предупредил. И имейте в виду: милиция вмешиваться не будет.

Выходя из алтаря, он бросил на Алешу неодобрительный взгляд.

* * *

Перед началом крестного хода Алеша вместе с другими алтарниками встал на середине храма.

Раздался бой часов, и из алтаря послышалось тихое пение. Оно становилось все громче. Отворились царские врата, и люди начали зажигать свечи. Потом зажглись все люстры, а священники вышли из алтаря. Процессия двинулась к выходу.

Людское море вокруг храма казалось необозримым. Все пространство было заполнено людьми, проходы между могилами заняты молящимися. Это море людей с зажженными свечами разливалось далеко за пределы церковной ограды.

Алеша шел первым, высоко держа фонарь. Процессия начала движение, и вскоре он заметил ту группу парней, которую видел, подходя к храму. Они раскачивали железное ограждение, поставленное милицией, и кричали:

— Бога нет!

— Фанатики!

— Религия — опиум для народа!

Тлеющий окурок полетел Алеше в лицо, а одна из хористок едва увернулась от пивной бутылки. Бутылка ударилась о стену храма и разбилась вдребезги. Милиция, как и было обещано, не вмешивалась.

Процессия не останавливалась. Хор продолжал петь «Воскресе́ние Твое́,