Митрополит Иларион (Алфеев) - Церковь. Небо на земле

Ознакомительный фрагмент

Как тело и голова составляют одного человека, так и Церковь и Христос, говорит, едино суть <…> Как наше тело есть нечто единое, хотя состоит из многих членов, так и в Церкви все мы составляем нечто единое; хотя она состоит из многих членов, но эти многие суть одно тело <…> Один Дух составил из нас одно тело и возродил нас, потому что не иным Духом крещен один, а иным другой. И не только крестивший нас [Дух] един, но и то, во что Он крестил, то есть для чего крестил, есть едино, так как мы крестились <…> для того, чтобы всем нам быть одним телом. Таким образом, и составивший нас един, и то, во что Он составил нас, едино…[7]

В богословии восточных отцов и учителей Церкви важнейшее место занимает учение о единстве Церкви по образу единства Божия: Церковь едина, потому что создавший ее Бог един. Эту мысль развивал Климент Александрийский:

Есть только одна истинная Церковь – та, которой старшинство принадлежит по праву. Именно к ней принадлежат, Божией волей, все праведные. Есть один только Бог, один Господь, и поэтому в высшей степени славно и заслуживает всяческого уважения все то, что проявляет себя как единство, имитируя тем самым единство этого первоначала. В соответствии с природой этого Единого Церковь по самому существу своему должна быть едина, и разделение ее на множество церквей, к которому стремятся еретики, есть насилие над ней. Мы утверждаем, что по сущности своей, по замыслу, по происхождению и по превосходству первоначальная и кафолическая Церковь едина, которая по воле единого Бога, через единого Господа объединяет всех, готовых принять единство веры (Еф. 4:13) <…> утвержденной на особых заветах, а точнее, на одном завете для всех времен[8].

В V веке Кирилл Александрийский развивал учение о том, что единство учеников Христовых в лоне единой Церкви является образом единства, существующего между Лицами Святой Троицы. Размышляя над молитвой Христа о единстве верующих (см. Ин. 17: 20–21), святой Кирилл пишет:

Какое же это прошение и в чем оно состоит? Чтобы, говорит, одно были, как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, да в нас одно будут. Итак, просит союза любви, единомыслия и мира, – союза, приводящего верующих к духовному единству, так что согласное во всем и нераздельно единодушное единение отражает черты природного и существенного единства, мыслимого в Отце и Сыне. Впрочем, этот союз любви между нами и сила единомыслия отнюдь, конечно, не доходят до такой нераздельности, какую имеет Отец и Сын, сохраняя единство в Божестве сущности. Здесь мыслится единство природное истинное и созерцаемое в самом существовании, а там – внешний вид и подражание истинному единству[9].

Для Кирилла Александрийского единство Святой Троицы представляет прежде всего нравственный пример для христиан:

В пример и образ нераздельной любви, согласия и единства, мыслимого в единодушии, Христос, взяв существенное единство, какое Отец имеет с Ним, а Он со Своей стороны с Отцом, – желает объединиться некоторым образом и нам друг с другом, очевидно так же, как Святая и Единосущная Троица, так что одним мыслится все тело Церкви, восходящее во Христе чрез слитие и соединение двух народов в состав нового совершенного <…> Это и совершено тем, что уверовавшие во Христа имеют единодушие между собою и усвоили как бы одно сердце, чрез всецелое сходство в религии, послушание в вере и добролюбивый ум <…> Образ Божественного единства и существенное тождество Святой Троицы, как и совершеннейшее взаимопроникновение, должно находить отражение в единении единомыслия и единодушия верующих[10].

Главным фактором церковного единства Кирилл Александрийский считает святую Евхаристию – причастие Плоти и Крови Христа, делающее христиан единым церковным телом:

Единородный определил некий, изысканный <…> способ к тому, чтобы и сами мы сходились и смешивались в единство с Богом и друг с другом, хотя и отделяясь каждый от другого душами и телами в особую личность, – именно [такой способ]: в одном теле, очевидно Своем собственном, благословляя верующих в Него посредством таинственного причастия [Евхаристии] – делает их сотелесными как Ему Самому, так и друг другу. Кто в самом деле мог бы разделить и от природного единения друг с другом отторгнуть тех, кто посредством одного святого тела связан в единство со Христом? Поэтому и Телом Христовым называется Церковь, а мы – отдельные члены…[11]

Единство христиан через причастие Плоти и Крови Христа неотделимо от их единства через единение в Святом Духе:

Относительно же единения в Духе скажем опять, что все, одного и того же приняв Духа, разумею Святого, соединяемся некоторым образом и друг с другом и с Богом <…> Как сила святой Плоти делает сотелесными тех, в ком она будет, таким точно, думаю, образом единый во всех нераздельно живущий Дух Божий приводит всех к единству духовному <…> Итак, одно все мы в Отце и Сыне и Святом Духе, одно разумею по тождеству свойств, и по однообразию в религии и общению со святой Плотию Христа, и по общению с одним и Святым Духом[12].

Учение о единстве Церкви имело решающее значение при выработке критериев, по которым Церковь должна относиться к отпавшим от нее еретическим и раскольничьим сообществам. Такие сообщества существовали и в доконстантиновскую эпоху, и в эпоху Вселенских Соборов, и в течение последующих столетий; существуют они и сейчас. В Древней Церкви к этим группам не было вполне однозначного и унифицированного подхода: по отношению к ним применялся как принцип акривии (строгости, точности), так и принцип икономии (снисхождения). Некоторые авторы признавали эти раскольничьи сообщества полностью лишенными благодати, а таинства еретиков и раскольников недействительными. Другие допускали, что в еретических и раскольничьих сообществах, несмотря на отделение их от Единой Церкви, существует некоторая степень церковности, и благодатная жизнь в них не полностью иссякла. Разница в подходе к этой проблеме обусловливала и различие в практике приема в Церковь возвращающихся из раскола – через крещение, через миропомазание или через покаяние.

Классическим выражением церковной акривии в вопросе о благодатности еретических и раскольничьих сообществ стала «Книга о единстве Церкви» Киприана Карфагенского. Будучи произведением западного церковного автора, она появилась в ту эпоху, когда четкого богословского разделения между Востоком и Западом еще не было, и выраженные в ней мысли во многом соответствовали богословию восточных отцов. В то же время некоторые идеи святого Киприана имели чисто западное происхождение и были впоследствии развиты богословами Западной Церкви, не получив развития на Востоке.

Как и богословы христианского Востока, Киприан упоминает о том, что единство Церкви зиждется на единстве Божием: «Бог один, и один Христос, одна Церковь Его, и вера одна, и один народ, соединенный в единство тела союзом согласия»[13]. Однако исходный пункт его рассуждений о единстве несколько иной, и его трактат начинается с утверждения о том, что единство Церкви зиждется на Петре:

Господь говорит Петру: И Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах (Мф. 16, 18–19). И опять Он говорит ему же по Воскресении Своем: Паси овец Моих (Ин. 21, 16). Таким образом основывает Церковь Свою на одном. И хотя по Воскресении Своем Он наделяет равной властью всех апостолов, говоря: Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Ин. 20:21, 23); однако, чтобы показать единство [Церкви], Ему угодно было с одного же и предначать это единство. Конечно, и прочие апостолы были то же, что и Петр, и имели равное с ним достоинство и власть; но вначале указывается один, для обозначения единой Церкви[14].

Учение о первенстве Петра как основе церковного единства получило впоследствии развитие в Западной Церкви, где была разработана теория, согласно которой роль гаранта церковного единства перешла от Петра к Римскому епископу как «преемнику князя апостолов». В соответствии с этим и раскольники воспринимались на Западе как «не имеющие престола Петрова и нечестиво его раздирающие»[15]. Однако у Киприана служение Петра не ассоциируется непременно с Римским престолом. Для него гарантом единства Церкви является не епископ Рима, а все епископство Церкви, на которое возложена задача поддержания и укрепления этого единства:

Можно ли думать тому, кто не придерживается этого единства Церкви, что он хранит веру? Можно ли надеяться тому, кто противится и поступает наперекор Церкви, что он находится в Церкви, когда блаженный апостол Павел, рассуждая о том же предмете и показывая таинство единства, говорит: Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог (Еф. 4: 4–6)? Сие-то единство надлежит крепко поддерживать и отстаивать нам, особенно епископам, которые председательствуют в Церкви, дабы показать, что и самое епископство одно и нераздельно <…> Епископство одно, и каждый из епископов целостно в нем участвует. Так же и Церковь одна, хотя <…> расширяясь, дробится на множество[16].

Конец ознакомительного фрагмента