«Хождение вкруг». Ритуальная практика первых общин христоверов - Ксения Т. Сергазина

Алексей Трофимов был братом монахини Ивановского монастыря Марьи Трофимовой, упоминался в материалах Угличского дела, умер к началу деятельности первой следственной комиссии и был похоронен в Варсонофьевском монастыре в Москве. Во многих показаниях Алексея Трофимова называют едва ли не первым учителем христовщины, хотя здесь может сыграть роль практика оговаривать уже умерших согласников, чтобы защитить самих себя от обвинений в лидерстве разыскиваемой группы «сектантов».

В вышеприведенном тексте мы видим несколько акцентов: Алексей Трофимов учит не пить спиртного, не сквернословить, трудиться и «жить в чистоте». Свою проповедь он подкрепляет отсылкой к Священному Писанию и Преданию, предлагая жить, «как в прежние времена апостолы и святые отцы жили». Проповедь Алексея Трофимова обращена к монаху, для которого тема брака неактуальна.

Запрет на брак и сексуальные отношения

Мы можем допустить, что, требуя «не жениться», христоверы только в одном аспекте могут быть сопоставлены со староверами-безбрачниками беспоповских согласий, к которым возводят их современные исследователи христовщины. Речь идет об эсхатологических тенденциях конца XVII–XVIII веков – если наступили последние времена, то о продолжении рода думать нелепо, логичнее усилить аскетические подвиги (что и было сделано в дочерней по отношению к христоверам культуре скопчества).

Христоверы, вероятно, делали больший акцент не на запрете брака, а на запрете сексуальных отношений как таковых, называемых «блудным грехом» или просто «грехом». В таком случае перед нами требование, которое должно быть понято не в контексте социальных отношений (отрицается не семья, а сексуальные отношения между супругами), а именно в контексте аскетики (ср. с пафосом «Слова об исходе души» Кирилла Александрийского, использовавшегося в проповеди христоверов).

В восьмом «воскресительном» распевце сборника Василия Степанова, первого известного нам молитвенника христоверов, мы видим вновь удвоенное повторение этого запрета:

Не водитеся сестры с братьями,

Вы не пейте пойла пьяного,

Ни вина, други, ни зеленого,

Не становите меда сладкого,

Не бранитеся словом скверным,

Вы не ешьте яства скоромные,

Не творите греха тяжкого[149].

Создается впечатление, что уникальной чертой христовщины как учения становится именно четко проговоренная позиция по вопросу сексуальных отношений и трезвости. Ни двоеперстие, ни Исусова молитва, ни чтение и толкование книг, ни почитание чудотворных икон и юродивых не являются уникальными чертами христовщины – всем этим практикам можно найти аналоги. Аналогов же акцентированного запрета на брак и сексуальные отношения только два: староверы-безбрачники (не отрицающие брак, но лишенные возможности его легализовать) и монашествующие. При полной лояльности христоверов к Церкви и небольшом временном разрыве в появлении двух традиций, говорить о заимствованиях у староверов сложно. Более вероятно, что мы видим попытку вынести монашеские требования за стены монастыря, научить мирян монастырской аскетике – ночным бдениям, безбрачию, строгим постам, отрицанию (или, по крайней мере, переосмыслению) народной культуры, своеобразному «монашеству в миру». Нужно помнить, правда, что многие монастыри были консервативны и в некоторых проявлениях религиозности тяготели к старому обряду.

Игумен Варлаам Самсонов после встречи с монахами Тихоном и Филаретом уходит в монастырь вместе с сыном и отправляет в монастырь жену и дочерей. Он и после своего пострижения считает учение христовщины истинным, отрицая только экстатический обряд («хождение вкруг» и самобичевание).

Есть, правда, и исключения из общего правила: в 1733 году заключили брак Александр Голубцов, ткач шелковой фабрики и один из учителей строителя Богословской пустыни Дмитрия Гусева, и Арина Данилова, родная сестра монахини московского Георгиевского монастыря Венедикты Даниловой. И Александр Голубцов, и сестры, принадлежали к христовщине и, похоже, не один год. И вот, в разгар гонений на христоверов, они женятся, попирая тем самым, как кажется, одно из основных требований христовщины. Мне кажется, что разгадка этого сюжета кроется в расспросе Александра Голубцова[150], в котором фигурирует некий Иван Ларионов – обручник и названный брат Голубцова, который и привел его к христовщину. Можно предположить, хотя для этого нет никаких оснований, кроме отсылок к евангельскому тексту и к более поздней религиозной традиции, что обручник Ларионов должен был как раз охранять девство супругов Голубцовых, подобно Иосифу – обручнику девы Марии. И если это так, то перед нами ранний пример нетипичного брака, в котором сексуальные отношения табуированы, невозможны. Именно такой брак гораздо позднее будет назван «духовным браком» или «браком по духу», а отношения будут описываться распространенной формулой «жить с женой, как с сестрой» (встречающейся, впрочем, и в расспросах XVIII века).

В целом, мы могли бы даже считать учение христовщины проповедью трезвого и воздержанного образа жизни среди монахов и монахинь, если бы не было примеров активной проповеди этого учения за пределами монастырских стен (не только монахами, но и мирянами). Похоже, что речь шла о формировании особого круга людей, приближенных к монастырю, тех, для которых монастырь становился центром религиозной жизни (где находились мощи и чтимые иконы, где принимали юродивых/святых, где можно было получить наставление), но которые при этом не теряли своей «подвижности», возможности переходить от одного монастыря к другому, от одной святыни к другой. После закрытия ряда монастырей в период секуляризации, к этой группе присоединяются и монашествующие, лишившиеся монастырей, но получившие «подвижность». На мой взгляд, огромная популярность христовщины была обусловлена именно широкими границами учения (для первой четверти XVIII века нельзя еще точно сказать, кто христовер, а кто нет, еще нет членства в общинах, есть только рекомендации жить по «вере христовой», аскетические требования). Собственно, уникальность движения во многом была создана следственными комиссиями, объяснившими самим «акторам», участникам событий, в чем состоит их вера и их обряд.

Запрет «хмельных напитков» и «матерной брани»

Требования строгой аскезы сближают христовщину первой половины XVIII века как с монастырскими практиками, так и с позднейшей традицией трезвеннических общин[151].

Христовщина запрещала пить, ругаться «словами», драться, посещать крестины и свадьбы. Подобные предписания не только закрепляли нормы аскетики, но и проводили четкую грань между монастырской культурой, с которой христовщина была связана, и народными праздниками. Запреты на спиртное и ругань подкреплялись ссылками на Священное Писание (в частности – на послание апостола Иакова) и на Священное Предание (в частности – на труды Кирилла Александрийского) и считались необходимым условием для спасения наравне с запретом на блуд.

А. А. Панченко считает, что аскетическая практика христовщины была направлена против основополагающих аспектов крестьянской ритуальной традиции, главным образом против праздничной культуры, подразумевающей «ритуальное пьянство и сквернословие»[152]. Исследователь подчеркивает значимость именования собраний христоверов «беседами святых отец» в противовес «крестьянским святочным посиделкам» – «беседам».

Не только предписание не посещать свадьбы, крестины и беседы с народными песнями и играми подчеркивает противопоставление