Карен Армстронг - Библия: Биография книги

Разрушение Первого храма в 586 г. до н. э. вызвало поразительный всплеск творчества среди пленников в Вавилоне. Разрушение Второго храма подобным же образом стимулировало литературную деятельность среди христиан. К середине второго столетия н. э. были закончены почти все двадцать семь книг Нового Завета. Христианские общины уже цитировали письма Павла как Священное Писание[188], и чтения отрывков одного из жизнеописаний Иисуса, имевших распространение, стали привычной частью воскресного богослужения. Евангелия, приписываемые Матфею, Марку, Луке и Иоанну, впоследствии были признаны каноническими, но существовали и многие другие. Евангелие от Фомы (ок. 150 г.) было собранием тайных высказываний Иисуса, сообщающих спасительное «знание» (гнозис). Существовали евангелия (впоследствии утраченные) эбионитов, назореев и евреев, которые старались угодить иудео-христианским общинам. Существовали также многочисленные «гностические» евангелия, представлявшие особую форму христианства, где придавалось особое значение гнозису и делалось различие между полностью духовным Богом (чьим посланцем на земле был Иисус) и демиургом, создавшим порочный материальный мир[189]. Многие другие документы не дошли до нас: например, Евангелие, известное исследователям как «Q», поскольку оно было источником (нем. Quelle) Евангелия от Матфея и от Луки; различные собрания наставлений Иисуса; а также описание суда над Иисусом, его мученичества и смерти.

Однако во втором столетии не было канона обязательных текстов, поскольку ещё не существовало стандартной формы христианства. Маркион (ок. 100–165 гг.), разделявший многие идеи гностиков, хотел разорвать связь между христианством и Священным Писанием евреев, так как считал христианство полностью новой религией. Маркион написал своё собственное Евангелие, основываясь на посланиях Павла и на подвергнутой цензуре версии Евангелия от Луки. Это сильно усложнило отношения многих христиан к иудаизму. Прений, епископ Лионский (ок. 140–200 гг.) пришёл в ужас и от Маркиона, и от гностиков и настаивал на том, что существует связь между старым и новым писанием. Он составил список одобренных текстов, представлявший собой Новый Завет в зачаточном состоянии. Список начинался с Евангелий от Матфея, Марка, Луки и Иоанна — именно в таком порядке — затем шли Деяния апостолов (история ранней церкви), включая послания Павла, Иакова, Петра и Иоанна, а завершали список два пророческих описания конца света: Откровение и Пастырь Ерма. Но канон установился окончательно не ранее середины четвёртого века. Некоторые из книг, отобранных Прением, например, Пастырь Ерма, были впоследствии отвергнуты, а другие, такие как Послание к евреям и послание Иуды, добавлены к его списку.

Христианские Писания создавались в разные времена, в различных регионах и были адресованы самым разным аудиториям, но все они имели общий язык и набор общих символов, восходящий к книгам Закона и Пророков, а также к текстам конца эпохи Второго храма. Они соединяли идеи, изначально никак не связанные между собой, — сын Божий, сын человеческий, мессия, царство небесное — так, что они образовывали новое целое[190]. Авторы не доказывали тождество этих идей логическим путём, но так часто сближали эти образы, что они слились воедино в восприятии читателя[191]. Не существовало общего для всех представления об Иисусе. Павел назвал его «сыном Божьим», но использовал этот титул в его традиционном еврейском смысле: Иисус был человеком, находящимся в особых отношениях с Богом, подобно древним царям Израиля, и эти отношения давали ему необыкновенно высокое положение[192]. Павел никогда не говорил, что Иисус был Богом. Матфей, Марк и Лука, известные как «синоптики», поскольку они «смотрят на вещи одинаково», также использовали именование «сын Божий» в этом же значении, но они также подразумевали, что Иисус был «сын человеческий», о котором говорил пророк Даниил, что придавало его истории эсхатологическое измерение[193]. Иоанн, представлявший иную христианскую традицию, видел в Иисусе воплощение Слова и Премудрости Божьей, существовавшей ещё до сотворения мира[194]. Когда при создании окончательной редакции Нового Завета редакторы объединяли эти тексты, их не беспокоили имевшиеся расхождения. Иисус в представлении христиан стал слишком значительным явлением, чтобы привязывать его к одному-единственному определению.

Титул «мессия» был ключевым. После того как Иисус был отождествлён с «помазанником» Божьим (христос), христианские писатели придали этому термину принципиально новое значение. Они читали еврейское священное писание по-гречески, и, где бы им ни встречалось упоминание слова Христос — относилось ли оно к царю, пророку или священнику, — они сразу же считали его зашифрованным упоминанием Иисуса. Их также привлекала упоминаемая Второисайей загадочная фигура служителя, чьи страдания должны спасти и искупить мир. Этот служитель не был мессией, но, постоянно сопоставляя его с Иисусом Христом, используя тот же самый эффект «размывания», христианские писатели впервые ввели идею страдающего мессии. Таким образом, три отдельные фигуры — служитель, мессия и Иисус — стали неразделимы в сознании христианина[195].

Христиане столь тщательно использовали метод толкования пешер, что едва ли в Новом Завете остался хоть один стих, который, по их мнению, не отсылал бы к более ранним писаниям. Четверо евангелистов, по-видимому, использовали Септуагинту как один из источников при создании биографии Иисуса. В результате, стало сложно отделить факт от экзегезы. Действительно ли палачи давали Иисусу пить уксус и бросали жребий о его одеждах или этот случай был подсказан несколькими стихами из Псалмов[196]? Не рассказывает ли Матфей о непорочном зачатии Иисуса лишь потому, что Исайя предрекал, что «дева» во чреве примет и родит сына, который будет наречён Эммануил (Септуагинта переводит древнееврейское альма, «молодая женщина» греческим словом партенос, «дева»)[197]? Некоторые исследователи предполагают даже,что всё Евангелие в целом восходит к еврейскому Писанию, и в нём не приводится ни одного слова самого Иисуса[198].

Мы не знаем, кто был автором евангелий. Когда они только появились, то распространялись анонимно и лишь позже были приписаны значимым фигурам ранней церкви[199]. Их авторами были евреи-христиане[200], писавшие по-гречески и жившие в эллинистических городах Римской империи. Они были не только творческими писателями — каждый со своими собственными, особенными пристрастиями — но и опытными редакторами, обрабатывавшими более ранние материалы. Евангелие от Марка было написано около 70 г. н. э.; от Матфея и от Луки — в конце 80-х гг., а от Иоанна — в конце 90-х. Все четыре текста отражают страх и беспокойство, свойственные этому горестному времени. Еврейский народ пребывал в смятении. Война с Римом разлучила семьи и общины, и все разнообразные секты должны были переосмыслить своё отношение к храмовой традиции. Но апокалипсис в виде разрушенного святилища казался христианам столь убедительным, что они поверили в мессианство Иисуса, чья миссия, как они считали, была связана с храмом.

Марка, писавшего Евангелие сразу же после войны, особенно занимала эта тема. Его община переживала серьёзные затруднения. Христиан обвиняли в том, что они радовались разрушению храма, и Марк описывает, как членов его экклесии избивали в синагогах, как их призывали к ответу еврейские старейшины, как все поносили их. Многие утратили веру[201]. Казалось, что поучения Иисуса упали на каменистую почву, и лидеры христиан были столь же недалёкими, как и двенадцать апостолов, которые в Евангелии от Марка очень редко оказываются способны понять Иисуса[202]. Автор испытывал мрачное чувство болезненного разрыва с господствующим иудаизмом. Нельзя ставить на ветхую одежду заплату из новой ткани, — предупреждал Иисус: «иначе вновь пришитое отдерёт от старого, и дыра будет ещё хуже. Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвёт мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое надобно вливать в мехи новые»[203]. Следование за Христом означало страдание и бесконечную борьбу с бесовскими силами. Христиане должны всё время бодрствовать; всегда быть на страже[204]!

Павел, писавший в то время, когда храм ещё стоял, едва упоминает его; но что касается Марка, храм был основой его представления об Иисусе[205]. Разрушение храма было лишь первой стадией неминуемого апокалипсиса[206]. Пророк Даниил давно уже предсказал эту «мерзость запустения», так что храм был обречён[207]. Иисус не был отступником, как утверждали его враги, напротив, он находился в глубоком соответствии с великими личностями прошлого. Он цитировал Иеремию и Исайю, показывая, что храм был предназначен не только для евреев, но и для всех народов[208]. Экклесия, церковная община Марка, принимавшая иноверцев, следовала этим древним пророчествам, но храм не удовлетворял божественному замыслу. Неудивительно, что он был разрушен.