Миссионерский кризис православия - Андрей Вячеславович Кураев

собор с анафемой патриарху Фотию. В октябре 869 года к этим анафемам присоединяется и собор в Константинополе, считаемый у католиков «Восьмым Вселенским» (Фотий в анафематизмах именуется «новым Иудой»), причем его отлучение подписано не чернилами, а евхаристической кровью…[54] Естественно, что св. Игнатий, восстанавливая на этом соборе единство Константинополя с Римом, не ставил условием этого воссоединения отказ Рима от тех его новизн, в которых Рим был укорен Фотием. Впрочем, окончательное примирение произошло только через 10 лет, когда Фотий вернулся и «Большой Софийский» собор объявил собор 869 года «якоже не бывшим»…[55]

Что же святые братья-просветители? Их труд в Моравии встретил сопротивление со стороны немецких епископов, и святые миссионеры едут в Рим, чтобы найти управу на своих недругов. По прибытии они сослужат литургию с папой Адрианом в соборе Св. Петра и других римских храмах[56]. Папа лично рукоположил св. Мефодия в пресвитеры[57]. Учеников же славянских братьев рукоположили два римских епископа (Формоз из Порто и Гаудерик из Веллетри). Среди хиротонисанных в Риме был св. Климент Охридский[58].

Вопрос: когда же именно святые просветители принимают хиротонии в Риме? Сопоставляем даты и видим: хиротонии имели место в феврале 868 года, то есть в самый разгар конфликта между св. Фотием и Римом…[59] В Риме же в феврале 869 года Константин принимает монашеский постриг с именем Кирилл и 14 февраля умирает. Вскоре папа Адриан рукополагает Мефодия в епископы. Епископское служение св. Мефодия на Западе длится до его кончины в 885 году.

Если миссия в Моравию совершалась по благословению Константинопольского Патриарха, то почему братья едут не домой, а в Рим? Если они еще были дружны и согласны с Фотием, почему не боятся принять хиротонии и постриг от его злейших врагов? Похоже, что-то все-таки пробежало между Фотием и Константином… Но тогда и миссия к славянам — это не дар Константинопольской Церкви, а шаг дипломатический со стороны императора и лично-жертвенный со стороны самих миссионеров…

И, значит, опять перед нами вопрос: а где же апостольская забота византийских патриархов?

В жизни солунских братьев, конечно, есть миссионерское измерение. Но оно все же не было главным.

Их поездка в Моравию пришлась на пору, когда местный князь уже принял христианство, а население уже считалось крещеным. Письмо князя Ростислава, зовущее братьев в Моравию, говорит: «Люди наши язычество отвергли и держатся закона христианского»[60]. В житиях славянских апостолов не видно следа их полемики с местными язычниками. Их спор ведется с другими епископами (причем не по вопросу о том, можно ли молиться на родном языке, а по более узкой теме — можно ли совершать на нем литургию. «Лингвисты предполагают, что первое переложение основных христианских молитв на славянский язык было сделано за 60 лет до миссии Кирилла и Мефодия. Перевод и организация первых общин в Моравии ставятся в заслугу некому Добдагреку (ирл. Dub-da-chrich), который был сподвижником настоятеля монастыря Св. Петра ирландца Виргилия (ирл. Fergil), в духе кельтской церкви исполнявшего одновременно обязанности архиепископа Зальцбурга»[61]). Так что это миссия скорее пастырская, чем миссионерская.

Миссия к арабам была скорее дипломатической, чем миссионерской. Вряд ли 24-летний богослов мог быть отправлен во враждебную страну императором именно для религиозного диспута. Константин просто входил в свиту византийского посла Георгия Полата[62]. Цель переговоров — обмен пленными. И маловероятно, что руководители посольства стали бы усложнять эту гуманитарную задачу, раздражая хозяев религиозными разногласиями. При всей легендарности житийного эпизода о прениях с сарацинами даже житие полагает, что миссия была не очень успешной — по ее итогам арабы «совсем впали в свою злобу» (Житие Константина, 6).

Не была собственно миссионерской и поездка в Хазарию. «Прение о вере» была прикрытием для дипломатических целей. Традиционно и небезосновательно византийская дипломатия видела своих врагов в том племени, которое поселялось в пространстве между Дунаем и Днепром, то есть у границ Империи. Соответственно, союзника Империя себе искала в том племени, что оказывалось за спиной ближайших недругов, то есть у обитателей нынешней Кубани. Именно по этой причине византийские дипломаты позвали венгерские орды к границам Европы — для совместной борьбы с болгарами царя Симеона (894 г.). Но те не остановились на Карпатах и Дунае, а пошли дальше, в 906 году стерев в пыль Моравское княжество (кстати, тоже позвавшее их для борьбы с франко-болгарским союзом) и навсегда разрезав западных и восточных славян, тем самым положив предел росту наследия Кирилла и Мефодия…

В IX же веке у стен Константинополя оказались русские, а на Кубани — хазары.

Снова сопоставляем две даты. Июнь 860 года — русы на 360 кораблях осадили Константинополь и разграбили его окрестности. Появление Константина у хазар, то есть в русском тылу, — январь 861 года. Главная задача этой поездки была в том, чтобы добиться от хазарского кагана подтверждения его союзнических отношений с Византией[63]. В этом смысле миссия была успешной, поскольку в житии каган передает императору: «Все мы — друзья и приятели твоего царства и готовы идти на службу твою, куда захочешь» (Житие Константина, 11). Учитывая военно-политическую сверхзадачу миссии, вряд ли Константин был очень настойчив в опровержении веры своих собеседников. Тем не менее, согласно житию, крестились 200 человек.

Однако те аргументы, что есть в житии св. Кирилла, немыслимо использовать сейчас. Вот он беседует с хазарским каганом о Троице: «Если кто почитает тебя и слова и духа твоего не чтит, другой же всех трех почитает, кто больше оказывает тебе доверия?» (Житие Константина, 9). Но ведь дух человека, его слово и сам человек никак не одноприродны и несопоставимы, а первые два еще и не ипостасны. Так что антропологический довод в пользу Троицы вряд ли доходчив…

И хотя у Отцов часты аргументы этого рода, я считаю неприемлемыми любые попытки объяснить тайну Троицы через параллель с миром обыденного опыта. Мол, в человеке есть ум, воля и память — и это отражение Троичного Бога. Есть солнце, луч солнца и свет — и такова Троица. Есть подземное хранилище вод, источник и ручей — вот так же Три составляют одно в Боге… Богословски такие образы опасны. В человеке есть еще и совесть, и подсознание, и рефлексы,