Коллектив авторов - Психиатрия войн и катастроф. Учебное пособие

Кроме таких различий поведения, отдельно отмечались специфические психопатологические феномены двух типов. Феномены первого типа – ситуационные фобии. В очаге ЧС заложники испытывали ситуационно обусловленные агорафобические явления: боязнь подойти к окну, встать во весь рост, старание ходить пригнувшись, «короткими перебежками», боязнь привлечь внимание террористов и т. п. Естественно, все это определялось стремлением уцелеть в сложившейся ситуации. Однако уже в ближайшие дни после своего освобождения заложники с выраженным аффектом жаловались на появление навязчивой агорафобии (боязнь открытых пространств) и склонности к ограничительному поведению. У них вновь появились такие симптомы, как боязнь подходить к окнам – уже в домашних условиях; боязнь лечь спать в постель и желание спать на полу под кроватью и т. п. Наиболее характерны такие жалобы были для молодых женщин, беременных или матерей малолетних детей. В ситуации заложничества их поведение отличалось максимальной адаптивностью (демонстрационной покорностью), за которой стояло стремление спасти своих детей. Действия террористов эти женщины оценивали с позиций отчуждения. Спустя некоторое время после своего освобождения они вновь вернулись примерно к тому же типу поведения. Либо заложничество оставляет такие сильные и длительные, хронические последствия, либо их поведение вообще отличается такими особенностями.

Второй тип феноменов – это различные искажения восприятия ситуации. В структуре «синдрома заложника» уже после освобождения иногда жертвы высказывались о правильности действий террористов, об обоснованности их холодной жестокости и беспощадности – в частности, «несправедливостью властей», об оправданности действий террористов стоящими перед ними «высокими целями борьбы за социальную справедливость», о «виновности властей в жертвах» в случае активного противостояния террористам.

В исследованиях В. П. Коханова, В. Н. Краснова (2008) все заложники в г. Буденновске были разделены на две группы. В первую группу вошли заложники, поступившие в госпиталь еще до попытки штурма больницы и находившиеся в руках террористов короткое время. Вторую группу составили заложники, освобожденные в результате переговоров, на долю которых выпало не только воздействие психологических факторов, связанных с возможностью расправы, ранения или гибели, но и трудности бытового характера.

Среди заложников первой группы преобладали лица с доминированием депрессивных и астенических состояний. При депрессивном статусе несколько чаще встречались сложные депрессии, центральным феноменом которых был аффект тоски, а тревога выступала в качестве сопутствующего феномена. Довольно часто встречались пациенты, депрессивное состояние которых носило апатический оттенок.

Среди заложников второй группы психопатологический спектр расстройств включал проявления психовегетативного синдрома при доминировании депрессивного аффекта, но с тенденцией смещения в сторону тревожных состояний. Были также зафиксированы случаи обострения эндогенных психических заболеваний. У одного из пострадавших психопатологическое состояние достигало параноидного уровня с обострением бреда преследования.

В состоянии заложников как первой, так и второй групп были отмечены истероформные, оппозиционно-дисфорические реакции с ярко окрашенными, трудно корригируемыми переживаниями антисоциального характера, получившими в литературе название «синдрома заложника» или «стокгольмского синдрома».

Стокгольмский синдром. Специфическую психологическую реакцию, при которой жертва проникается необъяснимой симпатией к своему палачу, специалисты назвали «стокгольмским синдромом» или «травматической связью». Термин «стокгольмский синдром» появился после того, как грабители банка в Швеции забаррикадировались в нем с заложниками. Четверо из заложников впоследствии стали особенно близки к этим грабителям, позже защищали их, когда они сдались полиции. Одна женщина даже развелась со своим мужем и вышла замуж за одного из налетчиков. Данный термин определяет ситуацию, в которой заложники как будто «переходят» на сторону преступников, что проявляется и в мыслях, и в поступках.

«Стокгольмский синдром» стал объектом исследования психологов разных направлений и школ, мнения которых сходятся в том, что за появление синдрома ответственны механизмы психологической защиты. Человек как бы уподобляется маленькому ребенку, которого несправедливо обидели. Он ждет защиты и, не находя ее, начинает приспосабливаться к обидчику, с которым можно договориться лишь единственным безопасным для себя способом. Подобная метаморфоза в поведении заложников и есть, по сути, форма психологической защиты. По мнению G. Gachnochi (2002), именно «стокгольмский синдром», который, по-видимому, развивается в мировом масштабе, является средством, с помощью которого террористы пытаются господствовать над планетой. Он основывается на психических механизмах отождествления с агрессором и не может быть отделен от садомазохистской тенденции.

9.4. Серийные убийства как специфический аналог терроризма

9.4.1. История серийных убийств

Она тянется из глубины веков, сохраняя имена и клички таких антигероев, как барон Жиль де Рэ, маркиз де Сад, Джек-потрошитель, Анри Ландрю («Синяя Борода» XX века), Бруно Людке (85 жертв), Педро Алонсо Лопес (абсолютный «чемпион» по числу жертв).

В американской классификации множественные (многоэпизодные) убийства, совершенные, как правило, одним лицом, подразделяются на следующие три типа:

1) массовые – убийства в течение короткого времени (до нескольких часов), в одном месте, без периодов эмоционального охлаждения. Почти все массовые убийцы либо кончают жизнь самоубийством, либо их убивает полиция;

2) «запойные», или «цепные» – убийства в течение относительно продолжительного времени, которое может исчисляться часами и днями, в разных местах, без периодов эмоционального охлаждения;

3) серийные – разнесенные во времени убийства с периодами эмоционального охлаждения между эпизодами.

9.4.2. Ведущие мотивы серийных убийств

По ведущим мотивам серийные убийцы классифицируются на пять основных групп:

– «властолюбцы» («охотники за властью») – их основным мотивом является утверждение своего превосходства над беспомощной жертвой, стремление компенсировать ощущение собственной неполноценности (например, А. Пичушкин);

– «сластолюбцы» (гедонисты) – совершают убийства ради получения сексуального удовлетворения или удовольствия (например, А. Чикатило, Г. Михасевич);

– «визионеры» – «психотичные» (обычно страдающие параноидной шизофренией) убийцы с клиническим бредом и галлюцинациями (например, Г. Маллин, убивший в Калифорнии 13 человек «ради того, чтобы предотвратить землетрясение», о чем ему «приказывали голоса»);

– «миссионеры» – убийцы, считающие себя мстителями или судьями, очищающими общество от «социальной грязи»: проституток, гомосексуалистов, людей другой расы и т. д. (например, С. Ряховский, Д. Кристофер);

– «каннибалы» – убийцы, совершающие преступления с целью употребления тела жертвы в пищу (например, А. Спесивцев, Н. Джумагалиев).

Приведенная классификация имеет относительную ценность, поскольку серийных убийц редко можно однозначно отнести к одному из вышеперечисленных типов. Некоторые серийные убийцы с целью получения «дополнительного удовольствия» еще и грабят свои жертвы. Вместе с тем особый общественный резонанс имеют серийные убийства сексуальной направленности. В основе таких преступлений лежат следующие мотивы:

1) сексуальные посягательства на женщин, сопровождаемые проявлениями особой жестокости, обусловливаются не столько сексуальными потребностями преступников, сколько необходимостью избавиться от психологической зависимости от женщины как символа, абстрактного образа, обладающего большой силой;

2) социальное или биологическое отвержение (действительное или мнимое) женщиной порождает у лица страх потерять свой социальный и биологический статус, место в жизни. Насилуя и убивая потерпевшую, т. е. полностью господствуя над ней, преступник в собственных глазах предстает сильной личностью (мотив самоутверждения);

3) нападения на подростков и особенно на детей нередко детерминируются бессознательными мотивами, когда имеют место снятие и вымещение тяжких психотравмирующих переживаний детства, связанных с эмоциональным неприятием родителями, с унижениями по их вине. В таких случаях ребенок или подросток, ставший жертвой, также выступает в качестве символа тяжелого детства: преступник уничтожает этот символ, пытаясь таким образом освободиться от мучительных постоянных переживаний (мотив вымещения);

4) сексуальные нападения на детей и подростков, сопряженные с их убийством, могут порождаться неспособностью преступника устанавливать нормальные половые контакты с взрослыми женщинами либо тем, что такие контакты не дают желаемого удовлетворения в силу различных половозрастных дефектов;