Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

– Она не говорит мне пароль! – крикнула мама.

Отец бил меня редко, но безжалостно. Я, задыхаясь, пробормотала:

– Я могу все исправить. Мне не нужно для этого говорить вам пароль…

Но я и закончить не успела, как отец поднялся, схватил меня за рубашку и швырнул к стене. Я спиной ударилась о книжный шкаф и сползла на пол. Он поднял меня и швырнул в другую сторону, к тем полкам, за которыми я спрятала распечатанную фотографию голой девушки. Отец схватился за шкаф и прорычал:

– Если ты не скажешь мне пароль, я опрокину шкаф на тебя! Я тебя раздавлю!

– Нет! – рыдала я, но потом замолчала, потому что родители этот ответ не принимали.

У меня не было права на это слово. Я пыталась не разжимать губ, а они били меня снова и снова. Удары и пинки сыпались на меня со всех сторон, рот наполнился кровью. Меня били чуть ли не до ночи, пока не устали. Родители стояли надо мной, а я без сил валялась на полу в гостиной, твердя про себя: «Это нечестно! Несправедливо! Я ничего плохого не сделала! Я сделала это, чтобы защитить тебя! Это нечестно!»

И тогда отец схватил свою сумку для гольфа и вытащил клюшку с закругленной головкой – куда больше и тяжелее его кулака.

– СКАЖИ. МНЕ. ПАРОЛЬ! – рычал он.

Лицо его исказилось до неузнаваемости. Он занес клюшку и направил ее на мою голову. Я откатилась в сторону. В кабинете у отца стояла ротанговая оттоманка, на которой лежала синяя подушечка с розовым цветочным рисунком. Удар пришелся на нее.

Клюшка проделала в оттоманке огромную дыру. Я сдалась. И назвала им пароль. Прежде чем лечь спать, я спрятала под подушкой нож. На всякий случай.

Глава 3

Когда я закрываю глаза и думаю о своем детстве в Америке, то вспоминаю только синяки и побелевшие костяшки пальцев. Если копнуть в поисках чего‑то позитивного, то я могу увидеть, как смотрю по телевизору «Сейлор Мун», гуляю в просторной футболке с изображением кота Гарфилда, играю на компьютере или ем пиццу из любимой пиццерии. Как же я любила эту пиццу!

Но когда я вспоминаю свое детство в Малайзии, мои воспоминания перестают быть фрагментарными. Я мгновенно переношусь в потрясающий мир ощущений: пот над верхней губой, звуки дорожного движения, запахи – бензина, дымки от многочисленных сковородок и лесной, сочный запах джунглей.

А все потому, что я любила Малайзию. Мне нравились водостоки вдоль домов в колониальном стиле и витрин магазинов. Нравились ротанговые навесы над прилавками уличных торговцев и маленькими лавочками. Я любила искать в холодильниках лаймово-ванильное мороженое. Мне нравилось драться подушками со своими двоюродными братьями и сестрами в сезон дождей – мы прятались в темноте, а потом молния ярко освещала наши убежища и мы начинали лупить друг друга подушками. Я обожала эту еду: жирная черная лапша с мясом, острая лапша с креветками, хрустящие ростки фасоли, мягкий и горячий цыпленок по-хайнаньски. Мне нравилось, как эту еду подавали на ярко-голубых пластиковых тарелках, как мы ели ее ярко-оранжевыми палочками, а потом запивали ледяным соевым молоком или ярким фруктовым соком. Мне нравилось не пристегиваться на заднем сиденье машины. Я обожала целыми днями играть с братьями и сестрами в компьютерные игры. Мне нравился язык, на котором я говорила совершенно свободно. Элегантная лаконичность (Can lah!), череда восклицаний (Alamak! Aiyoyo! Aiyah! Walao eh!), заимствования из самых разных языков (малайский: Tolong! кантонский: Sei lor! тамильский: Podaa!), загадочная грамматика (Так темно! Ой, молния! Ух ты, нравится, да?)

Но больше всего я любила Малайзию за то, что Малайзия любила меня.

В моем детстве мы возвращались в Малайзию каждые два года. Иногда мы приезжали на пару недель во время зимних праздников, а летом проводили там целых два месяца. Я готовилась к этим поездкам заранее, за несколько месяцев. В обед лежала на жарком калифорнийском солнце, привыкая к ощущению палящей жары, чтобы в тропиках бегать и играть, ни о чем не думая.

Малайзия была для меня облегчением. Там было уютно и спокойно. В кругу семьи родители успокаивались и становились нормальными людьми. Они смеялись, ели и никогда не ссорились. Мне не приходилось внимательно следить за ними, и я могла быть обычным ребенком. Мы с братьями и сестрами открывали для себя тайные, волшебные миры, которые были только нашими. Нам никто не мешал – нас только кормили. Мы жили как короли.

А я была царем царей, верховным правителем, потому что была всеобщей любимицей. Нет, не то чтобы мне доставались лишние куски пирога. Я была любимицей, которой восхищались на семейных обедах: «О, Стефани лучше всех!» Мои тетушки твердили своим детям: «Ну почему ты не можешь быть похожей на нее?» Все говорили, что я очень умная и исключительно хорошо воспитанная. Со мной редко случались проблемы, и все покупали мне любые игрушки, какие мне хотелось. Больше всего меня любила матриарх нашей семьи – тетя моего отца. Все мы звали ее Тетушкой.

Тетушка была моей двоюродной бабушкой – миниатюрная старушка, которая, шаркая ногами, расхаживала по всему дому и была грозой семьи. Она могла сурово ударить кулаком по столу и пуститься в громогласные рассуждения о том, как тяжело в наше время купить хороший рамбутан. (В старости главной страстью Тетушки стали хорошие фрукты.) Она в совершенстве овладела искусством страстной драматизации. Однажды она спокойно рассказывала мне о своем детстве и упомянула, что в те времена, если ребенок получал на экзамене ноль, семья должна была платить большой штраф. Я просто поразилась – не может быть! Я точно правильно услышала?

– Платить штраф? – переспросила я.

Тетушка мгновенно преобразилась. Она выпрямилась, напряглась, как одержимая, глаза ее за толстыми стеклами очков расширились, челюсть выдвинулась вперед, руки затряслись.

– А Я ЧТО СКАЗАЛА?! – заорала она с таким пылом, с каким обычно изобличают жестоких убийц. – ИМЕННО! ПЛАТИТЬ ШТРАФ!

Это состояние исчезло так же неожиданно, как и возникло. Тетушка расслабилась и вернулась к рассказу, хихикая, как ни в чем не бывало.

Да, наша тетушка была именно такой: совершенно ненормальной, но даже в гневе или печали не забывающей о плутовском веселье. Однажды она громко пукнула во время игры в маджонг, а потом так расхохоталась, что описалась, и поковыляла в туалет, поливая все вокруг мочой и продолжая хохотать