Невротический характер - Альфред Адлер

Признание и выстраивание линий характера происходит с оглядкой на конечную цель. Обострение скупости и бережливости призвано уберечь от унизительной нужды; педантичности – от хаоса; этических принципов – от позора, а все вместе – от любовных отношений, брака или подчинения партнеру; также все эти черты дают хороший повод для обесценивания партнера и нападок на него. «Сцепка» превращается в исключительный принцип и оценивается чрезвычайно высоко, становится инструментом обожествления морали или величайшей жизненной мудрости. Неопределенность социального положения, этические воззрения и трудности в воспитании детей предоставляют желанный повод, чтобы предусмотрительно сузить границы жизненного уклада и заниматься темной и малозначимой с практической точки зрения проблемой наследственности, чтобы только иметь возможность быть одному. Многие убегают в религию, отрекаются от жизни в настоящем, распаляют свои моральные и аскетические чувства, чтобы заслужить счастье и триумф «на том свете», но быть при Боге уже и в этом мире. Таким образом аранжируется асексуальная роль, и средством для достижения личностного идеала становится все что угодно, исходя из конкретной ситуации и невротического взгляда на жизнь. Иногда защита против окружающих строится на отсутствии удовлетворенности в любовных отношениях и мощной волне разочарования. Это помогает пациенту находить аргументы против других людей.

Когда пациент использует свои готовности против психотерапевта, это только другая сторона страха перед конкурентом. Невротичная пациентка по-своему борется с мужчиной в лице врача и пытается уклониться от его мужского влияния, часто воспринимаемого в сексуальном образе, самом пугающем. Невротик-мужчина втайне пытается подорвать превосходство психотерапевта, воспринимаемое им как мужское и тоже схваченное в сексуальном образе. И первая, и второй сопротивляются лечению, как сопротивлялись всегда, когда сталкивались с чужим влиянием, когда вынуждены были «окунуться в жизнь» или принять решение.

Некоторые пациенты убегают от партнера в прошлое. У них повышается интерес к античности, геральдике, мертвым языкам, и нередко это приводит к большим достижениям. Разумеется, таковые отсутствуют, если внимание пациента направляется на кладбища, объявления о смерти и погребальные церемонии.

Выше я упоминал мотив страха перед женщиной как самый сильный стимул к фантазии и искусству. Вот отрывок из автобиографии Грильпарцера[298], подтверждающий наши соображения:

«Как любой нормальный человек, я чувствовал привлекательность прекрасной половины человечества, однако был слишком недоволен собой, дабы поверить в то, что сам я способен за короткое время произвести сильное впечатление. Что бы то ни было – неясное представление о поэзии и поэте или самая тугоплавкость моей натуры, которая если не отталкивает от себя, то именно из духа противоречия к себе привлекает, – но я оказывался уже глубоко вовлеченным, когда полагал, что нахожусь еще только на первых подступах. Тут тесно соседствовали счастье и несчастье, хотя второго было значительно больше, ибо моим истинным стремлением всегда было сохранять то неомраченное расположение духа, какое не затрудняло бы или не делало бы вовсе невозможным приближение к моему истинному Богу – искусству»[299].

Это признание соответствует тому основному настроению, которое воодушевляет художника, а также невротика, когда тот и другой, с оглядкой на ненадежность своего триумфа, рассматривают привлекательность женщины как нечто угрожающее, опасное, как принуждение, а свое собственное любовное чувство – как кабалу и подчинение. При этом я ни в коем случае не отрицаю реалий таких отношений. В любви, несомненно, есть место взаимному приспособлению, если угодно – подчинению. Но когда подчиняется только один, а другой воспринимает это как должное и со своей стороны отказывается от сладостного самоотречения, то это недвусмысленно свидетельствует о непомерной жажде проявить себя, которая, как мы уже не раз показывали, есть невротическая сверхкомпенсация невротического же чувства неполноценности. Формировать готовности к приспособлению руководящая цель запрещает либо дозволяет их только в форме непомерного, мазохистского преувеличения, которое опять же используется для обеспечения безопасности и повышения собственной значимости. Недостаток социального чувства препятствует способности к самоотречению и тому единственному, что создает надежную пристань для любви и брака, – чувству товарищества.

Иногда, если собственное сексуальное возбуждение воспринимается как сверхвласть партнера, жажда проявить себя ищет другие пути, например через пресыщение, через оргии. Появляются даже желания и намерения кастрации, человек начинает практиковать аскезу, покаяние, самобичевание и т. п., к этому толкает беспощадная предохранительная тенденция, чтобы можно было устоять перед демоном любви. Никак иначе нельзя понять сильные, все время возвращающиеся перверзии, особенно проявления мазохизма, которые выражают настоятельную потребность досконально убедить самого себя в зловещей силе партнера и в собственной слабости и превратить это убеждение в ужасное пугало, используя при этом партнера как инструмент для мазохистской практики. Реальный результат этого «пересмотра границ» – сильное отклонение невротика от нормальной линии, которая пугает его больше всего. Но аранжированное самоуничижение является еще более сильным раздражителем для мужского протеста и превращает его фактически в фиктивную конечную цель. «…Мгла ночи быть должна / Там, где сияют Фридланда светила!»[300] Оставив прежний обходной путь, невротик вновь пытается следовать вдоль главной невротической линии и показывает теперь садистскую акцентуацию, фанатичную чистоплотность, напитываясь гневом по отношению к половому партнеру. Или пациент довольствуется тем, что в борьбе против мнений других людей, против закона, путем какой-то неслыханной собственной логики создает видимость правомерности своих невротических обходных путей, и таким образом вновь проявляется его превосходство. То же наблюдается и у гомосексуалистов: невротическое отклонение от нормы у них также вызывается страхом перед противоположным полом[301].

В процессе лечения сначала на первый план настойчиво выдвигается стремление сохранить престиж, но затем анализ добирается до ранних воспоминаний мужчины и обнаруживает там невротически сгруппированные мысли о том, что неполноценность будет препятствовать его победе над женщиной. Очень часто в жизненном стиле пациента можно найти следы воспоминаний из самого раннего детства о том, как он был «свергнут с престола» из-за рождения младшего брата или сестры. В воспоминаниях женщин на таком же месте обнаруживаются ощущение своего подчиненного положения, невротический страх перед унижением в женской роли. Такой ход мыслей происходит из самых ранних лет жизни, и когда он вдруг возобновляется, к нему непосредственно примыкают идеи величия, часто скрытые под маской нарциссизма, садизма и эксгибиционизма и имеющие целью подтвердить фиктивное превосходство. Эти идеи легко понять как подготовительные попытки компенсировать чувство неполноценности, побуждаемые руководящей фикцией, как вторичные невротические образования, которые гласят: я хочу быть полноценным мужчиной, победителем! Об изменении формы этой идеи мы уже говорили не раз; у девочек она часто выражается в установке «хочу быть выше всех