Сновидения и способы ими управлять: практические наблюдения - Леон Гервей де Сен-Дени

очаровательный рисунок, который казался мне нарисованным на занавесках моей кровати, и который я надеялся найти под моей кистью. Но, едва встав, я в очередной раз констатировал, с какой быстротой исчезают впечатления некоторых сновидений. Мне удаётся набросать лишь смутный эскиз. Что же до того, видел ли я нечто подобное в реальности, у меня не было ни малейшего воспоминания.

Следует ли приписать эту композицию из рисунков творческому воображению, возведённому действием сна в степень чудесной силы? Или же это память, которая под влиянием сосредоточения не менее превосходных сил, и благодаря ассоциации идей, смогла непосредственно вытянуть из своих самых потаённых хранилищ и объединить в альбом целый ряд воспоминаний, собранных ею без моего ведома[103].

К какому бы из этих двух объяснений ни склонялись, сам факт заслуживает тем большего внимания, чем менее исключительным он является. Многие говорили мне, что имели подобные видения; т. е. что они видели во сне с совершенной ясностью произведения искусства и литературы, о видении которых когда-либо в реальности они совершенно не помнили, и что они, к тому же, считали себя совершенно не способными вообразить такое в состоянии бодрствования.

То, что я сказал о памяти на предыдущих страницах, относиться к памяти в целом. Я закончу одним наблюдением, относящимся к особой памяти, которую можно сохранять в одном и том же сновидении о различных эпизодах, которые его составляют. Речь идёт о ряде сцен и картин, которые следуют и развиваются с определённой логикой, когда очень хорошо вспоминают их малейшие детали; когда можно вернуться к ним мысленно, сравнивать их, и более-менее правильно рассуждать о них. Но имеется резкий переход от одного сюжета к другому, в результате какой-нибудь из тех бесчисленных абстракций, которыми изобилуют наши сновидения, ум мгновенно теряет, вплоть до самых смутных воспоминаний, порядок идей, которые предшествовали. И только по пробуждении их вспоминают.

Будучи убеждён в фактах, которые я констатирую, я крайне осторожен в объяснениях, которые я на их счёт предлагаю. Однако я думаю, что это явление вполне объясняется чрезвычайным вниманием, которое направляет ум, в сновидении, на те идеи, образы которых ему представляются. Точка стыка, которая стихийно образовалась, ускользает от него, и оказывается как бы барьером, который он никогда не пытается преодолеть. Размышление, таким образом, оказывается парализованным именно остротою внимания.

Изучение абстракций, наложений, слияний идей и образов в сновидении могло бы вполне естественно найти место в этой главе, посвящённой памяти и воображению. Однако, различные мотивы понудили меня посвятить этим операциям ума специальный раздел в главе, где я пытаюсь анализировать ход и текстуру сновидений, так что при необходимости можно относиться к нему, как к приложению к этой главе.

Глава 5

Наблюдения, касающиеся обострения душевной чувствительности и умственной абстрактности в сновидении, и касающиеся работы ума, которую он выполняет, сновидя

Об обострении чувствительности вообще. — Различие между научными и литературными работами, исполняемыми в сновидении, с точки зрения ценности, какую они могут иметь. — Стихосложение в сновидении. — Сновидение одного шахматиста и уроки, которые он получил, касательно силы воображения. — Как можно объяснить сновидение, не прибегая к чудесному. — Сновидение одного блестящего математика. — Влияние некоторых сновидений на мораль человека и на его поступки в реальной жизни.

Природа явно не одарила нас, в бодрствующем состоянии, кроме как посредственной силой натяжения струн душевной и физической чувствительности. Прекрасно понимая, что мы часто этим бы злоупотребляли, если бы нам было позволено доводить деятельную или чувственную способности к их крайним пределам, природа оставила очень большой промежуток между тем, что мы можем обычно приказывать нашими органами и тем, что им под силу исполнять. Так, мы видим, как благодаря определённым исключительным состояниям происходят чудесные на вид явления, которые, однако, не более чем кратковременное проявление постоянных возможностей нашего организма. Каталепсия, сомнамбулизм, воспаление мозга, умопомешательство, экзальтация рвения, страха и отчаянья часто предоставляют поразительные примеры, подтверждающие это. Но необходимо ли прибегать к этим в определённой мере болезненным явлениям, чтобы засвидетельствовать аналогичные проявления деятельной и чувственной способностей? В той изоляции от внешнего мира, которая позволяет человеку сосредоточить в самом себе, так сказать, всю горячность, всю мощь, всю живость своих эмоций и мыслей; под властью этого состояния, называемого сном, которое закрывает глаза тела для восприятий мира, чтобы открыть глаза ума для зарытых сокровищ памяти; когда вовне настаёт ночь, а внутри загорается день, — разве тогда душа не может достичь гораздо большей степени чувствительности, чем в состоянии бодрствования? Именно к этому вопросу мы и приступаем, более внимательно, чем прежде. Все авторы говорят нам — да; каждый из нас часто говорит это себе, проснувшись после какого-нибудь душераздирающего или сверчувственного сновидения, которое утопляло его сердце в горестях или радостях. Даже самые спокойные и умиротворённые люди могут вспомнить, как они чувствовали, как в них, под властью некоторых раздражающих видений, воспламенялись молнии слепой отваги и самого вспыльчивого гнева. Даже мало впечатлительные люди признают, что и они имели одно из тех химерических сновидений после которого они оставались на протяжении нескольких минут, будучи проснувшимися, под впечатлением настоящего ужаса. Чувства нежности и красоты, страх пустоты, темноты, неизвестности могут достигнуть, в эти короткие моменты, воистину поразительных масштабов. Этот факт не требует обсуждения в принципе, так что мы сразу же перейдём к исследованию его последствий, и в частности мы исследуем характер, который эта экзальтация душевной чувствительности может наложить на работу ума во время сна.

Различные примеры этого вида работы стали знаменитыми и почти что историческими благодаря их многократному цитированию. Я упомяну некоторые из них в этой книге, включая пресловутую сонату Тартини[104], известную под именем «Трель дьявола». Блистательный учёный Ж. Б. Био[105] сообщил мне, что он многократно и с пользой работал в состоянии сновидения; Кардан рассказывал, что он создал в сновидении один из своих трудов; Кондиллак засвидетельствовал такой же факт; Вольтеру однажды приснилась первая песнь его поэмы «Генриада» иначе, чем он её составил; но следует заметить, что если некоторым учёным, математикам, композиторам или художникам удавалось извлечь пользу из вдохновения своих сновидений, то наоборот, мы видим, что литераторы и поэты, которым доводилось сновидеть как они сочиняют восхитительные вещи, с сожалением сознаваясь, что они не могли их вспомнить по пробуждении. Нам осталась Соната Тартини, но ни один фрагмент того варианта сновидной Генриады Вольтера не был записан.

В том, что математические выкладки, художественный замысел, музыкальный мотив, более-менее однородная композиция сохраняются в памяти легче чем стихи, мозаика идей и