Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - Максим Иванович Малявин

свои дни на вилле наследников, отправился Назыры Сулейман-паша, прихватив с собой батальон из молодых да ранних курсантов военной академии: мало ли, вдруг кто обидит, пока они с парнем будут взад-назад ходить.

Мурад, который ни сном ни духом (то есть про сам заговор он слыхал, но чем дело кончилось, был еще не в курсе), немало переволновался, когда на виллу заявилась оружная толпа, – и не стал открывать дверь. Ходят, мол, тут всякие, потом голову по прикроватным тумбочкам замучаешься искать. «Спокойствие, только спокойствие! – воскликнул Сулейман-паша. – Оставайся, мальчик, с нами, мы дадим тебе бразды!» «Ой! – застеснялся Мурад. – Не надо давать мне бразды, это больно и унизительно, к тому же грубо и не по-европейски!» «Бразды правления!» – спешно уточнил паша. В общем, уговорили.

Дорога до площади Беязыт – тем манером, что пришлось проделать ее Мураду, – и у здорового-то человека могла бы спровоцировать острый персекуторный бред[20], а уж каково было парню – один Всевышний знает. Они меняли кареты, как памперсы при мощной диарее (а вдруг перехватят?), они даже при переправе через Босфор сменили несколько лодок – словом, кино и турки. Но Мурад, на удивление, держался стойко, мечтая лишь об одном: поскорее выпить, чтобы размыть этот кошмар. Наконец на площади, куда они таки добрались, ему присягнули и великий визирь, и шейх-уль-ислам, и прочие сановные башибузуки. Плененному Абдул-Азизу в это же время быстренько зачитали фетву: мол, не справился и недостоин – и сплавили его вместе с семьей во дворец Ферие (их было, этих дворцов, в славном городе Стамбуле). Теперь можно было и пограбить всласть, чего он там успел нажить непосильным султанским трудом.

Узрев, что Мурад держится, но из последних сил, советники решили не перетруждать молодого: не ровен час, совсем с катушек слетит, в глубокую меланхолию и беспросветное пьянство ударится. Поэтому быстренько (и напоказ, чтобы никто даже не сомневался) провели повторную церемонию принесения присяги в лайт-варианте; мечом опоясывать не стали, ибо и так новый султан едва на ногах стоял, – и принялись делить должности и материальные ценности. Впрочем, Мурада и его матушку, Шевкефзу-султан, добычей не обидели.

Может быть (маловероятно, но чем иблис не шутит), Мураду бы и получшело, но тут случилась неприятность. Ну как неприятность. 4 июня 1876 года свергнутого Абдул-Азиза нашли мертвым, в луже крови. «Какое зверское самоубийство! – воскликнули придворные. – Как вовремя… простите, как жаль!» Думалось на многих – и на Мурада, и на его министров: ну всем был неудобен живой экс-султан рядом с больным новым правителем. А Мурад, между прочим, переживал из-за смерти дяди: и депрессия стала глубже, и запой крепче. Так мало того, 11 июня еще и вдова покойного Абдул-Азиза, черкешенка Нешерек Кадын-эфенди, скончалась, и поползли слухи, будто косвенно в том люди Мурада виноваты: женщина и так была больна, а офицер конвоя, когда их везли во дворец Ферие, сорвал с нее теплую шаль – вдруг она под ней золото-брильянты прячет! Вот, мол, бедняжка и простыла того пуще. У нее был брат, Черкес Хасан-бей, которому смерть сестры показалась очень подозрительной.

А парень был горячий, настоящий черкес. Наточил он всякое колюще-режущее и ворвался в ночь с 15 на 16 июня в особняк Мидхата-паши, где большие люди праздновали политический успех и делили плюшки. В итоге пять трупов: визирь Хусейн-Авни, министр иностранных дел Мехмед Рашид-паша, слуга Мидхата-паши и пара офицеров, которые пытались скрутить этого мстителя. Хасан-бея, понятное дело, вскоре казнили. Но Мураду эта резня здоровья не прибавила.

Султан из-за переживаний, опасений за свою жизнь, возлияний и бессонных ночей совсем сдал. На пятничной молитве в Айя-Софье, вон, чувств лишился. Да и на других непременных для правоверного молитвах стал бывать все реже. Приемы поотменял, из дворца носу не казал. Вызвали к болящему из Вены светило европейской психиатрии, Максимилиана Лейдесдорфа. Доктор Каполеоне-эфенди так писал Лейдесдорфу:

«По моим наблюдениям, умственное состояние его величества султана значительно потрясено вследствие расстройства нервной системы. Причина этого расстройства должна быть приписана, во-первых, более чем трехнедельному заключению, которое султан, будучи еще принцем Мурадом, должен был перенести, в продолжение которого он был в постоянном страхе за свою жизнь. Преследуемый этою мыслью, он постоянно прибегал к средствам заглушить ее, и тогда-то, несмотря на все убеждения врачей, он предавался чрезмерному употреблению спиртных напитков».

Тот, осмотрев пациента, хотел было его в дурдом положить на полгода-год, обещал лучшую палату на солнечной стороне, но министры замахали руками, зацокали языками: нельзя, мол, такого человека – и в дурдом! Кто указы подписывать будет, э? Назначил тогда доктор амбулаторное лечение, но без особого толку, да и арсенал тогдашний был, прямо скажем, так себе. Рвотные да слабительные, кровопускания да ванны. Ну опий еще. Ну каннабис.

В итоге подумали при дворе и решили, что надо что-то с этой немочью султанской делать. Поначалу хотели брата его, Абдул-Хамида, регентом при Мураде поставить. Но Абдул-Хамид стал хорохориться и ерепениться: мол, а чего это всего лишь регентом? Хочу сразу султаном! Поспорили они какое-то время, и Мурад уступил: дорогие османе, говорит, я устал, я ухожу. Девяносто три дня пробыл он на троне. Зато ушел без крови.

Поселился Мурад со своей семьей (матушка, четверо кадын, пятеро икбал, трое гедзе, а вы не завидуйте) во дворце Чыраган (ныне там, кстати, пятизвездочный отель «Чыраган-палас»). Жил тихо и замкнуто, хотя было несколько попыток вытащить его из дворца и снова усадить на османский трон. Через девять месяцев после отречения Мураду стало получше – как уверяли доктора, лечение поимело эффект. А может, просто жизнь стала спокойнее, а возлияния – скромнее. Правда, бесследно для поджелудочной железы они не прошли, и у Мурада развился сахарный диабет, который, на пару с чахоткой, и доконал его 29 августа 1904 года в возрасте шестидесяти трех лет. Похоронили Мурада в Новой мечети (она же Новая мечеть Валиде Султан) рядом с прахом его матушки.

«Сказочный король» Людвиг II Баварский: было ли сумасшествие сумасшествием и суицид – суицидом?

О странностях Белой Принцессы из дома Виттельсбахов, Александры Амалии Баварской, я вам не так давно поведал. Так исторически сложилось, что странности в этом доме не были редкостью. То ли близкородственные связи тому виной, то ли местный климат, то ли местные воды, то ли далекий предок с ведьмой поругался… впрочем, последние три фактора не воспринимайте всерьез, а то с вас станется вскинуться в праведном гневе.

Как бы то ни было, а с племянником Александры тоже была связана одна психиатрическая