Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов - Яков Моисеевич Миркин

в свои деревни… Когда в деревнях была самая напряженная пора, мужчины возвращались домой. Все, что они зарабатывали в городах, они использовали для деревенской жизни: строили дома, покупали дорогую одежду, посуду, драгоценности… Вместе с деньгами и вещами… привозилась и культура – городской язык, городская одежда, украшения, книги. Деревенские дома строились под влиянием городских квартир… обставлялись городского типа мебелью. Я бывал во многих районах России, но нигде не видал таких больших и красивых домов, как в нашем районе»[555].

Конечно, жизнь сложнее. Отходники – и батраки, и прислуга, и заводские, с жесточайшими условиями труда. И недоедать, и болеть, и нищенствовать, и преступать закон, и возвращаться ни с чем. Вот точка зрения другая, со статистических высот Петербурга: «Уход рабочих на заработки едва ли приносит чувствительную пользу населению… составляя скорее самое безотрадное и больное место в его жизни, как по причинам, вызывающим эти отхожие промыслы, так и по последствиям их, весьма часто… приносящим полное разорение, расстройство семьи и деморализацию»[556].

Еще один портрет отходника, 1905 г. Олонецкая губерния (Петрозаводск), зима, 6 месяцев – для промыслов. 80 % кустарей и ремесленников – земледельцы, от неимущих до самых зажиточных, 77 % – те, кому от 18 до 55 лет, 82 % – мужчины, среди них грамотных – 40 %, среди женщин – 7 %, только 27 % – «исправные хозяева», остальные – нищета, малоимущие[557]. И слабая надежда: «задавленная ныне деревня получит возможность вздохнуть свободно и беспрепятственно при свободном доступе в нее научных и интеллигентных сил»[558].

Но нам все-таки стоит помнить, что отходничество – не только страдание и подневольный уход из дома ради куска хлеба. Но еще и промысел, не Божий, а человеческий, способность взять на себя риски, свободный поиск, честная попытка думающего человека вырваться из самых трудных обстоятельств и сберечь семью. Приумножить ее имущество – выжать воду из камня. Не только прикрепленный народ – но еще и ищущий, странствующий, рисковый. «В центральной нечерноземной полосе… крестьяне… имеют больше денег, хотя получаемых не от земледелия, а от промысла»[559]. Это замечание 1892 г. Больше денег!

По старинным лекалам

А что пишут социологи сейчас? Мы – наследники. «Отходник – хорошо социализированный, высоко мотивированный к труду, неприхотливый в быту и стойкий в трудностях обычно мужчина средних лет и крепкого здоровья. Общителен, умственно развит, обладает чувством юмора, мало пьет и позитивно смотрит на жизнь. Женат, имеет нескольких детей, ценит и любит свою жену. Самостоятельно обеспечивает себя и семью. Краткосрочная цель заработков – удовлетворение потребностей семьи, обустройство дома и надежное хозяйство, долгосрочная цель – «вывод» детей в люди. Уровень жизни отходника выше уровня жизни его соседа… на заработки не ездящего. Дом отходника обычно выделяется добротностью и признаками заимствованной городской моды. Отличают отходников и транспортные средства обычно лучшего качества, чем у соседей. Хозяйство невелико; усадьба сведена к огороду. Скота не держат. Хозяйством, как и финансовыми вопросами, ведает жена. Отходник себя из местного общества не выделяет и поддерживает все родственные связи и знакомства, готов прийти на помощь. Пользуется уважением в местном обществе. В общественной жизни города, как и в политической, практически не участвует»[560].

Кто они? 3–5 млн дальнобойщиков, 2–3 млн охранников, до 5–7 млн самодеятельных (наемные, предприниматели). В Москве отходников 5–6 млн чел. (включая тех, кто из-за рубежа). Две трети не учтены статистикой (заняты неформально)[561]. Больше всего их в строительстве, ремонте, торговле, аграрном секторе, в «пищевке», ЖКХ, в услугах. Везде, где нужен массовый дешевый труд, и там, где люди могут жить на ходу, неприкаянно. И еще – в цифровой экономике (можно работать за тысячи километров друг от друга). «Сбросишь на карточку», отдашь в конверте, «кинешь» деньги на электронный кошелек – и нет забот. Зачем стремятся в столицы? Там доходы кратно выше, чем в регионах.

Плюс не меньше 2 млн чел. за границей. Это примерно 3 % занятых, часто самых лучших, самых образованных. Часть из них – отходники, живут в самолетах.

Поразительно, как спустя 100 с лишним лет, после 60 лет запретов на движение людей, народ отвечает на разрушения в экономике, на бескормицу – свободой и трогается с места миллионами людей, иногда даже по старым маршрутам, стремясь не только за хлебом и теплом, но еще и за благополучием, за устроенным домом, образованием для детей.

Это соль земли российской. Больше 100 млн чел. живут в России в средних и малых поселениях. Способны трудиться 55–60 млн чел. Из них до 20 % – отходники (называются и более крупные цифры). Большинство из них – «люди сами по себе». Те, кого Зиновьев называл «Я сам себе государство». Люди, которые всегда в пути.

1890–2022. Бежать. Эмиграция

[562]

Почему они бегут? Почему уже два столетия на Россию накатывают волны эмиграции? Год за годом выталкивают из своей земли, от чудесных мерцающих рек, от бесконечности, в которой есть все, что нужно для жизни – дороги, листва, цвет, хлеб, вечное движение, потому что земля – без края. Что еще нужно? Нам страшно отвечать на этот вопрос, лучше бы помолчать, но жизнь, старая и новая, берет за руки: говори, не молчи, в чем излом этой земли, этой сладостной земли, из которой бегут?

Сколько их?

В 1828–1915 гг. из России (в ее прежних границах) эмигрировали 4,5 млн чел. В первую «эпоху» эмиграции (1828–1859 гг.) – 33 тыс. чел. Население еще закреплено. Во вторую (1860–1889) – 1129 тыс. Уже много. В третью (1890–1915) – 3348 тыс. По нарастающей. Более 60 % осели в США[563]. А кто-то приезжал в это время в Россию на вечное жительство? Немалое число – 4,2 млн чел. Две трети из Европы, преимущественно из Германии и Австрии[564]. Так что не повальное бегство, почти баланс. Страна, ее люди – в целости.

Три волны эмиграций советского периода. Первая в 1918–1922 гг. – 1,5–3 млн чел. Вторая в 1941–1944 гг. – 0,5–0,7 млн. Третья, 1948–1990 гг. – 0,5 млн.[565] Огромные человеческие потери.

Наконец, четвертая волна. В 1992–2000 гг. – 0,9 млн чел.[566], в 2003–2010 гг. – больше 0,5 млн[567] (дальнее зарубежье). В 2010-е «там» осели еще 0,6–0,7 млн. По оценке ООН 2019 г., в дальнем зарубежье живут не менее 2,5 млн чел. с российскими корнями. А если добавить «ближнее» – 10,5 млн.[568]

Правда, в «четвертую волну» есть встречный поток. В России осели 11,6 млн международных мигрантов (ООН). Подавляющее большинство из них родились в постсоветских странах. Все смешалось в нашем доме с начала 1990-х.

Так кто же они – те, кто уходят? И зачем они это делают?