Сновидения и способы ими управлять: практические наблюдения - Леон Гервей де Сен-Дени

спросил её саму, не имел ли я уже удовольствия встречаться с нею. Конечно, — ответила она мне, — помните морские купания в Порник. Эти слова меня ошеломили. Я мгновенно проснулся и в совершенстве вспомнил те обстоятельства, при которых я собрал у себя в памяти, ничуть в том не сомневаясь, те прекрасные впечатления»[100].

Если сопоставить этот пример с приведённым на стр. 185. то легко заметить, что они родственные, и оба служат доказательству того, что возможность памяти, в особенности той памяти, которую англичане называют fancy, бесконечно больше в состоянии сновидения, чем в состоянии бодрствования.

Тайники нашей памяти подобны огромным подземельям, куда не может проникнуть луч света ума, пока он не перестанет сиять вовне. Поэтому, пусть не удивляются, когда в сновидении с поразительной ясностью видят умерших или долгое время отсутствовавших людей, когда вспоминают в мельчайших деталях места, которые посещали, мелодии, которые слышали, или даже целые страницы, которые читали много лет тому назад.

Один из моих друзей, прекрасный музыкант, сообщил мне, что он услышал в сновидении один замечательный отрывок, исполняемый какой-то труппой бродячих артистов, и по пробуждении он не смог вспомнить, чтобы когда-либо читал, или слышал эту музыку, так что он потрудился её сразу же записать, убеждённый, что его посетило вдохновение во время сна. Каково же было его удивление, случившееся много лет спустя, когда он обнаружил этот отрывок в одном сборнике старинной музыки, случайно попавшем в его руки. Тщетно пытался он вспомнить, когда и как он впервые его прочитал или услышал. Это воспоминание, так отчётливо оживлённое сновидением, не обнаружилось даже смутно уму бодрствующего человека.

Сам я собрал значительное число примеров такого же рода, менее поразительных, но не менее достоверных. Дело в том, что, будучи совершенно ненаходимыми в состоянии бодрствования, воспоминания, оживающие во время сновидения, тем не менее, существуют в скрытом виде в некоторых удалённых уголках складов памяти. Какая-нибудь прихотливая вереница идей, внезапно бросает на них луч света, быстрый как молния, и, когда этот свет угасает, они снова исчезают, точно так же как незаметные кусты в деревне становятся видны на мгновенье, когда освещаются молнией в грозовой ночи, но тотчас же возвращаются во тьму.

Кто знает, сколько ещё существует аналогичных странностей памяти? Кто из нас, будучи поражён необычностью какого-то лица или какой-то картины, которую он только что воспринимал в сновидении и которая показалась ему виденной впервые, может утверждать, что ещё никогда ничего подобного ему не предоставлялось, ни в реальности, ни в каком другом виде?

Если временами какие-либо образы кажутся нам совершенно новым, то в другой раз смутное воспоминание говорит нам, что они не совсем уж неизвестные. У восточных философов и поэтов можно найти слова, относящиеся к идее предсуществования, которая, мне кажется, возникла у них как раз из таких сновидений, в которых мы видим вещи, которые, нам кажется, мы знали когда-то давно, но которые, в состоянии бодрствования, не можем вспомнить, что они имели место в реальности[101]. То это мучительная или очаровательная ситуация, то это дом, внутреннее убранство которого мы угадываем ещё не переступив порог, то это дружелюбные или злые лица.

Для продолжения обзора этих таинственных операций памяти и воображения во время сна, упомянем одно противоположное явление, которое, хоть и реже, но всё-таки достаточно часто проявляется. Речь идёт о случаях, когда воображение производит в сновидении какое-то сравнительно новое сочетание идей или образов, которое производит на ум особое впечатление, а затем это сочетание повторяется в других сновидениях, как если бы это было воспоминанием чего-то реального. Тогда человек очень хорошо вспоминает одно сновидение в другом, при этом, по пробуждении, впечатление от сновидений такого рода невероятно быстро стирается.

Каждый из тех, кто читает эти строки, определённо переживал также и то, что я попытаюсь ему сейчас напомнить:

Мы засыпаем или, по крайней мере, начинаем дремать, вращая в своём уме какую-то совокупность идей, которые, будучи связанными друг с другом, образуют какое-то рассуждение, какое-то предположение, или какой-нибудь замок в Испании. Затем нас пробуждает незначительный шум. Всего лишь секунду назад эта совокупность мечтаний была во всех своих подробностях в нашем мышлении, и вот мы уже не можем схватить их нить; часто мы забываем даже главную мысль. Мы чувствуем, что, быть может, новое засыпание сможет натолкнуть нас на те же мысли, но все усилия по их возвращению в состоянии бодрствования остаются тщетными. Были бы эти воспоминания реально приобретёнными, т. е. приобретёнными через реально воспринятые ощущения (физические или душевные), то занимали бы с тех пор свой особый ‘ящик’, и сохраняли бы неизменный облик в архивах нашего ума, и воображение имело бы достаточно силы извлечь их оттуда во время сна, перемешать и образовать из них самые причудливые сочетания, но что оно, однако, не имело бы силы вырезать эти новые творения на скрижалях памяти; и наконец, ещё раз заимствуя у фотографии наглядное сравнение, скажем, что образы, взятые из реальной жизни, являются единственными, которые оставляют на этих скрижалях долгохранимые отпечатки, тогда как их чисто воображаемые сочетания исчезают, как исчезает простое отражение в зеркале фотокамеры, при отсутствии средств, могущих его зафиксировать.

Один мой знакомый художник сравнил то, что происходит тогда в памяти, с тем, что осуществляется в наших глазах, когда мы смотрим на какую-нибудь занавеску с рисунком, а она внезапно сворачивается. Что касается меня, то я себя спрашивал, если это происходит не раньше момента, когда разрывается лёгкая ткань этих причудливых сочетаний, то каждая из идей, из которых она была соткана, с быстротой сворачивающейся занавески занимает своё изначально приобретённое место в ящиках нашей памяти. Тем не менее, остаётся решить следующий вопрос: почему же из сновидения в сновидение мы воспоминаем иногда с совершенной ясностью все подробности одной из тех воображаемых ситуаций, уже виденной в сновидении ранее, впечатление которой, в самый момент пробуждения, ускользает от всех наших усилий по вспоминанию?

Одной ночью мне снилось, что я присутствовал при сцене ревности и насилия, за которыми последовало убийство, совершившееся у меня на глазах. Я проснулся от воздействия возникшей сильной эмоции и, однако, всё это так быстро истёрлось из моей памяти, что мне нечего было записывать в дневник своих сновидений, кроме самого факта быстроты, с которою испарилось это впечатление. Прошло много недель. Затем мне приснилось другое сновидение, в котором мне снилось, что меня вызвали на суд в качестве свидетеля. Я прекрасно вспомнил, в этом втором сновидении, и малейшие детали ссоры, и внешний вид жертвы,