Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

– Спасибо, Стив! Спасибо, большое спасибо! Теперь я знаю, что не сошла с ума! Спасибо!

Я знала, что мы очень разные – по жизни, дружбе, по всему. Он дружил с теми, кого я ненавидела. Наше общение в кофейне вышло немного кощунственным – тайная встреча, которая позволила нам быть честными и открытыми. Я почувствовала, что мы очень близки.

Стив подтвердил, что последствия насилия в детстве не исчезли со временем.

– Думаю, именно поэтому я так много работаю. Я берусь за работу других людей. Делаю больше, чем должен, потому что мне нужно, чтобы меня принимали. Чтобы начальник говорил, что я хорошо работаю, иначе меня съедает тревога – я боюсь показаться некомпетентным. Мне кажется, сколько бы я ни старался, у меня ничего не выйдет.

Мы поделились историями тревожности и неполноценности на работе – именно так заставляли нас чувствовать себя родители, когда мы были маленькими. Стив говорил, а я, не переставая, кивала.

– Удивительно, что ты до сих пор общаешься с родителями. Я не могу преодолеть обиду.

Стив снова странно посмотрел на меня искоса.

– У нас с мамой бывают трудности, но теперь мы ладим гораздо лучше… Ведь они… они не уходили от меня…

– Да, наверное, в этом все дело.

– Наверное… Похоже, тебе приходилось тяжелее, чем большинству из нас.

Я почти начала с ним спорить, но сдержалась. Верно. Мы больше не в школе. Мы не играем в игры, не участвуем в дурацких конкурсах, кому было легче, а кому хуже. Он не изображает из себя повзрослевшую жертву страшного насилия. Боль – это боль. Мы все страдали. Некоторые справились лучше, некоторые хуже. Кто‑то исцелился, кто‑то не смог.

Мы осторожно распрощались. После этой замечательно содержательной встречи мы не стали обещать, что будем общаться и дальше. Простая благодарность, улыбка и неловкое объятие. И все же, идя к машине, я испытывала огромную благодарность и облегчение. Думаю, я могла бы прижать его к груди на целую минуту!

Наверное, я ошибалась, принимая горы за холмы. Я во многом ошибалась. Но в целом я была права. Права!

Может быть, я не так безумна, как мне казалось.

Ивонна Гантер позвонила мне через несколько недель. Она – социальный работник и психотерапевт в школе Пьемонт-Хиллз. Когда я училась, у нас такого не было. Во время моего приезда встретиться нам не удалось, а потом Ивонна несколько раз откладывала разговор.

Она позвонила мне в обеденный перерыв – другого свободного времени у нее не было.

– Извините, – запыхавшись, сказала она. – Мы не смогли поговорить в пятницу, один ребенок пытался покончить с собой. Сейчас у меня около 230 подопечных, и многие из них страдают от тревожности. Впрочем, хватает и любителей кокаина, беременных, жертв инцеста, страдающих депрессивным расстройством. У десяти детей были эпизоды психоза. Есть бездомные, есть те, кто причиняет себе вред…

– Ужасно! – воскликнула я. – Просто… кошмарный список. А другие учителя считают, что главная причина проблем учеников – это стресс из-за оценок…

Ивонна с горечью рассмеялась.

– Да, конечно, в нашей школе проблема молодежных банд стоит не так остро, как в других, хотя пара наших учеников оказались втянутыми в банду по семейным причинам. Но я считаю, что учителя немного наивно воспринимают происходящее.

Ивонна рассказала, что многие ученики подвергались сексуальному насилию. Одну ученицу отец насиловал каждую ночь. Ивонне пришлось сообщить об этом в полицию. На следующий день после ареста мужчины в кабинет психолога ворвалась мать девочки и устроила скандал – мужчина был единственным кормильцем в семье, и как им теперь жить? Ивонна беспомощно бормотала: «Не знаю… не знаю…» В конце концов, обе женщины разрыдались и обнялись.

Конечно, речь шла и о физическом насилии.

– Вы не представляете, сколько детей подвергается физическому насилию, – сказала Ивонна.

Это явление настолько распространено, что она автоматически записывала любого школьника, входящего в ее кабинет, в список, кто столкнулся именно с этой проблемой. Когда разговор с детьми начинает заходить о физическом насилии, Ивонне приходится снова и снова напоминать: «Ты уверен, что хочешь говорить об этом? Если да, то мне придется обязательно сообщить в полицию о происходящем». И чаще всего дети продолжают говорить.

– Им жизненно необходима помощь, – сказала Ивонна.

Возможно, дети просто считают, что полиция ничего не сделает. Ивонна сотни раз обращалась в отдел по делам несовершеннолетних, но почти никогда ничего не было сделано. Когда социальные работники приезжают в чистые, ухоженные дома, где их встречают обаятельные родители-азиаты, дети ничего не говорят. Настала моя очередь горько усмехнуться.

– Конечно, в такой ситуации ребенок ничего не скажет, – сказала я.

– В присутствии родителей?! Конечно, нет! – подхватила она.

Прошло 15 лет. Да, конечно, в Сан-Хосе появились новые иммигранты. Но ведь и мои бывшие однокашники сегодня отправляют собственных детей в Пьемонт-Хиллз. Неужели мы передаем ошибки наших родителей третьему американскому поколению? О боже! Неужели мы даже не пытаемся прервать порочный круг? Неужели мое поколение из жертв превратилось в насильников?

Следующий вопрос я задала неохотно:

– Не считаете ли вы, что травму этих детей недооценивают, потому что… они азиаты?

На самом деле я хотела спросить по-другому: не пренебрегают ли нашими проблемами из-за ложного стереотипа – азиатов воспринимают как образцовое меньшинство? Школьники-азиаты? Эти послушные дети с дорогими ноутбуками, живущие в домах с бассейнами?

– Вы совершенно правы, – ответила Ивонна, и я почувствовала, как она кивает. – Не каждый ребенок-азиат отличник. Это естественно.

Не все азиаты в Америке равны, и термин «образцовое меньшинство» упрощает нашу большую диаспору. У школьников-китайцев бывают самые разные оценки. У кого‑то родители более состоятельны, более образованны, лучше владеют английским. У вьетнамских или камбоджийских школьников родители чаще всего бедные беженцы. Чтобы разрушить нарратив богатых азиатов, Ивонна рассказала о значительном количестве детей, живущих ниже уровня бедности. Многие школьники могут обратиться к психиатрам или психотерапевтам только через систему Medicaid. У многих вообще нет дома.

Но даже самые привилегированные дети из богатых семей сталкиваются с достаточно серьезными проблемами психического здоровья.

– Мы устраиваем приветственную ярмарку «Добро пожаловать в школу!» для учеников и родителей. За своим столом я предлагаю помощь всем школьникам, которые захотят ко мне обратиться. Как‑то ко мне подошел мужчина и сказал: «Моему сыну не нужен психолог – он круглый отличник! Ха-ха-ха!» Через два года его сын был самым блестящим учеником в школе – и кокаиновым наркоманом.