Криминальная психология - Кантер Дэвид

Существуют доказательства того, что те, кто нанимает людей совершать эти злодеяния, не просто далеки от психических заболеваний, а прилагают усилия для того, чтобы исключить людей, которые могут быть психически нестабильными. Мера-ри (1990) утверждает, что только малая часть всех тех, кто вызывается быть террористами-смертниками, отбирается, чтобы действительно ими стать. С военной точки зрения, это понятно. Нельзя быть уверенным в том, что психически неуравновешенный человек сможет сфокусироваться и довести дело до желаемой цели; он, таким образом, ослабит всю операцию и поставит под угрозу раскрытия тактики и методов.

Графическая метафора для обозначения очистки человека от прошлых убеждений, промывания его мозгов для того, чтобы внедрить туда какой-то чужеродный набор взглядов, стала дальнейшим объяснением того, как люди могут из достаточно уравновешенных граждан превратиться в жестоких террористов. Такой подход представляет людей, таких как Осама Бен Ладен и лидер ХАМАС Шейх Ясин, в такой роли, которая до этого четко была продемонстрирована только Жоржем ДюМорье в его выдуманной истории о том, как оперного певца Трилби контролировал манипулятор Свенгали. Многие другие исследования показывают, что в реальной жизни тяжело продемонстрировать возможность таких квази-оккультных сил (см. далее Хип & Кирш, 2006 для рассмотрения этих вопросов).

Эта точка зрения о влиянии террористических лидеров также подразумевает очень четкую иерархию, очень похожую на ту, которую ожидалось бы увидеть в жесткой военной структуре. В целом, однако, как и в случае с незаконными группами, особенно с теми, которые разбросаны территориально, невозможно сохранять жесткую дисциплину, которая обязательна для действующей армии. Вместо этого, имеет большую вероятность быть нормой то, что Атран (2004) называет «гидроголовая сеть».

Если это не какой-то конкретный гуру, который промывает мозги своим последователям, то часто считается, что именно общая религиозная идеология — это то, на что опираются для формулирования деструктивных намерений. Тот факт, что террористы в Лондоне и США были мусульманами, и что палестинские террористы-смертники — это тоже зачастую мусульмане, привело во многих кругах к предположению о том, что в исламе есть какие-то связанные с этой религией основы, которые обеспечивают базу для совершения террористических актов террористами-самоубийцами. Безусловно, как объясняют Саранджи и Кантер (2009), существуют способы мышления, которые действительно трактуют Коран как одобряющий насилие против неверных. Но, несмотря на это, доминирующая мусульманская традиция является исключительно толерантной.

Даже при рассмотрении террористов-смертников в них нет ничего нового или исключительно мусульманского. Существует один древнееврейский пример из Библии о Самсоне, который обрушивает храм на филистимлян в качестве способа избежать собственного унижения и смерти от их рук. В наше время, как документально отражает Гунаратна (2000), террористы-смертники, безусловно, имеют отношение не только к мусульманским террористам. Рабочая партия Курдистана (РПК), которая осуществила множество террористических актов с помощью террористов-смертников в Турции, является антирелигиозной. Именно то, что Гунаратна (2003) называет скорее «этно-национализмом», а не религиозной доктриной, стимулировало «Тигров Тамил Илама» использовать террористов-смертников на Шри-Ланке и в Индии.

В своих ранних работах Хорган (2005) развил важную дискуссию о том, что терроризм — это не акт, а процесс, частью которого является человек. «Лестничная» модель терроризма Могхаддама (2005) выражает похожую точку зрения о человеке, который подключается к и становится частью все более вовлеченной приверженности к насилию в политических или идеологических целях. Основой для этого является комбинация, во-первых, осознания того, что группа, с которой отождествляет себя террорист, отлична от какой-то другой внешней группы и чувствует угрозу со стороны этой группы; и, во-вторых, осознания того, что есть причины для недовольства, пережитые группой, которые она помнит на культуральном уровне, и которые оберегает группа, к которой принадлежит террорист.

Недовольство, обиды становятся способом детализирования определенной конкретной самобытной идентичности группы и тем, что подпитывает ее антагонизм по отношению к тем, кого группа видит в качестве своих врагов. Здесь важно отметить, что в качестве основных причин актов насилия рассматриваются не лишение или другой унижающий достоинство опыт, а их интерпретация.

Однако достаточно, чтобы недовольство побудило всего несколько человек к насильственным действиям, прежде чем взрывоопасная смесь эмоционального потрясения и непосредственного опыта затянет других людей в этот деструктивный цикл. Фергюсон, Берджесс и Хойвуд(2008) показывают, как для многих людей имен-но психологические последствия того, что они являются частью насилия, сами по себе могут создать непрерывный процесс террористической агрессии. Для этих индивидов мир становится сформулированным в терминах его потенциала для кровопролития.

Этот процесс отождествления с конкретной насильственной группой может принимать многие и часто неожиданные формы и на данный момент, конечно же, не ограничен группировками джихадистов в исламе. Боргесон и Валери (2009) описывают христианскую группу, которая мало освещается в большинстве обзоров по терроризму, но она прямо или косвенно ответственна за несколько злодеяний, наиболее примечательным из которых является теракт в Оклахома-Сити, который совершил Тимоти Маквей.

По существу, преступный характер их действий может легко пересекаться с тем, что чаще всего считается организованной преступностью. Как показывает Вишневецкий (2009) в своем увлекательном отчете о молодых бандитах в Чечне, для некоторых индивидов организованная преступность может быть дорогой в терроризм. Это перекликается с аргументами Гупта и др. (2009) о том, что действительно сложно провести различие между террористами и членами организованных преступных группировок.

Распространение взаимодействия между терроризмом и организованной преступностью также идет параллельно в том смысле, как террористические акты смещаются в государственные структуры, тайно или явно поддерживаемые национальными властями. В этом отношении действия чеченского лидера Шамиля Басаева, который спланировал налеты с участием террористов-смертников и захватом заложников в Буденновске, Дубровке и Беслане как акты против российского контроля в Чечне, поставили бы эти действия за рамками определения терроризма Ричардсона (2006) (Пример 9.3). Однако большинство процессов, которые можно распознать в более очевидных террористических группах, присутствовали в этих жестоких нападениях.

ИЗУЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЕЙ

Когда группа людей взаимодействует вместе, они формируют сеть контактов. Это открыто для анализа и изучения для того, чтобы показать структуру этих контактов. Это может помочь определить, кто является лидерами сети и кто играет главную роль в коммуникации. Это также может показать, существуют ли клики индивидов, которые находятся в тесном контакте друг с другом, формируя команду, которая, в свою очередь, управляет сетью. Люди «на окраинах» сети, у которых мало контактов с больше, чем одним человеком, также могут быть обнаружены в результате этого анализа, помогая определить наименее приверженных участников организации.

Особенно полезный метод исследования для обнаружения социальных структур и, следовательно, для понимания связанных с ними ролей и отношений — это анализ социальных сетей (SNA). SNA все более широко признается как обладающий огромным потенциалом в сфере уголовного расследования и используется в исследовании преступлений от подростковой наркомании (Пирсон & Уэст, 2003) до террористических актов (например, Кребс, 2002).