Ролло Мэй - Экзистенциальная психология

Мир – это структура значимых отношений, в которых существует человек и в создании которых он принимает участие. Таким образом, мир состоит из прошлых событий, которые влияют на мое существование, и всего многообразия воздействующих на меня детерминистических сил. Но это я делаю их такими, так или иначе относясь к ним, сознавая их, пронося с собой, создавая и формируя, встраивая их в каждую минуту своих отношений. Сознавать чей-либо мир означает в то же самое время и создавать его.

Мир нельзя сводить только к влиянию прошлых событий. Он включает в себя все те возможности, которые открываются перед человеком. Нельзя сказать, что эти возможности просто представлены в той или иной исторической ситуации, поэтому мир не следует отождествлять с культурой. Культура – одна из его составляющих, но мир гораздо шире культуры. В него входят и Eigenwelt (собственный мир, который нельзя свести к простому усвоению культурных норм), и возможности, открывающиеся для индивида в будущем[118]. Шехтель пишет: "У человека возникла бы мысль о несметном богатстве и глубине мира, его возможных значениях для человека, если бы он знал все языки и культуры мира, и вся его личность была бы включена в это знание. Оно охватывало бы в исторически познаваемый мир человека, но не бесконечность будущих возможностей"[119]. Эта "открытость мира" – основное отличие мира человека от закрытых миров растений и животных. Она не отрицает конечности жизни. Нас всех ждет старость, дряхлость и смерть. Дело в том, что эти возможности даны в контексте случайности существования. Однако в динамическом смысле все эти будущие возможности – наиболее значимый аспект мира любого человека. Они представляют тот потенциал, с помощью которого человек "строит, конструирует мир" – так любят говорить экзистенциальные терапевты.

Мир никогда не бывает чем-то статичным, чем-то просто данным, что человек принимает, к чему он приспосабливается или с чем борется. Скорее, это динамическое образование, и пока я обладаю самосознанием, я нахожусь в процессе формирования и конструирования. Бинсвангер говорит о мире как о "том, к чему стремится существование, согласно чему оно строит себя"[120]. Далее он пишет: если дерево или животное привязаны к своей "программе" в отношениях с окружающей средой, то "человеческое существование не только имеет многочисленные возможности форм бытия, но и коренится в этом многообразии потенциальности бытия".

В этом сборнике есть глава Роланда Куна, где он показывает важность и полезность анализа мира пациента. Это случай Рудольфа, жестокого убийцы, стрелявшего в проститутку. Следует отметить, что в этот период Рудольф оплакивал смерть своего отца, в связи с чем Кун пытается понять "мир скорбящего". В заключение перед читателем предстает ясная и убедительная картина того, что Рудольф, стреляя в проститутку, скорбел о своей матери, которая умерла, когда ему было четыре года. Я думаю, что эту ясность и полноту понимания может дать только тщательное описание пациента-в-его-мире.

IV. ТРИ ФОРМЫ МИРА

Экзистенциальные аналитики различают три формы мира, три одновременных аспекта, которые характеризуют существование каждого из нас как бытие-в-мире. Во-первых, это Umwelt, буквально означающий "мир вокруг". Это биологический мир, который обычно называют окружающей средой. Во-вторых, это Mitwelt, буквально – "с миром". Это мир существ одного вида, мир наших соплеменников. В третьих, это Eigenwelt, "собственный мир", это форма отношений с собственным "я".

Первый, Umwelt, – это то, что мы в просторечии называем миром, то есть предметным миром вокруг нас, природным миром. У всех организмов есть Umwelt. У животных и человека Umwelt составляют биологические потребности, мотивы, инстинкты. Можно предположить, что это тот мир, в котором животное или человек продолжали бы существовать, если бы они не сознавали себя. Это мир природных законов и природных циклов сна и бодрствования, рождения и смерти, желания и покоя, мир конечности и биологического детерминизма, "мир заброшенных"[121], к которому каждый из нас как-то должен приспособиться. Экзистенциальные аналитики вовсе не отрицают реальность природного мира. "Природный закон так же ценен, как и все остальное" – так об этом говорит Кьеркегор. У экзистенциальных аналитиков нет ничего общего с Идеалистами, которые сводят материальный мир к эпифеномену, или с интуитивистами, идущими к чистому субъективизму, или с кем-либо еще, кто недооценивает значимость мира биологического детерминизма. Они настаивают на серьезном рассмотрении объективного природного мира, что сильно отличает их от представителей других направлений. Во время чтения их трудов у меня часто складывается впечатление, что они способны уловить суть Umwelt, материального мира, скорее, чем те, кто разделяет его на мотивы и субстанции. Это объясняется тем, что они не ограничиваются одним только Umwelt, а рассматривают его в контексте с человеческим самоосознанием[122]. Прекрасным примером данного положения является описанное Боссом понимание сна пациента об испражнениях и церковной колокольне. Экзистенциальные аналитики настаивают, что нельзя считать Umwelt единственной формой существования. Также чрезмерным упрощением и большим заблуждением является перенос категорий, соответствующих Umwelt, на другие области, а затем в это прокрустово ложе пытаются вместить все человеческое существование. В этом отношении экзистенциальные аналитики большие эмпирики, то есть с большим уважением относятся к феномену человека, чем механицисты или позитивисты.

Mitwelt – это мир взаимоотношений с человеческими существами. Но это понятие не следует путать с "влиянием группы на индивида", "коллективным разумом" или разнообразными видами "социального детерминизма". Главное отличие Mitwelt можно увидеть при сравнении стада животных с общиной людей. Говард Лидделл (Howard Liddell) говорит, что у его овцы "стадный инстинкт заключается в поддержании постоянства окружающей среды". За исключением периодов спаривания и кормления, стая собак и группа детей будут делать то же самое, что и овцы. Однако в человеческой группе взаимодействия гораздо более сложные, и значение других членов группы для данного индивида отчасти определяется его собственным отношением к ним. Строго говоря, у животных – окружающая среда, а у человека – мир. Мир имеет структуру значения, созданную взаимоотношениями людей друг с другом. Так, значение группы для меня отчасти зависит от того, как я себя в ней поставил. Также невозможно понять любовь на чисто биологическом уровне, понимание любви зависит от таких факторов, как личное решение и преданность другому человеку[123].

Категории "приспособления" и "адаптации" точно описывают Umwelt. Я адаптируюсь к холодной погоде и приспосабливаюсь к периодической потребности моего организма во сне. Здесь важно то, что погода не меняется в зависимости от моего приспособления к ней, точнее, на нее это вообще никак не влияет. Приспособление происходит между двумя объектами или между человеком и объектом. Но для Mitwelt категории приспособления и адаптации не точны. Здесь верен термин "отношение". Если я настаиваю на том, что другой человек приспосабливается ко мне, то я отношусь к нему не как к человеку, к Dasein, а как к средству. Даже если я приспосабливаюсь к самому себе, то я использую себя как объект. Нельзя быть точным, говоря о человеческих существах как о "сексуальных объектах", как, например, делает Кинси (Kinsey). Раз человек – это сексуальный объект, то вы говорите не о человеке. Сущность отношений заключается в том, что при встрече оба человека меняются. Если у людей нет серьезного заболевания и присутствует некоторая степень осознания, то в данных отношениях всегда взаимная осознанность. Это уже и есть процесс влияния встречи на людей.

Eigenwelt, или собственный мир, в современной психологии и глубинной психологии понят хуже всего. Будет справедливым сказать, что его практически полностью игнорируют. Eigenwelt предполагает самоосознание, самоотношение, оно есть только у человека. Но это не просто субъективное, внутреннее переживание. Это базис, на котором мы можем видеть реальный мир в его истинной перспективе, это основа наших отношений. Это понимание того, что какая-либо вещь в мире – этот букет цветов, этот человек – значит для меня. Судзуки (Suzuki) отмечал, что в восточных языках, например в японском, прилагательные всегда имеют значение "для меня", то есть "этот цветок красивый" означает, что "для меня этот цветок красивый". Наша западная дихотомия между субъектом и объектом привела нас как раз к обратному: мы считаем свое высказывание "цветок красивый" тем более полным и верным, чем больше мы сами от него отстранены, будто и не мы говорим это! Оставляя Eigenwelt в стороне, мы приходим не только к голому интеллектуализму и утрате витальности, но и к потере нашими современниками чувства реальности их переживаний.