CFT. Терапия, сфокусированная на сострадании. Практическое руководство для клинических психологов - Рассел Л. Кольц

вопросах безопасности и поддержки, клиент же становится все более способным самостоятельно преодолевать дистресс.

Для создания этого общего контекста требуется, чтобы терапевт был надежным, внимательным и эмпатичным — способным понять эмоциональную точку зрения клиента [Bowlby, 1988].

С точки зрения CFT, которая намеренно ставит целью лечения развитие самосострадания, способность терапевта взять на себя роль надежной базы и укрепить надежную привязанность у пациента особенно важна. Трудности с самосостраданием связаны с историями и типами ненадежной привязанности [Pepping, Davis, О 'Donovan, & Pal, 2014; Gilbert, McEwan, Catarino, Baiao, & Palmeira, 2013]. Многим из наших клиентов может быть трудно принимать сострадание от других и направлять его на себя — это те трудности, которые называют страхом сострадания [Gilbert, McEwan, Matos, & Rivas, 2011]. Исследования говорят о связи между страхом сострадания и переживаниями депрессии, тревоги и стресса [Gilbert et al., 2013]. При этом исследования показывают, что создание опыта надежной привязанности к другим может одновременно усилить самосострадание клиентов [Pepping et al., 2014]. Таким образом, что касается цели повышения умения клиентов смело преодолевать трудный жизненный опыт и развивать самосострадание к себе и сострадание к другим, то здесь важна способность терапевта выступать в роли надежной базы. Мы углубим понимание, представив следующую роль терапевта в CFT: модель сострадательного "Я".

Модели сострадательного "Я"

CFT делает акцент на помощь клиентам в развитии сострадательных качеств, которые позволят им наполнить жизнь содержанием и прожить ее счастливо. Как мы убедились из главы 2, в CFT сострадание реализуется в форме атрибутов, для развития которых необходимы определенные техники, которые мы представим в последующих главах [Gilbert, 2010]. CFT также стремится помочь клиентам развить и другие связанные с состраданием способности. Например, внимательность и эмоциональное мужество, которые мы считаем необходимыми для умелого применения сострадания. В общем же, цель состоит в том, чтобы помогать клиентам культивировать адаптивную, устойчивую, сострадательную версию своего "Я", которая послужит основой для интеграции всех этих способностей. В CFT это называют сострадательным "Я", и, когда мы в лучшей форме, CFT-терапевт служит для нас живым воплощением и моделью такого сострадательного "Я".

Если это кажется сверхсложной задачей, то мы не требуем от терапевта совершенства, просвещенности и сострадания на высшем уровне. Если бы нам действительно, на практике удалось создать такое впечатление, наши клиенты, скорее всего, вообще не смогли бы хорошо к нам относиться. Психолог Кристин Нефф [Kristin Neff, 2011, 2003] называет общую человечность ключевым компонентом сострадания к себе; мы хотим, чтобы наши клиенты видели в нас и то, и другое — и компетентных помощников, и реальных людей, которым порой приходилось бороться с теми же проблемами, с которыми сталкивались и клиенты. Эта общая человечность отражается и в нашем умении понимать опыт клиентов. Мы можем частично понять их страдания и связать их, поскольку сами сталкивались с подобными же аспектами в жизни — с печалью, страхом, гневом, неуверенностью, беззащитностью, так же, как и они, вели борьбу. Таким образом, дело не в том, чтобы быть идеальным образцом сострадания. Скорее мы хотим жить, как учим, — хотим, чтобы практика и теория совпадали. Мы хотим создать и развить в самих себе те самые стороны, которые стремимся помочь развить и нашим клиентам.

В таком подходе есть ряд потенциальных преимуществ. Во-первых, он дает клиенту живой пример сострадательных характеристик, которые тот стремится развить в течение терапии, и поясняет, как эти характеристики на самом деле выглядят на практике в контексте работы со страданием. Мы не работаем с расплывчатым и "желательным" состраданием — нам следует применять его на практике в реальном мире, развивая эти сильные стороны, применяя их в работе с реальными проблемами и эмоциями. Во-вторых, поскольку клиенты — реципиенты нашего сострадания, они переживают опыт получения сострадания в контексте безопасной терапевтической среды, что помогает им постепенно научиться чувствовать себя в безопасности в контексте отношений с другим человеком, который искренне о них заботится. Это может быть и утешением, и сложностью для клиентов с ненадежным типом привязанности, так как им может быть очень трудно чувствовать себя в безопасности в отношениях с другими людьми.

Даже для тех, кто действительно чувствует себя в безопасности в отношениях с другими людьми, терапия подразумевает работу над преодолением тенденции избегать сложных эмоций и ситуаций. Терапия подразумевает, что клиент обучится принимать и работать с этими сложностями. Таким образом, сострадание подразумевает выработку эмоциональной смелости, иными словами, — готовность погружаться в переживание сложного опыта. Как терапевты, мы можем и смоделировать эту смелость, и поддержать клиентов в их самостоятельном ее развитии. Смелость по отношению к состраданию — уверенная готовность погружаться в болезненные ситуации и страхи и исследовать их — должны находиться в контексте теплоты и искренности. Нам особенно важно предоставить модель теплого отношения, чтобы клиенты чувствовали социальную безопасность, исследуя то, что их пугает [Gilbert, 2010]. Так они смогут научиться проявлять теплоту к себе, когда столкнутся с трудностями. Конечно, степень и способ выражения этой теплоты будут значительно варьироваться в зависимости от индивидуальных характеристик клиента, типа его привязанности и отношения к другим.

Тот факт, что мы предлагаем клиентам исследовать очень неудобную для них территорию, не оставляет нас как терапевтов безразличными. И мы продолжаем двигаться вперед, зная, что делаем это по очень веским причинам. Этот процесс иллюстрирует значение самого сострадания — чувствительности к страданию в сочетании с готовностью принять его и сделать все необходимое для того, чтобы с ним справиться. Таким образом, сострадание представляет собой союз сильных сторон: доброты и настойчивости; теплоты и решимости. Вот что мы вынесли из раннего опыта диалектической поведенческой терапии [Linehan, 1993] — терапевтические отношения пропитаны диалектикой. Это способность терапевта одновременно проявлять теплоту и не избегать конфронтации; быть настоящим, живым человеком и в некотором роде знающим авторитетом; одновременно проявлять уважение и легкость. Что касается последнего момента, мы обнаружили, что сострадание работает намного лучше, когда в нем есть некая игра и легкомыслие.

Проводя CFT в самых разных условиях (в том числе с заключенными, которые переполнены гневом, то есть, с теми, от кого в последнюю очередь можно ожидать, что их заинтересует работа с состраданием), мы постоянно получали обратную связь от клиентов. Эти отзывы говорили нам, что опыт получения сострадания от нас и других терапевтов сыграл важную роль в их работе, помог им открыть способность проявлять сострадание к самим себе. Получая заботу от других, и зная, что кто-то верит в них, через некоторое время люди начинают заботиться о себе и верить в себя. Зная, что мы не будем осуждать и нападать на них, люди могут рискнуть еще