Игорь Кон - Дружба - Этико-психологический очерк

Ребель — не просто делец, а человек дела. Им движут не одни только деньги, но и жажда успеха, подтверждения собственной силы. Хотя он не чужд сильных эмоций, удовлетворение, которое он получает от своих деловых предприятий, сильнее его привязанности к кому бы то ни было. Он сам порой страдает от этого, но стать иным не в состоянии.

Но является ли этот тип личности социально-всеобщим? В его описаниях социально-исторические свойства причудливо переплетаются с индивидуально-психологическими. Между тем сама "потребность в достижении" по-разному проявляется в условиях разных культур и общественных систем. Принцип "использовал-выбросил", который, по мнению А. Тофлера, лежит сегодня в основе межличностных отношений, не принцип индустриализма вообще, а плоть от плоти капиталистической системы, в которой рабочая сила является товаром. Трагедия не в том, что человека "выбрасывают" быстрее, чем в прошлом веке, а в том, что его вообще рассматривают и используют как вещь. В мире, где жизнь основана на таком принципе, неутилитарные личные отношения действительно могут существовать лишь как отдельные хрупкие островки, а то и просто миражи.

Однако так обстоит дело не везде. Даже в рамках одной и той же капиталистической системы "японская" иерархия ценностей не тождественна "американской". В социалистическом же обществе, где велико ценностное значение групповой солидарности и личные достижения определяются с коллективистских позиций, принцип "успех любой ценой" вызывает моральное осуждение.

Неоднозначно влияет на дружбу и характерная для городского образа жизни экстенсивность общения. На первый взгляд здесь все ясно: стандартизация условий жизни и быта, делающая город похожим на муравейник, не только подрывает чувство своей индивидуальности, отличия от других, но и ведет к обезличиванию самого процесса общения. Телефон в значительной степени вытеснил из современной жизни личную переписку, телевизор заменяет живой, непосредственный обмен информацией, а под воздействием средств массовой коммуникации люди незаметно для себя начинают ориентироваться на одни и те же шаблоны поведения, чувства и мысли.

Общее следствие всех этих процессов — растущее одиночество и некоммуникабельность. "Одномерный человек" — так назвал типичного представителя этого общества американский философ Г. Маркузе — не способен к глубокой, интимной дружбе и не испытывает потребности в ней.

Но насколько основательна эта мрачная картина современного оскудения человеческих контактов, нарисованная западными критиками "массового общества"? Чтобы ответить на этот вопрос, сопоставим их доводы с конкретными данными социологических исследований по трем основным параметрам: пространственные факторы и предпосылки дружбы в современном городе; влияние социальной мобильности; место дружбы в системе личных отношений и ценностей.

Начнем с элементарных территориально-демографических предпосылок плотности населения и размеров населенных пунктов. Исторические сдвиги здесь действительно колоссальны.

Круг личных контактов человека аграрной цивилизации был ограничен, по существу, его родными и близкими, хорошо знакомыми ему соседями, жителями той же самой деревни или небольшого города. Посторонние, незнакомые люди встречались сравнительно редко и уже в силу этого вызывали к себе повышенный интерес.

С ростом плотности населения число человеческих контактов резко увеличивается. По условным подсчетам ленинградского социолога А. В. Баранова, если предположить, что человек передвигается со скоростью 5 км в час четыре часа в сутки, вступая в контакт с каждым встречным, с которым он сближается на расстояние менее 25 м, когда можно распознать выражение лица, и что все остальные люди движутся хаотично, с той же самой скоростью, то при плотности 40 человек на 1 км (это выше средней плотности населения в сельской местности европейской части СССР) индивид встретится за день с 32 людьми. При плотности населения центральных районов Ленинграда 12 тыс. человек на 1 км число таких мимолетных суточных встреч возрастает до 10 тыс.

Избыточное общение усиливает потребность в обособлении, приватизации личного пространства, установлении определенной дистанции между собой и другими, причем с возрастом и повышением образовательного уровня эта потребность возрастает. Экспериментально установлено, что, выбирая место в библиотеке, городском транспорте, столовой, человек, как правило, старается установить некоторую дистанцию между собой и другими. предпочитая не занимать соседних мест. Приватизация проявляется и в семейном быту, в частности, в повышении уровня требований к жизненным условиям. Потребность каждой семьи иметь отдельную квартиру и отдельную комнату для каждого из своих членов — не просто роскошь. По данным социологического исследования, проведенного в 1984 г. в эстонском городе Тарту, семьи, члены которых могут при желании уединиться, обособиться от других (такая возможность возрастает вместе с увеличением количества комнат и уменьшается с увеличением плотности населения квартир), больше удовлетворены своим браком. По данным эстонского психолога М. Хейдметса, в семьях, где у ребенка старше 9-10 лет не было в квартире "своего места" (своего стола, шкафа, уголка или комнаты), то есть объектов личного контроля, взаимоотношения детей и родителей гораздо конфликтнее, чем в других семьях.

Пространственные факторы среды — степень многообразия и разнородности, уровень информационной насыщенности, открытость или замкнутость пространства — сильно влияют и на социально-психологические механизмы общения. Но влияние это опять-таки многозначно.

С расширением круга человеческих контактов у горожанина вырабатывается особый механизм психологической защиты — равнодушие, индифферентность к посторонним, случайным встречным. Незнакомый человек в городе значительно более "чужой", чем в деревне, на него просто не обращают внимания. Поскольку физическое личное пространство горожанина суживается, он вынужден строже охранять границы своего психологического пространства, тщательнее дифференцируя свои отношения с родными, соседями, коллегами по работе и посторонними. Чем безличнее и анонимнее среда, тем рельефнее выступают на ее фоне индивидуализированные личные отношения.

Сеть наших личных отношений, одним из звеньев которой является дружба, в значительной степени "задана" объективными социальными условиями. Тезис, что высокая плотность и социальная разнородность городского населения неизбежно порождают рост социального отчуждения, ослабление семейных, родственных и иных "первичных" связей, был впервые сформулирован и эмпирически обоснован американским социологом Л. Виртом на примере Чикаго 30-х годов. Однако Чикаго тогда отличался исключительно бурным и неуправляемым ростом; пришельцы из сельской местности и особенно иммигранты из Европы переживали там огромные социальные трудности и еще не успели обзавестись личными связями. Для более илп менее стабильного, хотя и растущего, городского населения, даже в условиях капитализма, столь острая дезорганизация "первичных групп" не типична и не обязательна.

Например, крупнейшее английское социологическое исследование 70-х годов (было опрошено 2199 человек) показало, что размеры населенного пункта и плотность населения сами по себе не ослабляют родственных и семейных связей и не приводят к замене первичных, неформальных контактов более формальными, "вторичными" отношениями. Расширение круга деловых, функциональных отношений в известной степени даже стимулирует активизацию личных связей, а прочность дружеских и родственных отношений зависит не столько от плотности населения и размеров города, сколько от длительности проживания данной семьи в одном и том же месте. Миф об одиноких, не имеющих друзей или неспособных к дружбе горожанах опровергают и новейшие исследования.

Стало быть, главный фактор социальной разобщенности, отчуждения и одиночества — частые миграции, перемены места жительства? Американский публицист В. Паккард, автор популярной книги "Нация посторонних", объясняет чувство личного отчуждения и социальной изоляции американцев именно нестабильным, "кочевым" стилем их жизни. По подсчетам Паккарда, средний американец в течение своей жизни меняет место жительства в 14 раз чаще англичанина, в 6 раз чаще француза, в 5 раз чаще японца. Отсюда и неустойчивость их личных отношений.

Но и это заключение слишком категорично и социологически поверхностно. Во-первых, нужно учитывать мотивы переселения: многие люди живут на одном месте не потому, что им здесь хорошо, а просто потому, что не могут сменить опостылевшую среду. Во-вторых, психологическое благополучие личности зависит не столько от размеров населенного пункта и длительности проживания в нем, сколько от качественных характеристик взаимоотношений с окружающими людьми и степени личной эмоциональной привязанности к месту жительства.