Валерий Лейбин - Психоанализ: учебное пособие

В понимании Фрейда, раскаяние – это результат изначальной амбивалентности чувств по отношению к отцу: сыновья одновременно ненавидели своего отца и в то же время любили его. После совершения отцеубийства и удовлетворения своих чувств ненависти в них с новой силой проявилась любовь, выступившая в качестве раскаяния в содеянном. Произошла идентификация с отцом. Как бы в наказание за совершенное деяние против отца его былая власть, будучи внешней по отношению к сыновьям, переместилась внутрь их самих. Власть отца приобрело внутреннее Сверх-Я, которое установило ограничения и наложило запреты на повторение преступного деяния. Ненависть против отца повторялась в последующих поколениях. Одновременно в этих поколениях сохранялось и бессознательное чувство вины. Всякий раз, когда происходило подавление чувства ненависти и агрессии против отца, наблюдалось и усиление чувства вины, поскольку усиливалась власть Сверх-Я. Так, по мнению Фрейда, на почве амбивалентного отношения к отцу происходило зарождение совести и усиление чувства вины.

В следующих разделах учебника, где речь пойдет о психоаналитическом понимании культуры, соотношениях между Эросом и инстинктом разрушительности, подробнее будут рассмотрены вопросы, связанные с новациями, которые Фрейд внес в трактовку влечений в 20-30-х годах. В контексте рассмотрения этической проблематики важно понять взгляды основателя психоанализа на «роковую неизбежность» чувства вины, возникновение и природу совести.

Изречения

З. Фрейд: «Мы подозреваем, что табу дикарей Полинезии не так уж чуждо нам, как это кажется с первого взгляда, что запрещения морали и обычаев, которым мы сами подчиняемся, по существу своему могут иметь нечто родственное этому примитивному табу и что объяснение табу могло бы пролить свет на темное происхождение нашего собственного „категорического императива“».

З. Фрейд: «Теперь нам со всей ясностью видна и причастность любви к возникновению совести, и роковая неизбежность чувства вины. При этом не имеет значения, произошло отцеубийство на самом деле или от него удержались. Чувство вины обнаружится в обоих случаях, ибо оно есть выражение амбивалентного конфликта, вечной борьбы между Эросом и инстинктом разрушительности или смерти».

В некоторых своих работах, в частности в «Недовольстве культурой», Фрейд подчеркивал, что на возникновение чувства вины психоаналитики смотрят по-иному, чем это обычно делают психологи. Так, согласно распространенному представлению, человек чувствует себя виновным тогда, когда он совершил какое-то деяние, признаваемое злом. Но подобное представление мало что проясняет в отношении возникновения чувства вины. Поэтому иногда добавляют, что виновным является также и тот человек, который не сделал никакого зла, но имел соответствующее намерение совершить определенное деяние, ассоциирующееся со злом. Однако и в том, и в другом случае предполагается, что человеку заранее известно зло – как нечто дурное, что необходимо исключать до его исполнения. Такое представление о возникновении чувства вины основывается на допущении, что человек обладает некой изначальной, естественной способностью к различению добра и зла.

Фрейд не разделял подобного представления ни об изначальной способности к различению добра и зла, ни о возникновении на основе такого различения чувства вины. Он утверждал, что часто зло не является ни опасным, ни вредным для человека. Напротив, оно подчас приносит ему удовольствие и становится для него даже желанным. Исходя из такого понимания зла, основатель психоанализа выдвинул положение, согласно которому различение между добром и злом происходит не на основе какой-то врожденной, внутренней способности человека, а в результате того воздействия на него, которое осуществляется извне.

Но чтобы поддаться какому-то внешнему воздействию, человек должен иметь определенный мотив, определяющий данное воздействие на него. Такой мотив, по мнению Фрейда, обнаруживается в беспомощности и зависимости человека от других людей, и он является не чем иным, как страхом утраты любви. Будучи зависимым от другого, человек оказывается перед лицом угрозы того, что понесет наказание со стороны лица, некогда любившего его, но в силу каких-то причин отказавшего ему в своей любви и вследствие этого способного проявить свое превосходство и власть в форме какой-либо кары.

У ребенка страх утраты любви очевиден, поскольку он боится, что родители перестанут любить его и будут строго наказывать. У взрослых людей также наблюдается страх утраты любви с той лишь разницей, что на место отца, матери или обоих родителей становится человеческое сообщество. Все это означает, что страх утраты любви, или «социальный страх», может восприниматься не только в качестве питательной почвы для возникновения чувства вины, но и являться основанием для его постоянного усиления.

Однако Фрейд не столь односторонен в оценке подобной ситуации, как это может показаться на первый взгляд. В его представлении в психике человека наблюдаются значительные изменения по мере того, как происходит интериоризация авторитета родителей и человеческого сообщества. Речь идет о формировании Сверх-Я, об усилении роли совести в жизни человека. С возникновением Сверх-Я ослабляется страх перед разоблачением со стороны внешних авторитетов; в то же время исчезает различие между злодеянием и злой волей, поскольку от Сверх-Я невозможно скрыться даже в своих мыслях. Это приводит к возникновению нового соотношения между совестью человека и его чувством вины, поскольку, в представлении Фрейда, Сверх-Я начинает истязать внутренне сопряженное с ним Я и ждет удобного случая, чтобы наказать его со стороны внешнего мира.

Все эти соображения о соотношении страха, совести и вины были высказаны Фрейдом в работах 20-х годов. Однако уже в исследовании «Тотем и табу» он говорил о «совестливом страхе», признаке страха в чувстве вины, сознании вины табу и совести табу как самой древней форме, в которой проявляются нравственные запреты. Именно в этом исследовании он поднял вопрос о происхождении и природе совести. Он считал, что, подобно чувству вины, совесть возникает на почве амбивалентности чувств из определенных человеческих отношений, с которыми связана эта амбивалентность. Согласно его воззрениям, табу можно рассматривать в качестве веления совести, нарушение которого ведет к возникновению ужасного чувства вины.

Такое понимание совести имеет общие точки соприкосновения с категорическим императивом Канта как неким законом нравственности, благодаря которому поступок человека является объективно необходимым сам по себе, без соотнесения его с какой-либо иной целью. Фрейд воспринял кантовскую идею о категорическом императиве, полагая, что с точки зрения психологии таковым является и табу, играющее важную роль в жизни первобытных людей. Если Кант говорил о нравственном законе, то основатель психоанализа рассмотрел категорический императив в качестве особого психического механизма, всецело предопределяющего или корректирующего деятельность человека.

В своей «овнутренной» ипостаси этот императив представлялся Фрейду не чем иным, как совестью, способствующей вытеснению и подавлению природных влечений человека. Ведь в общем плане для основателя психоанализа нравственность – это ограничение влечений. Поэтому и совесть как нравственная категория, соотносится им с ограничениями влечений и желаний человека. Но является ли совесть божественной по своему происхождению, как настаивают на этом религиозные деятели? Или она имеет вполне земное происхождение и связана с историей развития человека и человечества? Дана ли нам совесть изначально, от рождения, или она формируется постепенно в процессе человеческой эволюции?

Фрейд провел аналогию между категорическим императивом Канта как нравственным законом и совестью как не нуждающимся ни в каком доказательстве внутренним восприятием недопустимости проявления имеющихся у человека сексуально-враждебных желаний. В то же время он ссылался на клинические данные и наблюдения за детьми, свидетельствующие о том, что совесть не всегда является постоянным источником внутреннего давления на человека и что она не дана ему изначально, от рождения. Так, у подверженных меланхолии пациентов совесть и мораль, данные будто бы от Бога, обнаруживаются как периодические явления. У маленького ребенка нет никаких нравственных тормозов против его стремления к получению удовольствия, и можно было бы сказать, что он от рождения аморален. Что касается совести, то, по выражению Фрейда, здесь Бог поработал «не столь много и небрежно», поскольку у подавляющего большинства людей она обнаруживается в весьма скромных размерах. Тем не менее, как и в случае более позднего признания за религией части исторической правды, основатель психоанализа готов согласиться с тем, что в утверждениях о божественном происхождении совести содержится доля правдоподобия. Однако не метафизического, а психологического характера.