Символическая жизнь. Том 1. Тавистокские лекции - Карл Густав Юнг

и решением указанных проблем. Таким образом, «Ежегодник» позволит публике следить за продолжением работ в области, которую, несомненно, ожидает большое будущее, а еще предложит ориентиры для понимания текущего состояния и проблематики, имеющих первостепенное значение для всех наук о человеке.

Доктор К. Г. Юнг,

Цюрих, январь 1909 г.

Примечания на полях книги Ф. Виттельса «Половые расстройства»[345]

926 Эта книга написана с неподдельной страстью – и с умом. В ней обсуждаются такие вопросы, как аборт, сифилис, семья, ребенок, женщины и профессии для женщин. Ее девиз гласит: «Люди должны проживать свою сексуальность, иначе их жизнь будет искажена». Соответственно, Виттельс возвышает голос за освобождение сексуальности в самом широком смысле. Он говорит на языке, который редко слышишь, на языке беспощадной, почти фанатичной правдивости, который звучит неприятно, потому что срывает все покровы притворства и разоблачает всякую культурную ложь. Не мое дело судить о нравственности автора. Науке стоит прислушаться к этому голосу и молчаливо признать, что перед нами вовсе не глас вопиющего в пустыне, что сей голос может созвать многих, вступающих на этот путь, что перед нами движение, порождаемое незримыми источниками, и оно день ото дня превращается во все более полноводный поток. Наука должна проверять и взвешивать доказательства – и понимать эти доказательства.

927 Книга посвящена Фрейду и во многом опирается на труды Фрейда, психология которого фактически служит научной рационализацией упомянутого современного движения. Для социального психолога общественное движение – всегда интеллектуальная проблема, а для социального моралиста – это вызов. Автор отвечает на этот вызов одним образом, другие же будут отвечать иначе. Нужно слушать всех. Здесь как нельзя более уместным будет предостережение против, с одной стороны, чрезмерных выражений и восторга и, с другой стороны, против приступов слепого негодования. Мы должны совершенно беспристрастно осознать следующее: наши устремления во внешнем мире отражают конфликты внутри нас. В конце концов придется признать, что человечество – это не просто скопление индивидуумов, совершенно отличных друг от друга, что оно обладает высокой степенью психологической общности, в сравнении с которой индивидуум предстает всего-навсего незначительным вариантом. Как мы можем справедливо судить об этом, не будучи в состоянии признать, что такова наша собственная проблема? Кто с этим смирится, тот сначала станет искать решение в самом себе. В общем-то, так и рождаются все великие решения.

928 Впрочем, большинству людей как будто присуща тайная любовь к подглядыванию: они наблюдают за происходящим так, словно сидят в цирке, и желают сей же час установить раз и навсегда, кто в конце концов прав, а кто виноват. Но тот, кто научился исследовать подоплеку собственных мыслей и действий и получил прочное и благотворное впечатление о том, как наши бессознательные биологические позывы искажают логику суждений, очень быстро теряет удовольствие от этих гладиаторских боев и публичных диспутов и предается им уже в себе и с собой. Так мы сохраняем нужный взгляд, особенно необходимый нам в эпоху, предзнаменованием которой послужили сочинения Ницше. Виттельс наверняка не останется одинок; он – лишь первый из многих, способных сделать «этические» выводы из подлинно биологической психологии Фрейда, выводы, которые потрясут до основания прежние «нормы приличия» и «блага». Как заметил один французский остроумец, среди всех изобретателей моралистам тяжелее всего, так как их новшества неизменно безнравственны. Это абсурдное и в то же время грустное положение дел показывает, насколько устарели наши представления о морали. Им не хватает лучших достижений современной мысли – биологического и исторического сознания. Эта неприспособленность должна рано или поздно привести к падению морали, и ничто не в силах предотвратить это. Тут поневоле вспоминаются мудрые слова Анатоля Франса: «Несмотря на прошедшее, показывающее им непрерывное движение и смену прав и обязанностей, они сочли бы себя одураченными, если бы предвидели, как будущее человечество создаст себе иные права, иные обязанности и иных богов. Наконец они боятся лишить себя уважения в глазах современников, принимая на себя ту ужасающую безнравственность, какой явится будущая нравственность. Вот препятствия, которые нам мешают исследовать будущее»[346].

929 Опасность нашего старомодного понимания морали состоит в том, что наши взоры закрыты от новшеств, каковые, сколь угодно уместные и полезные, всегда несут в себе примету безнравственности. Именно здесь наш взор должен быть ясным, мы должны заглядывать далеко вперед. Движение, о котором я говорил, стремление реформировать сексуальную мораль, не является выдумкой нескольких капризных сомнамбул; нет, оно обладает всеми признаками природной силы. Никакие доводы или придирки к raison d’etre[347] морали здесь не годятся; мы должны принять то, что наиболее разумно, и извлечь из него максимум пользы, выполняя тяжелую и грязную работу. Книга Виттельса предвещает грядущее, многих этим шокирует и пугает. Длинная тень этого страха, естественно, падет на психологию Фрейда, которую, конечно же, обвинят в распространении беззакония. Желая это предвосхитить, я хочу сказать слово в ее защиту. Наша психология – это наука, которую можно в лучшем случае обвинить в том, что она изобрела динамит, теперь доступный террористам. Как поступают моралисты и врачи общей практики – не наше дело, мы не собираемся вмешиваться. Множество неспециалистов непременно все равно хлынет в движение и примется творить несусветные глупости, но это нас тоже не касается. Наша цель состоит исключительно в обретении научного знания, и нам не нужно беспокоиться о шумихе, которая поднимается вокруг. Если религии и морали суждено вследствие этого пасть, то тем хуже для них, что они не озаботились подкреплением. Знание – как сила природы, непреодолимо идущая своим путем по внутренней необходимости. Невозможно ни замалчивание, ни уступки – подразумевается лишь безоговорочное подчинение.

930 Это знание не следует отождествлять с изменчивыми взглядами обычного медика, и потому оно не подвержено оценке нравственных принципов. Нужно говорить об этом вслух, поскольку и сегодня достаточно тех, кто притязает считаться ученым, но переносит свои моральные опасения даже на научные открытия. Как и всякая настоящая наука, психоанализ находится за пределами морали; он рационализирует бессознательное и тем самым приспосабливает прежде автономные и бессознательные инстинктивные силы к психической иерархии. Различие между «до» и «после» заключается в том, что индивидуум теперь и вправду хочет быть тем, кто он есть, не желает оставлять ничего на волю слепой предрасположенности бессознательного. На немедленно встающее возражение, что тогда мир расколется вдребезги, и должен ответить прежде всего психоанализ; за ним последнее слово, но только в уединении консультационного кабинета, потому что этот страх индивидуален. Хватит и того, что целью психоанализа является психическое состояние, в котором «ты должен»