Вселенная в одном атоме: Наука и духовность на служении миру - Гьямцхо́ Нгагва́нг Ловза́нг Тэнцзи́н "Далай-лама XIV"

Наука имеет дело с теми аспектами реальности и человеческого бытия, которые доступны для различных методов исследования на основе эмпирических наблюдений, количественного анализа, повторяемости эксперимента и независимого подтверждения, при которой несколько независимых исследователей могут сказать: «Да, я видел тот же самый эффект и получил такой же результат». Поэтому область научного изучения ограничивается физическим миром, включая человеческое тело, астрономические объекты, доступные измерению энергии и функционирование различных структур. Эмпирические наблюдения, совершаемые на этой основе, образуют поле для дальнейшего экспериментирования и обобщений, которые могут быть включены в обширную картину научного знания. Все это вместе представляет собой имеющуюся на данный момент парадигму науки. Совершенно ясно, что она не может охватывать всех аспектов реальности, особенно в сфере человеческого бытия. В дополнение к объективному миру материи, в исследовании которого наука достигла огромного мастерства, существует субъективный мир чувст з, эмоций и мыслей, а также человеческих ценностей и проистекающего из них вдохновения. Решив для себя, что эта область не играет никакой определяющей роли в нашем понимании реальности, мы тем самым утратим связь с богатством и разнообразием собственного бытия, и наше понимание мира никогда не сможет стать всесторонним. Реальность, включающая в себя и всю полноту человеческих переживаний, гораздо более сложна, чем это представляется научному материализму.

3. Пустота, теория относительности и квантовая физика

Один из самых поразительных результатов развития науки — изменение нашего понимания устройства мира в свете новых открытий. Например, физика до сих пор пытается освоиться с новой научной парадигмой, возникшей в начале XX в. в результате появления теории относительности и квантовой механики. Ученые и философы вынуждены теперь постоянно иметь дело с двумя конфликтующими моделями реальности — классической ньютоновской моделью, предполагающей механистичность и полную предсказуемость всех событий во Вселенной, и релятивизмом квантовой механики, вносящей в понимание мира принцип неопределенности. Применение этой второй модели к пониманию окружающей нас повседневной реальности еще не до конца прояснено.

Моя собственная картина мира основывается на философии и учениях буддизма, возникшего в интеллектуальной среде Древней Индии. Я познакомился с индийской философией в очень раннем возрасте. Моим учителем в тот период был регент Тибета Тадраг Ринпоче, а также Линг Ринпоче. Тадраг Ринпоче был тогда уже довольно пожилым человеком, всеми уважаемым и очень суровым. Значительно более молодой Линг Ринпоче по характеру был очень мягок, что проявлялось в словах и поступках, глубоко образован и немногословен (по крайней мере, в период моего детства). Я помню, что присутствие обоих наставников приводило меня в трепет. У меня было два помощника по философии, с которыми я должен был вести диспуты по изучаемым предметам. В их число входили Триджанг Ринпоче и известный монгольский ученый монах Нгодруб Цокньи. После кончины Тадрага Ринпоче Линг Ринпоче стал моим старшим учителем, а Триджанг Ринпоче занял место младшего учителя.

Оба эти наставника оставались моими учителями до конца формального обучения, и от них обоих я непрерывно получал учения различных линий тибетского буддизма. Они очень дружили, но их характеры были совершенно различны. Линг Ринпоче имел коренастую, крепкую фигуру и абсолютно гладкую лысину; когда он смеялся, то сотрясался всем телом. Внешне он совершенно не походил на знатока философии. Триджанг Ринпоче, напротив, был высоким и худощавым человеком, с очень утонченными и обходительными манерами и довольно нехарактерным для тибетца тонким, остро очерченным носом. Он был очень добрым, имел глубокий голос и очень мелодично рецитировал ритуальные тексты. Линг Ринпоче запомнился мне блестящим философом с острой логикой и феноменальной памятью, а Триджанг Ринпоче — одним из замечательнейших поэтов своего времени, с великолепным чувством искусства и литературы. По своему темпераменту и врожденным склонностям я, наверное, ближе к Лингу Ринпоче, чем к кому-либо другому из моих наставников. Не будет преувеличением сказать, что Линг Ринпоче оказал на меня наибольшее влияние.

Когда я приступил к изучению философских систем различных школ Древней Индии, у меня не было возможности как-либо увязать их со своим собственным личным опытом. Например, теория причинности школы Санкхья считает результат проявлением того, что уже существует внутри причины; теория универсалий вайшешиков гласит, что множество, составляющее любой класс объектов, имеет постоянное идеальное общее, не зависящее от его частей. Есть аргументы индийских теистических школ, доказывающие существование Творца, и буддийские контраргументы, обосновывающие противоположную точку зрения. В дополнение ко всему этому я должен был заучивать множество сложных различий в точках зрения разнообразных философских школ буддизма. Эти различия были слишком далеки от повседневной жизни десятилетнего мальчика, чьи интересы склонялись больше к тому, чтобы разобрать и собрать часы, покопаться в машине или разглядывать в журнале «Лайф» фотографии сцен Второй мировой войны. Когда Бабу Таши разбирал и чистил генератор, я всегда старался оказаться рядом с ним. Мне так нравилось наблюдать за этим процессом, что в такие минуты я часто забывал не только об уроках, но и о еде. И когда мои наставники приходили, чтобы напомнить об учебе, в мыслях я все равно возвращался к генератору и его многочисленным деталям.

Но к моему шестнадцатилетию все изменилось. События стали развиваться со стремительной быстротой. Когда летом 1950 года китайская армия вплотную подошла к границам Тибета, регент Тадраг Ринпоче решил, что настало время сделать меня полноправным лидером страны. Наверное, именно это вынужденное расставание с периодом юношества в виду устрашающей близости грядущего кризиса развернуло мой ум к необходимости получения образования. Как бы там ни было, но начиная с шестнадцати лет мое отношение к изучению буддийской философии, психологии и духовности стало качественно иным. Я не только начал прилагать искренние усилия к изучению этих предметов, но смог также соотнести многие из изучаемых мною положений со своей жизнью и событиями вокруг меня.

Я все усерднее предавался изучению, размышлениям и медитативному погружению согласно теории и практике буддизма, а между тем отношения тибетцев с китайскими силами, вторгшимися в страну, становились все напряженнее. Делались попытки достичь какого-то хотя бы относительно приемлемого политического соглашения. Наконец я завершил свое формальное обучение и в священной столице Тибета Лхасе в присутствии нескольких тысяч монахов выдержал экзамен на звание геше. Воспоминание об этом событии, знаменующем собой высшую точку в моем академическом обучении, до сих пор наполняет меня чувством радости и удовлетворения. Но вскоре после этого политический кризис, разразившийся в Центральном Тибете, вынудил меня бежать из родной страны в Индию и начать жизнь бесправного беженца. Таков мой официальный статус и на сегодняшний день. Но утратив гражданство в своей собственной стране, я обрел его в более широком смысле и теперь с полным правом могу сказать про себя, что являюсь гражданином мира.

Одно из важнейших философских прозрений буддизма состоит в том, что известно как доктрина пустотности. В ее основе лежит глубочайшее понимание того факта, что существует фундаментальное различие между тем, как мы воспринимаем мир, включая и свое собственное существование в нем, и тем, как вещи существуют на самом деле. В своем повседневном опыте мы склонны относиться к миру и к самим себе так, будто эти сущности представляют собой самодостаточную, поддающуюся точному определению, дискретную и постоянную реальность. Например, обратившись к своему представлению о самих себе, мы обнаружим, что склонны верить в наличие своего рода основы собственного существа, которая характеризует нашу индивидуальность и самоидентичность как отдельное эго, независимое от составляющих нас физических и психических элементов. Философия пустотности показывает, что такое представление не только является фундаментальным заблуждением, но становится также основой привязанностей, пристрастий и многочисленных предубеждений.