Гийом Аполлинер - Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт

СВЯТАЯ АДОРАТА

© Перевод Л. Цывьян

Фердинанду Молина{213}

Как-то в Венгрии я осматривал небольшую церковь в Сепени, и мое внимание обратили на весьма почитаемую верующими раку с мощами.

— В ней, — сообщил мне мой гид, — тело святой Адораты. Лет шестьдесят назад неподалеку отсюда нашли гробницу. Вне всяких сомнений, в ней была захоронена одна из первохристианских мучениц эпохи римского владычества, когда в окрестностях Сепени проповедовал христианство диакон Марцеллин, один из тех, кто видел, как распяли святого Петра.

По всей вероятности, святая Адората обратилась в христианство, услышав проповедь диакона, а после мученической смерти тело блаженной погребли священники-римляне. Предполагается, что Адората — это латинский перевод языческого имени мученицы, которая, как считается, не получила иного крещения, кроме крещения кровью. Действительно, у имени этого не христианское звучание, однако прекрасная сохранность тела, которое совершенно не было затронуто тлением, свидетельствует, что это одна из тех избранных дев, что поют в раю славу Господу. И вот десять лет назад святая Адората была канонизирована в Риме.

Я весьма рассеянно слушал все эти объяснения. Меня не слишком интересовала святая Адората, и я уже собрался покинуть церковь, как вдруг мое внимание привлек вздох, раздавшийся рядом со мной. Его издал элегантно одетый старичок; он стоял, опираясь на трость с набалдашником из коралла, и не отрываясь глядел на раку.

Я вышел из церкви, старичок последовал за мной. Я обернулся, чтобы взглянуть еще раз на эту старомодно-элегантную фигуру. Он мне улыбнулся. Я поклонился в ответ.

— Сударь, а вы верите всему, что рассказал вам причетник? — спросил он меня на французском, по-венгерски раскатывая «р».

— Бог мой, — отвечал я, — в религиозных вопросах я совершенно несведущ.

Он продолжал:

— Вы, сударь, приезжий, а мне давно уже хочется поведать правду обо всем этом человеку вроде вас, но при условии, что вы не расскажете ни слова из того, что услышите, никому в этой стране.

Мне стало чрезвычайно любопытно, и я дал обещание, которое он от меня требовал.

— Так вот, сударь, — произнес старичок, — святая Адората была моей любовницей.

Я чуть попятился, решив, что имею дело с сумасшедшим. Моя реакция не осталась не замеченной им, он улыбнулся и чуть дрожащим голосом промолвил:

— Нет, сударь, я не сумасшедший и говорю вам истинную правду. Святая Адората была моей любовницей! Господи, да если бы она согласилась, я женился бы на ней!..

Когда я познакомился с ней, мне было девятнадцать. А сейчас мне уже за восемьдесят, и другой женщины, кроме нее, я не смог полюбить.

Мой отец был богатый помещик, владения его находились в окрестностях Сепени. Я изучал медицину. Занимался я так напряженно, что изрядно подорвал свое здоровье, и врачи порекомендовали мне путешествовать, дабы сменить обстановку и климат. Я отправился в Италию. И в Пизе встретил ту, которой сразу же отдал и свое сердце, и жизнь. Она была со мной в Риме, в Неаполе. О, это было путешествие, в котором любовь придавала городам еще большую красоту. Мы прибыли в Геную, и я собирался увезти ее в Венгрию, представить родителям и жениться на ней, как вдруг в одно ужасное утро обнаружил ее рядом с собой мертвую…

Старичок на миг прервал свой рассказ. А когда продолжил, голос его дрожал еще больше, чем прежде, и мне приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова.

— Мне удалось скрыть смерть моей возлюбленной от гостиничной прислуги, но для этого пришлось прибегнуть к хитростям, что впору убийце. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня бьет дрожь. Никто ни в чем меня не заподозрил, все решили, что моя подруга уехала ранним утром.

Не буду рассказывать вам о тех ужасных часах, что я провел рядом с телом, которое укрыл в сундуке. Короче, операцию по бальзамированию я произвел так, что никто ничего не заметил. Разумеется, мне весьма в моих обстоятельствах поспособствовало то, что это был большой отель: множество народу, все время приезжают и уезжают постояльцы, определенная безличность людей, живущих в гостинице…

А потом была дорога обратно и беспокойства, связанные с таможней, но, слава богу, я прошел через нее без особых затруднений. О сударь, это воистину чудо!.. Домой я вернулся бледный, худой, совершенно неузнаваемый.

В Вене я купил у одного антиквара каменный саркофаг из какого-то знаменитого, толком не знаю, собрания. Дома мне позволяли делать все, что вздумается, не вмешиваясь в мои занятия, и никого не удивило ни количество, ни тяжесть багажа, который я привез из Италии.

Я собственноручно выбил надпись АДОРАТА и крест на саркофаге, в который положил обернутое полотнищем тело моей возлюбленной…

Ночью я с огромным трудом перевез останки моей любимой на поле по соседству и похоронил, и только я один знал, где она погребена. Каждый день я приходил туда молиться.

Прошел год… Мне пришлось уехать в Будапешт… Каково же было мое отчаяние, когда, возвратись через два года, я увидел, что на том месте, где я схоронил сокровище, которое любил больше жизни, стоит завод!.. Я почти обезумел и едва не наложил на себя руки после того вечера, когда к нам пришел священник и поведал мне, как, копая котлован под завод, рабочие нашли саркофаг христианской мученицы римской эпохи по имени Адората и что драгоценную эту раку перевезли в скромную деревенскую церковь.

Поначалу я собрался было открыть священнику его ошибку. Но потом раздумал, решив, что в церкви смогу видеть мое сокровище когда захочу.

Любовь подсказала мне, что моя возлюбленная вполне достойна почестей, какие ей воздают благочестивые верующие. Да я и сегодня в этом уверен, ибо она была прекрасна, обладала неповторимой прелестью и умела так беспредельно любить, что, возможно, и стало причиной ее смерти. Притом она была добрая, мягкая и набожная, и, если бы не умерла, я женился бы на ней. И я решил: пусть события идут своим чередом, а любовь моя превратилась в религиозное поклонение. К той, которую я любил, приходили паломники. Потом ее причислили к лику блаженных, а через пятьдесят лет после обнаружения тела канонизировали. Я поехал в Рим, чтобы участвовать в церемонии канонизации, и это было, пожалуй, самое прекрасное зрелище, какое мне довелось видеть.

Благодаря причислению к лику святых моя возлюбленная вознеслась на небо. Я испытал радость, подобную той, что испытывают ангелы в раю, и как можно скорей вернулся сюда, чтобы наслаждаться самым возвышенным и небывалым счастьем — молиться перед алтарем святой Адораты…

…С глазами, полными слез, элегантный старичок уходил, постукивая по земле тростью с коралловым набалдашником и шепча: «Святая Адората… святая Адората…»

ВОСПОМИНАНИЯ ВСЛУХ

© Перевод И. Шафаренко

Морису Рейналю{214}

Как-то раз я был в Лондоне и остановился в одном из пансионов с доброй репутацией; мне отвели вполне комфортабельную комнату, где я прекрасно спал всю ночь.

Но утром я проснулся очень рано от разговора в соседней комнате за стеной.

Беседа шла на американском английском с отчетливым мягким западным акцентом. Разговаривали мужчина и женщина, и оба говорили очень страстно.

— Олли, почему вы уехали, не предупредив меня? Почему? Почему?

— Почему, Чизлам? Потому что моя любовь к вам связала бы мою свободу, а свобода мне дороже любви.

— Значит, моя золотоволосая Олли, вы меня любили, и эта любовь — причина того, что я вас потерял?

— Да, Чизлам! Я бы в конце концов уступила вашим настояниям и вышла за вас замуж. Но, сделав это, я отказалась бы от своего искусства…

— О, неистовая Олли! Я все равно буду вас ждать! Всегда!

Диалог продолжался в том же тоне: гордая и независимая Олли упорно отказывала матримониальным и любовным предложениям Чизлама.

Поскольку я хорошо знал англосаксонскую чопорность, я сначала удивился тому, что в приличном пансионе терпят ночной визит женщины к постояльцу. Но потом забыл об этом.

Мое удивление возобновилось на следующее утро: я был снова разбужен громким разговором, который на этот раз шел по-французски, но с тем же американским западным акцентом. Чизлам снова разговаривал с женщиной.

— Нет, вы меня больше не любите, господин Чизлам! Теперь вы вечно вертитесь около этой дрессировщицы собачек Олли, худой, как палка от метлы. Не прошло и месяца с тех пор, как вы впадали в экстаз, когда я пела свой романс, и это, несомненно, была любовь, — ведь у меня не такой уж замечательный голос!

— Я в конце концов это заметил, мадмуазель Крикет. Да, кроме того, и вы меня не любите! Вы играете со мной только из кокетства.