Быть. Монография - Василий Леонидович Курабцев

страны, которое воздвигло такого гениального полководца, как Жуков, – говорил в одной из проповедей архимандрит Иоанн (Крестьянкин). – В прежние времена Господь воздвигал для России Суворова, Кутузова. В наше время – Георгий Жуков. Это была милость Божия. Мы обязаны ему спасением».

В 1995 году на Поклонной горе в Москве вознесся белокаменный храм в честь святого великомученика и победоносца Георгия. И в этом же году на Манежной площади установлен один из самых известных бронзовых памятников маршалу Жукову работы скульптора В. М. Клыкова – конная статуя маршала, принимающего парад Победы 24 июня 1945 года. «Мне хотелось передать образ полководца, который, как бы натянув поводья, принес победу, попирая фашистские штандарты, к стенам древнего Кремля, – сказал в одном из интервью Вячеслав Клыков. – На Параде в 1945-м у Жукова был конь арабской породы, отличавшийся бесподобным изяществом, легкостью. Эту легкость мне и хотелось передать, показать мерный ритм парада Победы: конь шагает и попирает фашистские регалии…». Художественный образ маршала, однако, по некоторым оценкам, оказался недостаточно удачным. Жуков – это не «легкость» и «изящество» его коня и его самого, а, скорее, решительность и продуманная профессиональная мощь.

И все-таки есть сомнения в вопросе православности Г. К. Жукова. Аргументы его дочери Марии Георгиевны не вполне убедительны. Ведь хорошо известно, что в юношестве в Москве Жуков с неудовольствием относился к посещению храма, за исключением наслаждения от пения хора и знаменитого протодиакона. «Мы не любили бывать в церкви и всегда старались удрать оттуда под каким-либо предлогом. Однако в Успенский собор ходили с удовольствием – слушать великолепный синодальный хор и специально протодьякона Розова: голос у него был, как иерихонская труба» [26, 35]. Слушать хор и протодьякона – это ведь не важный признак православной веры? Слушать с удовольствием могут и неверующие.

Как сочетать частую жестокость Маршала и применение сильных наказаний с православным прощением и милосердием? Мог ли православный человек, который не имел права посещать церковь, не имел права исповедоваться и причащаться, не имел права крестить своих дочерей, постоянно скрывать перед очевидными и беспощадными безбожниками первого ряда советской власти свою веру? Перед Сталиным, с его утонченным чутьем на своих и на провинившихся? Мог ли он, будучи верующим, отдавать чудовищные приказы о расстрелах семей тех, кто сдался в плен (приказ № 4976 от 28 сентября 1941 года по Ленинградскому фронту)?

Его высказывание о Боге, переданное протоиереем отцом Анатолием, говорит, скорее, о начале и частичности веры в Бога, а не о серьезной вере. Его вероятные посещения старца Нектария Оптинского можно понимать не только как свидетельство православности героя, но и как попытку решить свои проблемы благодаря прозорливости старца (и необязательно для этого быть верующим христианином). А иконка Жукова – это можно понять и так, что он, как, возможно, и Сталин, надеялся на чудо, при этом оставаясь марксистом-большевиком. Таким образом, реальность православной веры маршала остается лишь предположительной. К тому же такой прямой русский человек, как маршал Жуков, вряд ли был способен лицемерить с членами Политбюро, со Сталиным, с генералами и маршалами, с солдатами (среди которых были «верующие в коммунизм» безбожники), со всеми – постоянно и убедительно, у всех на виду. Он бы где-то сорвался и был бы замечен чекистами. И прошел бы через «подвалы».

Православие – это совсем другая идеология. А коммунизм, как светская религия, формирует из человека обольщенного неоязычника и идолопоклонника, «дружного», скорее, с демоническим миром. Не случайно святая блаженная Матрона во время шумных первомайских парадов просила своих служек закрыть форточки, потому что большое количество бесов летало в воздухе. Матрона их видела, а все другие не видели.

Поэтому аргументы о тайной религиозности Жукова все-таки предположительны. Как и мнение о тайной религиозности И. В. Сталина. Жукову не повезло со временем (советским), с окружением (беспощадным), с невозможностью иного пути, кроме коммунистического, а значит, и атеистического. Перед Эйзенхауэром он защищал советскую идеологию с позиции ее справедливости и коллективизма. Это говорит не о православности Маршала, а о его русском морализме, который позволял ему интегрироваться с правящей советской элитой, «быть своим». Обманутая русская природа Жукова, как и большинства других советских людей, делала не только из частично верующего Жукова, но и из бывших православных людей преданных коммунистов и сталинистов. Малейшее колебание в вопросе о Боге могло стоить жизни или ГУЛАГА. А «подвалов», как известно, Жуков очень (или серьезно) боялся.

Тем не менее полностью нельзя и сомневаться в тайной личной вере маршала, вере вопреки социалистическому обществу и государству. Как говорил Гераклит Эфесский, «по какому пути ни пойдешь, концов души не найдешь». Возможно, у Жукова была своя антиномическая религиозная истина: Бог есть и жив, и Бог как бы самоустранился и «доверил» безбожникам СССР строить новый прекрасный и справедливый мир. Оправдан и Бог, и борьба большевиков. В духе «православного атеизма» бывших советских коммунистов. Этот вопрос, скорее всего, так и останется неразрешенным.

Оценка маршала Г. К. Жукова известными соотечественниками и иностранцами

Моя работа над этой великой национальной темой не может претендовать на роль окончательной объективной истины о маршале Г. К. Жукове. Но она мыслилась как системная и объективно-научная (хотя и включила в себя, возможно, излишне восторженные оценки западных аналитиков и писателей). Парадоксально то, что наилучшие оценки Жуков получил от своих врагов – немецких полководцев и американских союзников (Э. фон Манштейна, Ф. В. фон Меллентина, Г. Вейдлинга, Г. фон Рунштедта, У. Спара, М. Кайдена, Г. Солсбери, Д. Эйзенхауэра и других). Есть почти легенда о том, что пленный немецкий офицер Г. Эккер в апреле 1945 года назвал пять причин русских побед: это «русский солдат, танк Т-34, самолет Ил-2, сталинская реактивная „катюша“ и маршал Жуков». И немудрено – ведь «этот человек был рожден побеждать» (А. М. Василевский).

Парадоксально, что в России нашлись очернители его великого патриотического труда (при том, что многие данные о войне неизвестны или недоступны). Но остался явным даже для непосвященных образ великого русского самородка и могучего военного профессионала, который в силу своей одаренности, труда, самообразования, бесстрашия и «размашистости» сумел внести существенный вклад в победу над мировым злом.

После снятия Хрущева в 1965 году Жуков снова вышел на публику, появившись на большом собрании в связи с 20-летием Победы. И вдруг – бурная оглушительная овация всего зала. Состоялось «восстановление исторической справедливости» [49, 264].

Митрополит Пермский и Соликамский Мефодий (Немцов Николай Федорович) оценил великого маршала так: «Фигура Жукова – это своеобразный символ нации. В ней, этой фигуре, – духовный и моральный