Горькие силлогизмы - Эмиль Мишель Чоран

вообще пройдоха. На его лице я не обнаружил ни малейших следов разрушения, ни одной из тех отметин, что свидетельствуют – перед тобой реальное существо, личность, а не привидение. Я не знал, о чем с ним говорить, испытывая смущение и даже страх. В такое замешательство приводит нас тот, кому удается спастись от времени или хотя бы чуть-чуть увильнуть от него.

* * *

Д. Ч. жил в румынской деревне и писал книгу воспоминаний о детстве. Однажды он сказал своему соседу, крестьянину по имени Коман, что благодаря этой книге потомки не забудут и о нем. На следующее утро сосед пришел к нему и обратился с такими словами: «Я знаю, что я человек никудышный, но все-таки не думал, что пал так низко, чтобы писать обо мне в книжке».

Насколько же изустный мир был выше нашего! Живые существа (я имею в виду народы) сохраняют свою подлинность лишь до тех пор, пока письменность наводит на них ужас. Стоит им проникнуться всеми предрассудками написанного слова, как они впадают в фальшь, утрачивают свои бывшие суеверия и приобретают новое, которое во сто крат хуже всех прежних, вместе взятых.

* * *

Прикованный к постели, неспособный подняться, я отдаюсь капризам памяти и снова вижу себя ребенком, снова брожу по Карпатам. Как-то раз я наткнулся на привязанную к дереву собаку – видно, хозяин решил от нее избавиться. Она была худа до прозрачности и настолько лишена всякой жизни, что только смотрела на меня не в силах пошевелиться. И все-таки она стояла на своих ногах…

* * *

Незнакомый человек рассказал мне, что совершил убийство. Полиция его не искала, потому что его никто не подозревал. Я один знал, что он – убийца. Что мне было делать? Пойти его выдать я не мог – мне не хватало смелости и бесчестья (все-таки он открыл мне тайну, и какую тайну!). Я чувствовал себя его сообщником и смирился с тем, что меня должны арестовать и покарать. В то же самое время я твердил себе, что это было бы слишком глупо. Может, все-таки выдать его? Этими вопросами я терзался, пока не проснулся.

* * *

Бесконечность сомнений присуща нерешительным людям. Они никак не могут определиться в жизни и еще меньше – в своих снах, которые состоят из сплошных колебаний, трусости и укоров совести. Такие люди – идеальный объект для ночных кошмаров.

* * *

Видел фильм о диких животных – сплошная жестокость на всех широтах. «Природа», этот гениальный истязатель, полностью уверенный в себе и своем творении, имеет все основания злорадствовать – в каждый миг существования все, что живет, трепещет и заставляет трепетать других. Жалость – это такая странная прихоть, которую могло изобрести только самое вероломное и самое злобное из ее созданий, ибо его злоба простирается до потребности карать и мучить самого себя.

* * *

На церковных дверях висело объявление: «Искусство фуги», на котором кто-то крупными буквами написал: «Бог умер». Самое поразительное, что надпись имела в виду музыканта, который как раз и выступал свидетелем того, что Бог, если допустить, что он умер, способен возродиться на то время, что для нас будет звучать та или иная кантата или фуга!

* * *

Мы провели вместе чуть больше часа. Он воспользовался возможностью покрасоваться передо мной и, побуждаемый желанием рассказать о себе что-нибудь интересное, не жалел слов. Если бы он ограничился разумным самовосхвалением, я решил бы, что он просто скучен, и распрощался бы с ним через несколько минут. Но он забыл о всяких рамках, полностью вошел в роль фанфарона и тем самым чуть было не показался мне одухотворенным. Желание казаться тонким нисколько не вредит тонкости. Если бы умственно отсталый человек мог испытать желание шокировать кого-нибудь, он вполне мог бы ввести окружающих в заблуждение и даже приблизился бы к состоянию умного.

* * *

Икс, счастливо преодолевший возраст патриархов, долго и ожесточенно доказывал мне, чем плох тот или иной из наших знакомых, а под конец заявил: «Моя самая большая слабость в том, что я никогда не умел ненавидеть людей».

Ненависть не ослабевает с возрастом, скорее, наоборот, она только усиливается. Ненависть старого маразматика достигает вообще невообразимых масштабов. Утратив чувства к своим прежним привязанностям, он всеми силами души отдается злобе, и эта злоба, наделенная почти фантастической прытью, успешно переживает и способности памяти, и способности разума.

…Общаться со стариками опасно, потому что, замечая, как далеки они от равнодушия и сколь недоступны для него, мы склонны присваивать себе те плюсы, которыми они должны были бы обладать, но которыми не обладают. Истинное или только воображаемое преимущество перед ними в отношении усталости или отвращения неизбежно ведет к самодовольству.

* * *

У каждой семьи собственная философия. Один из моих родственников, умерший молодым, как-то написал мне: «Все идет так, как шло всегда и, наверное, будет идти дальше – до тех пор, пока все не кончится».

В свою очередь, моя мать в своем последнем письме, ставшем для меня чем-то вроде завещания, в конце приписала: «Что бы ни сделал человек, рано или поздно он об этом пожалеет».

Следовательно, я не могу похвастать даже тем, что порочную склонность обо всем сожалеть приобрел самостоятельно, благодаря собственным неприятностям. Она родилась раньше меня и досталась мне как наследный дар моего племени. Вот уж дар так дар – неспособность поддаваться иллюзиям!

* * *

В нескольких километрах от моей родной деревни, выше в горах, стояла деревушка, в которой жили одни цыгане. В 1910 году туда заявился этнолог-любитель, который привез с собой фотографа. Ему удалось собрать жителей этого селенья и уговорить их сфотографироваться, хотя они понятия не имели, что это означало. Их попросили не шевелиться, и в этот миг какая-то старуха закричала: «Не слушайте их! Они хотят украсть у нас души!» И обитатели деревни набросились на обоих пришельцев, которым едва удалось спастись бегством.

Может быть, устами этих полудиких цыган заговорила в ту минуту Индия, откуда они ведут свое происхождение?

* * *

Всю жизнь бунтуя против своих предков, я всегда ощущал горячее желание быть кем-нибудь другим – испанцем, русским, каннибалом, – кем угодно, лишь бы не быть собой. Это своего рода извращение – хотеть отличаться от самого себя и умозрительно принимать любое состояние, кроме собственного.

* * *

В тот день, когда я прочитал перечень всех слов, которыми располагает санскрит для обозначения абсолютного, я понял, что совершил ошибку,