Джанни Родари - Грамматика фантазии. Введение в искусство придумывания историй

До сих пор у меня было всего два исключения. Один мальчик запальчиво заявил однажды, что дедушке «следовало бы остаться котом навсегда, чтобы проучить тех, кто его обидел». А одна пятилетняя пессимистка сказала: «Пусть уж он останется котом, все равно — как было, так и будет, на деда никто не станет обращать внимания».

Смысл и того и другого ответа, составляющих исключение, ясен: они тоже продиктованы симпатией к дедушке.

Потом я спрашиваю: «А как удастся коту снова стать дедушкой?»

И тут все дети независимо от того, в каких широтах и на какой высоте над уровнем моря они живут, без колебаний указывают, что надо сделать: «Надо подлезть под железный брус, но только в обратном направлении».

Железный брус: вот оно, волшебное орудие метаморфозы! Рассказывая историю в первый раз, я даже не обратил на него внимания. Правило открыли мне сами дети, это они меня научили, что, «кто подлезает под брус в ту сторону, превращается в кота, а кто в эту, тот опять становится человеком». Имея в распоряжении эту железную штуку, можно было бы создать и другой антипод: «подлезть под» и «перелезть через». Однако на сей счет никто ни разу не высказался. По-видимому, ритуал, связанный с брусом, четко установлен правилами и вариантов не имеет. «Перелезание через», наверное, зарезервировано только за кошками как таковыми. В самом деле, когда кто-то из ребят возразил:

— Почему же другой кот, когда возвращался домой, подлез под железный брус и в дедушку не превратился? — тотчас последовало разъяснение:

— Потому, что он не подлез под брус, а перелез через него, перепрыгнул.

После чего возникает сомнение: только ли соображениями справедливости продиктовано обратное превращение кота в дедушку или же тут вступили в действие, во всяком случае послужили толчком, правила фантастической симметрии? Произошло волшебное событие, и воображение безотчетно ждет, чтобы такое же волшебство свершилось в обратном направлении. Дабы слушатель остался доволен, помимо нравственного обоснования, потребовалось еще и формально-логическое. Решение было подсказано одновременно и математическим умом, и сердцем.

Если порой создается впечатление, что решает одно лишь сердце, то объясняется это только недостаточностью анализа. Я вовсе не собираюсь тем самым отрицать, что свои резоны есть и у сердца — в том смысле, в каком о нем говорил Паскаль. Но, как мы видели, имеются свои резоны и у воображения.

43. ИГРЫ В СОСНОВОЙ РОЩЕ

В 10 час. 30 мин. Джорджо (семи лет) и Роберта (пяти с половиной) выходят из пансионата в сосновую рощу.

Роберта: — Давай искать ящериц!

Я стою у окна и наблюдаю, мне совершенно ясна подоплека этого предложения: Роберта ловит ящериц руками, ей хоть бы что, а Джорджо брезглив. Обычно Джорджо предлагает бегать вперегонки, потому что он бегает быстрее, чем Роберта, но та возражает: «Нет, давай рисовать», потому что тут она сильнее. Природа в своей бесхитростности беспощадна.

Дети бродят среди сосен. Не столько в поисках ящериц, сколько в надежде на случай. Новалис так и говорит: «Играть — значит экспериментировать со случаем». Они избегают открытых мест, жмутся к гостиничной кухне — эта часть рощи им уже знакома. Подходят к поленнице.

Роберта: — Мы с тобой здесь прятались.

Глагол несовершенного вида прошедшего времени — признак того, что выжидательный момент кончился, «нащупывание» вот-вот перейдет в игру. Глагол несовершенного вида знаменует разрыв между миром, каков он есть, и миром, превращенным в символ игры.

Дети пригнулись, они медленно крадутся вдоль поленницы, перекладывают с места на место напиленные для кухни одинаковые, ровные поленья, брать их удобно, и дети начинают их перетаскивать — за поленницей видны большая картонная коробка и корзина. Дети завладевают ими. Верховодит игрой Джорджо.

Джорджо: — Мы были в джунглях, охотились на тигров.

Сосновая роща, неотъемлемая часть каникулярных будней, как таковая их не интересует, поэтому они свели ее к «знаку», точнее, возвели в «знак» нового содержания (джунгли). «Когда предметы, — говорит Дьюи, — становятся знаками и обретают репрезентативную способность замещать другие предметы, игра из простого проявления физической радости жизни превращается в деятельность, которая включает в себя мыслительный фактор».

Дети подходят к большому камню. Корзина и коробка (предметы становятся знаками) — это два «шалаша». Дети собирают «дрова», чтобы разжечь очаг.

Конфигурация игры открытая, то есть игра протекает как обнаружение и придумывание аналогий. Слово «джунгли» подсказало слово «шалаш». Но тут подключается опыт: дети столько раз уже играли в «свой дом», что теперь невольно вставляют эту привычную игру в игру «в джунгли».

Роберта: — Мы разводили огонь.

Джорджо: — И ложились спать.

Каждый скрывается в своем «шалаше». Свернулись калачиком, несколько секунд полежали.

Роберта: — А потом наступало утро, я ходила за курами, чтобы у нас был запас продуктов.

Джорджо: — Нет, чтобы приготовить обед.

Дети бродят — собирают сосновые шишки. 11 час. 15 мин.

Прежде всего отметим, что прошел целый «игровой» день. Время в игре не реальное, его можно скорее назвать упражнением на время, подытоживанием опыта, связанного со временем: наступил вечер — значит, надо ложиться спать; настало утро — надо вставать. Собирать в сосновой роще шишки — казалось бы, что может быть проще, — это занятие напрашивалось с самого начала. Но дети отложили его до тех пор, пока, изъятые из своего ботанического контекста, шишки не превратились в «кур», не приобрели нового значения, не «заиграли». Соприкосновение на оси глагольного отбора могло произойти благодаря начальному "п" слова «пинье» (шишки) и «полли» (куры). Воображение работает во время игры по тем же правилам, что и в любой другой области творчества. 11 час. 20 мин. Прошло всего пять минут после «ночевки», а уже снова пора ложиться спать.

Еще один момент: на ось игры «в джунгли» проецируется другая классическая игра — «в папу и маму». Таков смысл «укладывания спать», привносимый отчасти подсознательно.

Джорджо: — Я хочу послушать тишину.

Джорджо произносит эти слова с особой интонацией, явно подражая своей учительнице, призывающей «поиграть в тишину». Отметим, что игра все время колеблется между двумя «уровнями» — опытом и воображением.

Роберта: — Ку-ка-ре-ку! Пора вставать.

На призыв к театрализации, исходивший от Джорджо, который «изобразил учительницу», девочка тут же откликнулась, «изобразив петушка». В обоих случаях дети превратили себя в «знаки»: Джорджо — в знак «учительница», Роберта — в знак «петух».

Но вот прошел и второй день. Почему нужно, чтобы прошло так много времени? По-видимому, для того, чтобы увеличить разрыв между игрой, творчеством и повседневностью. Чтобы «отойти подальше», «углубиться» в игру.

Джорджо: — А теперь пошли на охоту!

Дети встают, некоторое время бродят молча. Снова подходят к поленнице. 11 час. 23 мин.

Роберта: — Я выпью пива.

Джорджо: — А я — аперитив.

Поленница внезапно превратилась в бар. Почему игра сделала этот зигзаг, не ясно. Может быть, потому, что исчерпана основная тема. Но наиболее вероятно, что ребятам, в то утро позавтракавшим наспех, — им не терпелось скорее идти играть — захотелось поесть, хотя бы символически. Раз они охотники, то имеют право пить напитки, которые им обычно не дают.

У Джорджо на поясе два пистолета. Один он протягивает Роберте. Поначалу это не пришло ему в голову, а Роберта слишком самолюбива, чтобы просить. Теперь, после того как они дважды вместе переночевали, дар этот имеет значение признания: Джорджо признает Роберту равным партнером в игре. (Только и всего?)

Роберта (приставляя дуло к виску): — Я кончала жизнь самоубийством.

Сцена длится всего несколько мгновений — нечто вроде молниеносной любовной трагедии. На сей счет необходимо было бы послушать психолога.

Роберта: — Я превращалась в мумию, а ты убегал.

Догадываюсь, почему она вспомнила про мумию: видела по телевизору.

11 час. 25 мин. Относят поленья туда, откуда взяли, на поленницу, — видимо, игра окончена. Джорджо из тех детей, кому внушили, что «вещи надо класть на место». Новому виду работы сразу задается ритм: Джорджо подбирает поленья, а Роберта забрасывает их на поленницу.

Роберта: — Я кидала.

Этот глагол несовершенного вида указывает на то, что сбор поленьев и укладывание их на поленницу превратились в игру, в «знак». «Я их кидаю» значило бы работать, трудиться, «я кидала» — исполнять некую роль.