Александр Вейн - «Сон — тайны и парадоксы»

Триста с лишним лет назад появилось описание гипнотических опытов, проделанных над животными. Цыпленка хватали за голову, держали неподвижно, а впереди клюва проводили мелом черту. В течение нескольких минут он оставался оцепеневшим, в навязанной ему странной позе. Если его клали на спину, придержав ему ноги, он так и оставался лежать: мышцы его находились в сильнейшем напряжении.

В начале XX века биолог П.Ю. Шмидт проводил опыты над тропическими прямокрылыми — каразиусами. Эти насекомые малоподвижны, они весь день как будто спят. Но Шмидт доказал, что они не спят, а пребывают в каталепсии, защищающей их от врагов. В таком состоянии они похожи на стебли или веточки. Каразиусу в состоянии каталепсии можно придать любую позу — поднять передние лапки, поставить на голову. Однажды Шмидт положил каразиуса передними лапками на одну книгу, задними на другую, а на спинку положил груз — каразиус не проснулся.

Все эти проделки насекомых, кроликов и цыплят называли то «реакцией неподвижности», то «симуляцией смерти». Но спят ли они в это время или просто цепенеют каким-нибудь особенным образом? Одному кролику перед опытом налепили электроды и стали снимать электроэнцефалограмму. Когда его положили на спину, появились ритмы чрезвычайной тревоги. Но затем эти ритмы превратились в ритмы сна. Вспышка света, шумы, даже удар током не могли его разбудить.

Доктор Лиддел из Корнельского университета проделал такой опыт. Двух ягнят разделили: одного оставили с матерью, другой стал жить один. Регулярно в обоих помещениях гасили свет и по проводам, прикрепленным к ноге каждого ягненка, подавали небольшой электрический разряд. Ягненок, бывший вдвоем с матерью, слегка подпрыгивал, бежал к матери и, потершись о ее бок, спокойно продолжал свои дела. Одинокий же ягненок, лишенный защиты, цепенел. Целые полчаса он лежал с потухшими глазами в состоянии каталепсии. Причиной его гипнотического состояния был, безусловно, испуг, вызывавший рефлекс «симуляции смерти». В опытах другого рода этот рефлекс вызывали у обезьян, кошек и крыс.

От страха и неожиданности в подобное состояние впадают и люди. Мы так и говорим: остолбенел от неожиданности, оцепенел от ужаса, застыл, не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой, ноги к земле приросли… История знает множество случаев, когда люди вовремя землетрясения, пожара или бомбардировки либо мгновенно засыпали, либо впадали в оцепенение. Павлов назвал подобные состояние охранительным торможением, и с психологической точки зрения это было глубоко верное название. Это, конечно, не что иное, как защитная реакция организма, бегство от стрессового срыва нервной системы.

Те, кто засыпает от неожиданности и ужаса, спят по-настоящему. Обычный же гипноз на сон мало похож. Человеку, правда, можно внушить, что он засыпает, и он заснет, иногда за несколько секунд, но смысла в этом будет немного, так как уже очень ослабнет контакт между ним и врачом, ради которого сеанс и затевался. Кто-то из невропатологов сравнил внимание в обыкновенном сне с мерцающим огоньком, а в гипнотическом — с маленьким пламенем, которое осторожно раздувает гипнотизер. А маленьким пламенем легко управлять — внушать усыпленному все, что требуется.

Человеку можно сказать, что вот сейчас у него настолько отяжелели веки, что ему ни за что не открыть их, но зато, когда гипнотизер досчитает до ста, веки у него откроются сами собой и он увидит в центре комнаты индийского факира. И он увидит его и будет еще описывать все его фокусы. Ему можно внушить, что ему пять лет, и он вспомнит, каким он был в пять лет, и начнет вести себя как пятилетний, поражая присутствующих манерами ребенка и оборотами речи, которое, казалось, он утратил навсегда сорок лет назад.

Загипнотизировав больного, врач может получить доступ к его подсознанию и разузнать, что именно испугало больного и явилось причиной депрессии, в которой тот пребывает уже год. Разузнав же все это, врач тем же внушением может ослабить воздействие рокового эпизода и вернуть больному душевное равновесие. Французские невропатологи школы Шарко достигли необыкновенного искусства в таком лечении уже в конце XIX века. Человеку, наконец, можно внушить, чтобы он ровно через сто дней взял конверт, запечатал в него листок бумаги и послал по такому-то адресу; потом его будят, он не помнит ничего, что было на сеансе, но подсознательные часы его уже заведены, и если его через 37 дней погрузить снова в гипнотическое состояние и спросить, сколько дней осталось до назначенного срока, он, не задумываясь, ответит: шестьдесят три. Это называется постгипнотическим внушением. Что же тут общего со сном? Тут уже, конечно, ничего. Люди, будучи загипнотизированы, беседуют с врачом, ходят, рисуют, читают. Это все бодрствование, у которого фаз и граней не меньше, чем у сна.

Костюм, облепленный гусеницами

Без еды человек может прожить месяц, даже полтора. Без сна трудно протянуть и неделю. Что же происходит в организме во время бессонницы?

Первые опыты ученых начались на животных. М. М. Манассеина экспериментировала с щенками. Лишенные сна щенки погибали через шесть дней. Вскрытие обнаружило у них в мозге кровоизлияние. Собаки французских исследователей Лежандра и Пьерона держались вдвое дольше: об изменениях в их мозговых клетках мы уже говорили. Потом начались эксперименты с крысами. Молодых и старых крыс сажали на дощечки и пускали плавать по воде. Старые крысы держались за свои дощечки несколько дней, потом их мышцы слабели, и они падали в воду, соскальзывая с дощечек. Молодые ухитрялись держаться более 20 дней. Может быть, они и спали в эти дни, но, конечно, урывками.

Опыты с людьми начались, впрочем, тоже давно, в 1896 году; американские врачи Патрик и Гильберт исследовали трех добровольцев, не спавших 90 часов. Больше те выдержать не смогли. После двенадцатичасового сна их силы восстановились. В двадцатых годах серию опытов на 35 добровольцах провел Клейтман; добровольцы не спали трое суток. Лет через тридцать начались рекорды; восемнадцатилетний студент Рэнди Гарднер провел без сна 264 часа. Как-то промелькнуло сообщение, что почти 282 часа не спала одна женщина. И рекорд этот в 1973 году вознамерился побить некий юноша из американского городка Маунт Клеменс. Но он допустил оплошность: после 126 часов бдения уселся перед телевизором и тут же захрапел.

Обычно на второй или третий день сплошной бессонницы человек ощущает резкий упадок сил. Он спотыкается о несуществующие предметы, не говорит, а бормочет, повторяясь и делая ошибки, становится некритичным к своему поведению; задачи, требующие внимания, ему не под силу; в психологических тестах он то и дело ошибается, причем эти ошибки учащаются не прогрессивно, а периодически, словно у него время от времени снижается уровень бодрствования, и он впадает ненадолго в поверхностный сон. Электроэнцефалограмма это подтверждает: по ленте катятся волны дремоты. Постепенно человек становится все более и более неуравновешенным; он суетлив, ему кажется, что под ним колышется пол, что голову его сдавливает обручем, а глаза засорены пылью. Память отказывает ему. Через 90 часов бессонницы он начинает галлюцинировать, а через 100 часов неспособен ни к каким психологическим задачам. Еще 100 часов, и человек чувствует себя жертвой садистского заговора, а иногда собственное «я» как бы отделяется от него — наступает деперсонализация.

По воспоминаниям одного из добровольцев и собственным заметкам Освальд восстанавливает картину эксперимента с бессонницей. Два студента-добровольца, Артур и Сэнди, не спят уже несколько дней. Освальд и Бергер, сменяя друг друга, находятся с ними. Выпив утренний кофе, оба студента отправились вместе с Освальдом по магазинам. На улице Артур отстал от Сэнди, поглядел на его спину, а потом стал уверять Освальда, что у Сэнди на пиджаке сзади что-то написано.

В тот вечер вся компания собиралась в телестудию. Когда об этом зашла речь, Артур решил, что ему дали какое-то лекарство, чтобы вынудить его рассказать телезрителям все его секреты. Да, да, конечно, кофе и был тем лекарством! За обедом он услышал, как Освальд разговаривает с другим доктором, и решил, что они говорят об этом лекарстве. Еще одно лекарство он обнаружил в солонке. Потом ему показалось, что его посадили в комнату, освещенную люминесцентными лампами, и надпись на пиджаке Сэнди стала отчетливее. После обеда Освальд передал Бергеру несколько листков, сделав на одном из них пометку карандашом. Артур тут же вообразил, что Освальд сообщил Бергеру что-то о его нарушенной психике.

Вечером, когда они все ехали в машине в телестудию, Бергер расспрашивал Сэнди о его галлюцинациях, затем Сэнди по команде Бергера стал быстро скрещивать и расставлять ноги. Артур перепугался: он решил, что Бергер гипнотизирует Сэнди, на самом же деле это было испытанное упражнение для тех, кому надо сохранить состояние бодрствования. Потом они все начали играть в какую-то словесную игру, но Артур играть отказался, так как боялся, что все сейчас разоблачат его скрытые желания. Он был убежден, что его везут в сумасшедший дом. Телестудию, куда они наконец приехали, он принял за больницу. Он высказал свои страхи и сомнения; его попросили осмотреть комнаты и залы, показали аппаратуру, и лишь после этого он успокоился. Вечером он лег спать, а наутро проснулся нормальным человеком.