Гипотеза белых дыр. Об устройстве Вселенной, гравитации и теории относительности - Карло Ровелли

Мы помним прошлое, а не будущее, исключительно поэтому – по причине первоначального неравновесия. Мы знаем прошлое потому, что в настоящем есть его следы, например, в нашей памяти. А эти следы, в свою очередь, существуют потому, что в прошлом имело место неравновесие. Прошлое известно – определено – не по причине направления, присущего времени как таковому, а в силу обстоятельств, сложившихся в какой-то момент времени, который мы называем прошлым. Так и следы своим существованием обязаны исключительно неравновесию в прошлом [53]. Утверждать, что прошлое определено, – все равно что утверждать, что у нас много его следов.

Падающий на Луну метеорит несет в себе свободную энергию. Кратер – это оставленный метеоритом след, который сохраняется, пока не будет стерт под постоянными разрушительными воздействиями среды. В этой промежуточной фазе кратер представляет собой след падения – память об ударе. Следы тоже существуют в этот промежуточный период. Кратер, таким образом, подобен волне в бассейне, но на большем временнóм масштабе. То же самое справедливо и для фотографии или воспоминаний в нашей памяти. Они существуют потому, что система (фотопленка или память) получила свободную энергию от другой системы, с которой не была в равновесии, и потому, что достижение равновесия требует времени.

Мы помним прошлое, а не будущее, исключительно потому, что в какой-то момент в прошлом Вселенная была дальше от равновесия, чем сейчас.

Если впоследствии система достигает полного равновесия, то в ней не остается ни следов, ни воспоминаний. Никаких различий между прошлым и будущим. Все воспоминания рано или поздно угасают, стертые воздействием времени. Рано или поздно от наших надменных цивилизаций, всего достигнутого нами понимания, книг вроде этой, споров, бурных страстей, чувств и влечений не останется и следа.

6

Второй необратимый аспект, который кажется неустранимым и затрагивает нас непосредственно, – это возможность выбора будущего при том, что нельзя выбрать прошлое. Принимая решение, мы взвешиваем все за и против, обдумываем имеющуюся у нас информацию, обращаемся к своей памяти, оцениваем цели, учитываем свои ценности, взвешиваем мотивацию, желания, глубокие этические убеждения, и так далее и тому подобное, и в конце концов принимаем решение: «Да, учитывая все обстоятельства, возьму-ка я из буфета шоколадку».

Решение – это сложный процесс. Играющий в шахматы компьютер, который перед совершением хода «обдумывает его», делает то же самое, хотя и проще, чем мы. «Решением» мы называем процесс с участием наших нейронов, протекающий до собственно совершения действия. В этом нет ничего странного – в мире полно сложных процессов. Но у решения есть еще один важный для нас аспект: мы способны совершать «свободный» выбор. В итоге мучительного процесса оценки или спонтанно, не думая, именно мы решаем, причем непредсказуемым образом. В зависимости от результата этого свободного решения развитие мира может пойти в двух (или более) разных направлениях. В конце концов, мы ведь могли и не съесть шоколадку (говорим мы, уже слопав ее). Мы можем принимать «свободные» решения, но только о будущем, не о прошлом.

Откуда эта асимметрия времени?

Ответ все тот же: это результат неравновесности мира, в котором мы живем. Решение – это тоже необратимый шаг на пути к равновесию [54]. Свобода выбора относится к макроскопическому описанию происходящего, а не к микроскопическому. Ветвится именно макроистория. Это возможно потому, что разные варианты макробудущего совместимы с одним и тем же макропрошлым при условии, что этому макропрошлому соответствуют разные варианты микропрошлого.

Свобода принятия решений, к которой мы стремимся, которой так дорожим, реальна. Однако Спиноза еще в XVII веке ясно дал понять: мы просто называем так свою полную неспособность реконструировать происходящее в процессе выбора и предсказать свое решение. Спиноза пишет: «…люди считают себя свободными, так как свои желания и свое стремление они сознают, а о причинах, располагающих их к этому стремлению и желанию, даже и во сне не грезят, ибо не знают их» [55]. И еще: «…Люди заблуждаются, считая себя свободными. Это мнение основывается только на том, что свои действия они осознают, причин же, которыми те определяются, не знают» [56].

Некоторых отчего-то очень волнует это обстоятельство. Полагаю, что виной тому заблуждение – они совершают «ошибку старого рыбака» [57].

•

Жил-был старый рыбак, очень любивший закат. Озаряется огненными красками горизонт, величественное солнце медленно погружается в океан, небо становится нежно-сапфирового цвета, и одна за другой восходят звезды.

Однажды к старому рыбаку пришел горожанин и сказал: «Знаешь, Солнце не опускается в океан. Оно остается на прежнем месте и все так же ярко светит, а то, что ты наблюдаешь, – одна лишь видимость, вызванная вращением планеты, на которой мы стоим».

Старый рыбак был потрясен. Он доверял горожанину, и услышанное сильно его расстроило.

«Закат – это иллюзия, – говорил он, – и значит, нереален». Многие годы он наблюдал то, чего нет, и всю свою жизнь заблуждался.

«Если закат – иллюзия, – думал он, – то на него нельзя полагаться. Надо научиться думать без закатов». Рыбак попытался, и это обернулось кошмаром: он не знал, когда ложиться спать, вечером не ждал наступления ночи, а когда видел закат, повторял: «Это иллюзия, он не настоящий, заката вообще нет, Солнце не погружается в океан – оно светит всегда, пора смириться с реальностью». Рыбак больше не смог заснуть и в конце концов сошел с ума.

Старик, очевидно, совершал ошибку, но это была трудноуловимая ошибка. Его терзал вопрос, реален ли закат или иллюзорен. Реальность заката поставил под сомнение горожанин, которому старый рыбак доверял. Солнце не погружается в море, но отрицание заката нелепо и приводит к безрассудным и трагическим выводам. Где же подстава?

Обман прячется в значении слова «закат». Старик вырос с неким представлением о том, что закат – это погружение Солнца в океан. И когда он узнаёт, что Солнце не погружается в океан, он заключает, что заката нет.

Но все мы, вооруженные учением Коперника, спокойно рассуждаем о закатах, хотя и знаем, что Солнце не ныряет за горизонт. Мы наслаждаемся закатами, полагаемся на закаты, и нам даже в голову не придет сказать, будто закатов не бывает.

Мы подправили понятие «закат». Закат для нас реален, как и раньше, но это уже не погружение Солнца в пучину морскую: если вдуматься, закат – то, что происходит, когда в результате вращения Земли мы покидаем ее освещенную часть. И это все равно закат.

•

Насколько нас