Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Король-консорт

Ознакомительный фрагмент

И лишь когда сложила руки на груди и закрыла глаза, я ощутил, как жутко все во мне трясется, сердце стучит с истерическими всхлипами, а легким недостает воздуха.

Глава 9

В коридоре молоденькая девушка в чистом белом чепчике сидит на корточках, упершись спиной в стену, но едва я появился в зоне видимости, торопливо поднялась, руки мнут фартушек, испуганно поклонилась.

Я спросил тупо:

— Ты чего здесь?

Она пролепетала:

— Господин управитель послал постелить вам постель, но там такая страшная собака...

— А-а-а, — сказал я и посмотрел внимательнее в ее чистые и еще почти детские глаза, — это хорошо, но ты иди спи к себе. Я тут в таком состоянии, что мне все равно, какое бревно будет со мной, я сам бревнее любого бревна...

Она ничего не поняла, беспомощно хлопала длинными ресницами.

— Ваше Высочество?

Я погладил ее по щеке.

— Йди-иди. На вот тебе за старание. Как-нибудь в другой раз, хорошо?

Она непонимающе посмотрела на золотую монету, наверняка впервые видит, я вложил ей в ладонь и сам загнул ей пальцы в крохотный розовый кулачок.

— Все, беги! А то не выспишься.

Она все еще не двигалась, пока я не развернул ее к себе спиной и не шлепнул по заднице, тугой и вызывающе приподнятой. Даже не проводив ее взглядом, я открыл дверь и ввалился в комнату.

Бобик приподнял голову, в сонных глазах неодобрение. Я выставил ладони в успокаивающем жесте, и он снова уронил тяжелую голову на пол.

Я рухнул на постель, в голове сумятица, все больше растет подозрение, что не сам решил ни с того ни с сего отправиться в склеп, а это мертвая или недомертвая колдунья сумела послать зов такой же нечисти, как и она сама, но откликнулся почему-то я.

То ли потому, что ближе, то ли я чем-то понятнее, то ли еще что-то вовсе неизвестное...

— Бред, — сказал я сам себе, — воображение у меня что надо. И что не надо тоже...

Утром слуги, посланные помочь мне одеться, изумились, застав меня уже в полной экипировке и борющимся на полу с Бобиком.

— Ваше Высочество...

— Что, — спросил я, — завтрак?

— Да, — ответили они хором, — если вы изволите, сейчас за вами зайдут...

— Пусть заходят, — разрешил я. — Бить не буду.

Они торопливо удалились, это бить не буду тех, кто

придет звать на завтрак, а их могу еще как за опоздание.

Едва дверь за ними захлопнулась, почти сразу же явился управитель, торопливо поклонился.

— Ваше Высочество... с вами все в порядке?

Я спросил настороженно:

— А что во мне как бы не так?

— Да все так, — заверил он быстро, — просто слуги сообщили, в склепе был шум, завывания, словно сотни демонов пытались оттуда вырваться на волю... а еще сказали, что, как только вы оттуда вышли, все смолкло и совсем затихло.

— Никаких голосов не слышал, — ответил я твердо.

Он спросил шепотом:

— Но в склепе... были?

— А что, — спросил я в ответ, — запрещено? Да, был. Не привлекался, но участвовал. Я такой, интересующийся. Видел графиню. Интересная женщина. Как говорите, ее зовут? Карелла?

— Графиня Карелла, — прошептал он, — урожденная фон Кенигсегг-Аулендорф...

— Своеобразная, — заметил я, — и даже своеобычная женщина. Не часто таких встретишь. Во всяком случае, даже не каждый день.

Он замер, глаза его задергались в орбитах, обшаривая взглядом мое гордое и красивое лицо.

— Но как же... она что...

— Оживала, — сообщил я скромно, — не совсем так уж, но все же, хотя и не как женщина... ну, вы понимаете, а больше как человек вообще, в целом, обобщенно, если можно так сказать, хотя, как мне кажется, сказать можно все, чем мы и пользуемся во всю ширь и размах необъятной человеческой души.

Он несколько обалдел, я даже сам не успел понять, что я завернул так красиво, он спросил жалко:

— В смысле... в самом деле оживала?

— И даже вылезала, — гордо сказал я. — Хотя, точнее, нечто такое ее вылезало саму, а она как бы просто не противилась, а разрешала. Видимо, это служебная магия, как если бы вам слуги придвинули кресло...

— А... потом?

— Похоже, — проговорил я скромно, — я ее заинтересовал.

Он охнул, прижал ладонь ко рту, глаза выпучились.

— Ваше Высочество?

— Обратила на меня внимание, — пояснил я. — Знаете ли, я тоже заметил, в самом деле знатная дама и обучена была весьма... Такие манеры! Хотя и несколько устаревшие, но это так мило, так волнительно...

Он побледнел.

— Надеюсь, вы шутите?

Я изумился.

— Почему?

— Но ведь, — проговорил он, едва шевеля посиневшими губами, — это же кошмар! Это гибель!

Я подумал, пожал плечами.

— Возможно, в будущем. Пока что показалась весьма женственной, что значит больной и слабой.

Он прошептал:

— Господи... Но как только войдет в силу... А слабая потому, что проснулась раньше времени? Как вы это сделали?

Я ответил скромно:

— Надеюсь, моей жене не расскажете?.. Хотя это неважно, вы ведь тоже, как полагаю, мужчина... В общем, вылезла из гроба... нет, это вульгарное слово, она поднялась, даже нет, возделась весьма красиво к величественно, у нее каждый жест исполнен достоинства, величия и силы! Это весьма, я бы сказал, в ней чувствуется кровь древних правителей.

Он, уже бледный и с посиневшими губами, проговорил жалко:

— Ах, Ваше Высочество... ну зачем вы ее разбудили? Так бы, может быть, она проснулась бы лет через сто...

— Нехорошо, — сказал я с мягким укором, — перекладывать решение проблем на потомков.

Он посмотрел исподлобья.

— Почему нехорошо... если можно?

— Они же слабые, — пояснил я, — хилые, никчемные, вялые, изнеженные, демократичные, ничего не знают и не умеют, хотя уверены, что ого-го какие... Жаль, утро наступило и все испортило, как обычно и бывает! Мы с графиней только-только начали было взаимовыгодный диалог культур и, главное, полов. В общем, пойдемте завтракать, а то Бобик все пожрет!

По дороге в столовую я подумал о словах несчастного барона, что до столицы Бурнандов всего трое суток верхом, это для Зайчика совсем пустяк, можно заскочить к местному королю, пообщаться, все-таки соседи, вдруг да его тоже удастся уговорить подписать договор коллективной безопасности...

Но все-таки, как ни гнал от себя сентиментальную мысль, что надеюсь спасти жизнь юного романтика, она возвращалась снова и снова, напоминая, что не такой уж я и бесчувственный политик. И хотя да, народ — это статистика, но отдельные единицы этого народа вызывают горячую симпатию и желание как-то им помочь или хотя бы спасти.

Но, конечно, о бароне только вскользь, мельком, мы же правители, а главное — договоры, обсуждение стратегического положения в мире, геополитические расклады сил и влияний...

В трапезной комнате все уже снова за столом, но сейчас все еще печальнее и торжественнее, а я чуть не забыл, что после завтрака юный барон поспешит в столицу, чтобы успеть на собственную казнь.

Старый лорд за минувшую ночь осунулся, скулы выпирают острее, а шеки запали. В глазах болезненный блеск, но держит спину прямой, а плечи гордо разведенными в стороны. Честь рода не посрамлена, а это главное, ибо нет отдельных людей, а есть род, что идет из тьмы веков и должен пронести в будущее образцы чести, верности и достоинства.

— Приятного аппетита, — сказал я с натужным оптимизмом. — Надеюсь, у всех все хорошо... в смысле, не посрамим сейчас, не посрамим и в будущем.

Старый лорд наклонил голову.

— Не посрамим.

Я кивнул всем завтракающим, распределяя приветствие от лорда и его сына на дочерей, священника и ту леди, что вообще не проронила ни слова, а только снова осмотрела меня так, словно уже купила и теперь не понимает, зачем я ей нужен.

— Как у вас тут, — сказал я, — э-э... празднично.

Никто не ответил, а я сел, подцепил на кончик ножа прорумяненный кус оленины, но не успел отправить в рот, как священник сказал с осуждением:

— Не сказав благодарственной молитвы?

Я проворчал с угрозой:

— Святой отец, вы богохульствуете, полагая, что Господь не услышал моей мысленный молитвы. Это даже тянет на кощунство! Вы давно сами были на исповеди?.. Нужно сообщить в коллегию. У меня там есть кое-какие связи, пусть с вами поработают поплотнее.

Он вздрогнул и поспешно опустил взгляд в тарелку. Дочери лорда печально улыбнулись мне, я подмигнул, жизнь не кончается, и хотя жизнь молодого барона прервется, но сколько в славном роду Хрутеров погибло молодых и сильных героев, тем самым обеспечивая ему грозную славу и уважение в рыцарском мире?

Старый лорд и молодой это понимают, даже их жены, обе за столом с такими строгими, постными лицами, что даже как будто гордятся, одна тем, что ее сын красиво поднимется на помост и положит голову на плаху, а другая — что муж у нее такой доблестный и благороднейший герой, верный слову чести.

Конец ознакомительного фрагмента