Быть. Монография - Василий Леонидович Курабцев

Аргументы в пользу милитаризма и национализма Гегеля рассыпаны в его сочинениях в обилии. С европейским высокомерием он понимает мировую историю (античную): Александр Македонский принес культуру в эту «в высшей степени некультурную смесь народов, эти страны, впавшие в полную духовную расслабленность, духовное отрицание и вырождение» [13, 214]. Он «основал обширную азиатскую империю не для своих потомков, а для греческого народа, ибо, начиная с его времени, греческая культура и наука пускают там корни. Малоазийские греческие царства и в особенности египетское царство были в продолжении столетий очагами науки» [13, 214–215]. Через Сирийское царство знания попали в Индию и Китай – «те тощие научные знания, которые там сохранились как традиции, но не дали плодов» [13, 215]. И даже можно уловить за этим текстом («империю … для греческого народа») нацистские мотивы – империю для немецкого народа на территориях «некультурной смеси народов».

Мотивы немецкого и европейского национализма и расизма слышны в гегелевской концепции «народа-господина» (в разные этапы всемирной истории). «Народ-господин» выражает «данную ступень в движении мирового духа, духи других народов бесправны» [17, 435]. Это «всемирно-исторический народ» в данное время; в другое время – другой народ [17, 435]. Другие, отстающие от цивилизованных наций народы, – «варвары», «неравноправные» и только формально «самостоятельные» [17, 436–437]. Это очевидные антиправовые и антигуманистические идеи.

«Антитезис» Гегеля – Герман Гессе – ясно видел тот фактор, который в случае Гегеля мог быть решающим. Это этнические (немецкие) истоки национал-социализма и других «политико-пушечных» феноменов: «Нет, уже за много лет до своего прихода к власти Гитлер перестал быть для меня загадкой, перестал быть загадкой, к сожалению, и немецкий народ, который потом выбрал этого сатану, перед ним преклонялся и разрешал ему творить любые мерзости. Я рад, что уже во время первой войны порвал с Германией и ее проклятой политикой пушек» [19, 292, «Вильгельму Шуссену, Тюбинген» 1946 г.].

Гегель без восторга встретил победу над своим языческим кумиром Наполеоном Бонапартом. Народ победителей, согласно его мнению, – из отсталых и реакционных стран. «Гегель их с ксенофобским презрением именует „казаками“, „хорватами“, „чувашами“, бранными, на его взгляд, словами» [24, 311]. А Гессе полагал совсем иначе: «Национализм не может быть идеалом»; «я считаю себя патриотом, но прежде всего я человек, и, когда одно не совпадает с другим, я всегда встаю на сторону человека» [19, 311]. Гегель не был «на стороне человека».

Герман Гессе упоминает Гегеля в статье 1932 года совсем не в гетевском смысле: Гете – «добрый дух нации» и «не был националистом». В Первую мировую войну и далее разрекламировали других немецких культурных деятелей «для оправдания национализма и войны; самой успешной из таких раскопок был Гегель (выделено мной – В.К.)» [19, 209, ст. 1932 г.]. А Герман Гессе, в отличие от Гегеля, будучи явлением «доброго духа нации», полагал иначе: «Я индивидуалист и считаю христианское благоговение перед каждой человеческой душой самым лучшим и самым святым в христианстве» [19, 277, работа 1946 г.].

Гессе писал после поражения Германии в Первой мировой войне: «Побежденная Германия будет честнее и чище той, какой она стала бы в случае победы. …Но куда труднее было бы пережить ее победу, победу заносчивости и притязаний на мировое господство (выделено мной – В.К.), которые были официальной политикой Германии вплоть до ее краха» [19, 121, статья 1919 г.]. То есть Гегеля «раскопали» для подготовки ко Второй мировой войне (в 30-е годы ХХ века). Но он вполне мог бы пригодиться и для подготовки и целей (мировое господство!) Первой мировой войны.

Расистские и националистические оценки Гегеля коснулись целого ряда рас и народов. Упомянем, например, оценку индусов – этих «отторгнутых … от этой простирающейся вдаль свободной стихии – от этого природного наличного бытия всеобщности, – они не проявили никакой воли к освобождению себя от мертвящего свободу окостенения» каст [16, 67].

Французы же страдают в своей философии неустранимым недостатком: их мысли вытекают «не из единой всеобщей мысли, не из понятия предмета, но разбрасываются просто как молнии» [16, 71]. И так далее. Можно ли полагать, что все эти выводы Гегеля несущественны в его философской системе? Как раз наоборот – они существенны. Не из тоталитарного единства всеобщей мысли, значит, слабо и неудачно, «по-французски».

У Гегеля, скорее всего, явлена общая устремленность немецкого духа (нем. Geist), традиционная идеология-маркер истинного немца, общегерманские предпочтения и отношения. Они имеют определенное отношение и к англосаксонской идеологии. Явлена и чудовищная сила очень конкретно и успешно состоявшейся Западной цивилизации. Явлены и демонические аспекты этой великой культуры, недооценивающие и часто отрицающие духовно-нравственные силы мироздания и человечества.

Сам же Георг Вильгельм Фридрих Гегель – бессмертная звезда на небосклоне мировой философии высшего порядка. Но его чрезмерный акцент на логике и диалектике не менее опасен, чем чрезмерный акцент на алогичности, своевольной свободе и нелинейности. Процессы мироздания настолько глубоки и многомерны, что впору говорить об интоксикации Гегелем (и, соответственно, лжи) у сторонников Гегеля. И об интоксикации научной и научно-философской мыслью – у сциентистов разного рода. Логика и диалектика – великая сила, но не бόльшая ли сила вечный Господь Бог? Нет ли откровенно парадоксальных и абсурдных моментов этих великих процессов? Является ли человек homo sapiens'ом? Может ли быть единственно правильная идеология и жизнь, например, либеральная?

Гегель – не Господь Бог. Да и как верующий он вызывает большое подозрение. Тогда получается, что вера в истины Гегеля может быть только скептическая. Но он сделал свое грандиозное дело. И, безусловно, победил. Постиг (в заметной мере) разум и его развитие в сущем. Что есть чрезвычайно трудное дело, настоящий подвиг.

Парадоксы биографии и философии Гегеля

Парадоксы жизни и учения мыслителя помогают лучше понять это странное и великое бытие – «быть Гегелем».

Во-первых, парадоксально отношение к самому Гегелю у разных философов. Большинство воспевает его гениальное творчество. Однако в статье В. С. Соловьева «Гегель» можно прочитать: «В 1793 г. Гегель, по окончании полного курса кандидатом богословия, получил аттестат, гласивший, что он молодой человек с хорошими способностями, но не отличается ни прилежанием, ни сведениями, весьма не искусен в слове и может быть назван идиотом в филос[офии]» [17, 5]. «Он был вообще посредственный писатель и совсем плохой лектор, говорил с трудом и без одушевления, часто искал слова и не всегда доканчивал фразы. В наружности и личной жизни своей он был заурядный немецкий бюргер, умеренный и аккуратный» [17, 7–8]. Так ли это? Слушатели Гегеля оставили совсем другие воспоминания о