Адекватное познание реальности, или Как заставить облей думать? - Павел Соболев

с рыбьим. Даже великий систематизатор животного мира Карл Линней в своём первом издании "Системы природы" (1735-й год) отнёс китов к рыбам, только в ходе дальнейших исследований исправив свою ошибку. Внешняя сторона дела (явление) не совпадала с её внутренней сутью (сущностью). В итоге китообразные были отнесены к млекопитающим (их древними предками были хищные копытные, приспособившиеся к жизни в воде и в ходе эволюции ещё более видоизменившиеся). В отличие от рыб китообразные не имеют жабр, а обладают лёгочным дыханием, теплокровны, не имеют чешуи и вскармливают своих детёнышей молоком. Так же и специфика движений тела в водной среде совпадает скорее с движениями наземных млекопитающих (плавание китообразных осуществляется не посредством движений хвоста в горизонтальной плоскости – слева направо, как у рыб, а посредством движений в вертикальной плоскости – вниз-вверх, что соответствует движениям позвоночника бегущего четвероногого животного). Плавники китообразных в корне отличаются от плавников рыб – в их основе (под кожным покровом) по-прежнему остаётся изменившийся скелет передней конечности сухопутного млекопитающего со всеми его суставами и фалангами, тогда как плавник у рыб – это пучок прямых костных или хрящевых лучей-радиалий . Но всё это стало известно лишь в ходе исследований, позволивших отойти от непосредственных чувственных наблюдений.

Зоология предоставляет нам множество примеров того, как явление не совпадает с сущностью, когда порой за кажущейся целесообразностью и даже драматичностью каких-либо действий животного на деле не стоит не только разумная деятельность, но даже и никаких сколь-нибудь глубоких переживаний. К примеру, реакция курицы на крики цыплёнка (Bruckner, 1933)… Как только тот начинает верещать в случае какой-либо опасности, курица тут же устремляется к нему. Такую реакцию действительно можно счесть сугубо родительской и даже разглядеть здесь некие переживания матери-наседки, глубинное беспокойство за своё чадо. Но это антропоморфизм. На деле всё совсем не так. Никаких "переживаний" тут нет.

В эксперименте данное явление "материнской заботы" расчленялось на ряд условий, варьирование которых и позволило выявить его сущность. Цыплёнка привязывали за лапку к торчащему из земли стержню. Цыплёнок, лишённый возможности свободного передвижения, начинал кричать и трепетать крылышками. Курица быстро устремлялась к нему. В этот момент цыплёнка накрывали прозрачным стеклянным куполом. Курица тут же останавливалась. Она продолжала видеть, как её чадо беспомощно билось под стеклом в припадке страха, но теряла к нему всяческий интерес. Как только убрали звук, так и всякий "интерес" пропал. Именно крик и был безусловным раздражителем.

Всё это исключительно безусловные рефлексы, инстинкты. Пока птенец истерично бьётся под стеклом, мамаша спокойно ходит рядом и клюёт зёрнышки… Просто убрали ключевой раздражитель, и всё… Курица-мать реагирует не на опасность вокруг птенца, а исключительно на его крик.

Есть ли опасность в жизни птенца, нет ли её – а мать реагирует только на его крик. В этот момент у неё нет ни то что какого-то понимания ситуации, но нет даже и никаких переживаний. Всё это чистый рефлекс. Только очень сложный.

Многие птицы в период вскармливания атакуют всякий подвижный объект, находящийся вблизи гнезда, но почему они при этом не трогают собственных птенцов? Ответ всё тот же: наличие ключевого стимула, который блокирует их агрессивное поведение – это писк её чада. Один лишь писк. Когда птице в этот период преподносят макет птенца, она тут же на него нападает. Но стоит лишь включить в аудиозаписи его писк, так нападение мгновенно прекращается.

Это и есть действие ключевого раздражителя. Механический инстинкт. Птица не атакует макет, "принимая" его за реального птенца, стоит только воспроизвести в записи звук его крика.. Но если же птицу оглушить, то она заклёвывает своего ребёнка насмерть, как бы громко он ни пищал.

Таким образом, материнское поведение у многих животных – это вотчина слепого инстинкта, который заключается в реагировании на строго конкретный стимул. Никаких "материнских чувств" при этом нет и быть не может. И лишь умело поставленный эксперимент, расчленяющий явление на составляющие, позволяет познать явление во всей его глубине, его сущность, тогда как обыватель в реакциях курицы непосредственно видит "материнскую заботу" и "переживания". Так в науке и демонстрируется несовпадение явления и сущности. Явление – это то, что кажется, а сущность – то, что ещё предстоит открыть за всей этой кажимостью.

Ещё один пример отношения явления к сущности – некоторые болезни и микробы. В древности многие болезни и эпидемии объяснялись человеком в рамках религиозных воззрений и объявлялись "карой небесной", ниспосланной на людей за неподобающий образ жизни. И только с изобретением Антонио Левенгуком микроскопа, удалось установить, что причиной многих болезней являются мельчайшие организмы, невидимые обычному глазу, – микробы, бороться с распространением и влиянием которых на здоровье человека нужно совсем не молитвами и благочестивым образом жизни, а несколько иными средствами.

Обычная радуга в древности у разных культур считалась то мостом между миром живых и мёртвых (между небом и землёй), то некой сетью, раскинутой злыми силами в небе для отлавливания человеческих душ, то грандиозным луком некоего божества. В некоторых культурах на радугу нельзя было смотреть под угрозой ослепления и даже смерти. А на деле это простой оптический эффект преломления лучей света в капельках атмосферной воды.

Аналогичная ситуация с дождём, с кометами, которые ещё в Средние века считались предзнаменованием каких-либо масштабных событий… А на деле это простые ледяные глыбы, миллиарды лет бороздящие бескрайние просторы космоса.

Нехватка осведомлённости заполняется мифологией.

Таким образом, всякое явление, данное нам в непосредственном наблюдении, в наших ощущениях, представляет собой лишь внешнюю оболочку сокрытых под ней процессов и взаимосвязей, для познания которых требуется самая настоящая исследовательская деятельность. И итогом такой деятельности, познания, может оказаться сущность, совершенно не совпадающая с её внешним проявлением. Но невзирая на всё это, вера в силу и качество собственных ощущений у многих людей (облей) порой действительно переходит в область мистицизма – где верить чему-либо, кроме собственных чувств, запрещается. На деле же, если бы человек был способен лишь посредством одних ощущений постигать сущность вещей, то и всякая наука никогда не имела бы необходимости даже возможности возникнуть.

Маркс резонно сказал об этом в своём "Капитале":если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня… (Маркс, 1962).

И в самом деле, зачем тогда существуют всякие науки, если человек способен постигать сущность и все скрытые взаимосвязи между явлениями одними лишь своими чувствами, ощущениями, интуицией? Если это качество, эта его "чувствительность", настолько могуча, то почему же она до сих пор не принесла нам сколь-нибудь больше, нежели посредственное зрение, посредственный слух и откровенно слабое обоняние?

Но именно наука и только наука с её строгим объективным методом, с её экспериментом,