Георгий Вачнадзе - Секреты прессы при Гобачеве и Ельцине

Как же реально выглядит на сегодня допущенная советской властью гласность в прессе?

Гласность какую-то степень свободы обществу действительно предоставила. Со страниц газет и журналов звучит слово ученых, священников, офицеров и просто рядовых граждан, которые в письмах в редакцию откровенно рассказывают о тяготах своей повседневной жизни.

При всем том, ослабив несколько давление на печать, власти и своих интересов не забывают. Госпропаганда не умолкала, а лишь сменила тон. Народу твердят, что прежние институты удушения полностью обновлены и никакой опасности для граждан более не представляют. Об этом пишут, дают интервью за интервью руководящие работники КГБ и Главлита — организации, возглавлявшей цензуру печати. Главлитчики публично клянутся, что писатели и журналисты никогда больше не услышат от них запретов и указаний. Цензоры (должность эта, однако, не упраздняется!) будут отныне лишь добрыми советчиками и консультантами пишущей братии с тем, чтобы предупреждать утечку государственных секретов. А поскольку в СССР теперь сплошной хозрасчет, то главлитчики даже предлагают редакциям и издательствам заключать договора и платить цензорам за их заботы. Самоокупаемость! В связи с этими переменами Главлит — штаб государственной цензуры (хорошо помню его громадную домину в Китайском проезде, неподалеку от ЦК партии) переименован теперь в ГУОТ — Главное управление по охране государственных тайн в печати и других средствах массовой информации. Давая интервью, деятели этого самого ГУОТа извиняющимся тоном признают, что да, пока еще 20–30 названий книг из числа привозимых с Запада в таможне ежедневно задерживается, но это, видите ли, те произведения, от которых „веет духом холодной войны“, которые „разжигают конфронтацию, пытаются подрывать советский строй и единство страны“. Список запрещенных книг? Нет, пока такой список не составлен. Вопрос о том, пропускать или не пропускать, решается на месте. Зато в библиотеках нынче полная свобода: под арестом остаются лишь полтысячи названий книг. Остальные — читай не хочу! Но пока главлитчики давали свои „расслабляющие“ интервью, а депутаты (почти три года!) создавали и утверждали Закон о печати, власти не прекращали политику цензурирования. За это время сделаны были попытки сместить четырех редакторов газет и журналов, которые давали своим читателям „слишком много“ нежелательной информации. Гнев, в частности, обрушился на редакторов газеты „Аргументы и факты“ и городской газеты г. Ногинска, журналов „Октябрь“ и „Книжное обозрение“. Выгнать с работы, правда, удалось только одного из бунтовщиков, но у хозяев страны есть немало и других средств давления на прессу.

На 22-й день после вступления в силу Закона о печати, того самого, что провозгласил полный отказ от цензуры, выпущен был и разослан „тем, кому о том ведать надлежит“, новый секретный „Перечень сведений, запрещенных к опубликованию“. Издан „Перечень“ тиражом 20.000 экземпляров, так что получит его целая армия надзирателей над печатью. Исключительно для их сведения в нем сообщается, что журналисты не имеют права касаться вопроса о заболеваемости скота ящуром и особенно строго запрещено называть цифры гибели скота; нельзя писать о неудовлетворительном состояний воинской дисциплины личного состава Вооруженных сил СССР, о преступности и самоубийствах а армии; секретны любые подробности, касающиеся износа железнодорожных вагонов и локомотивов. И еще и еще… Список секретных сведений утверждает Совет министров, и, разумеется исходные данные приходят из министерств. Принцип прост: министерские чиновники объявляют засекреченным все то, что обнажает их плохую работу, неудачи, бездарность и безграмотность руководства. Народ не должен знать, что гибнут миллионы голов скота, что вагоны и локомотивы вконец изношены, и тем самым железнодорожные катастрофы, можно сказать, запланированы, что армия распадается, а армейское имущество, включая боевую технику, разворовывается. Так, едва Закон о печати вступил а силу, под его главный тезис об уничтожении цензуры аппаратчики немедля подложили мину. Вместе с тем на поверхность выплыл другой параграф того же закона: нарушителям государственных тайн грозит суд и лишение свободы от 5 до в лет! Такая вот ловушка для особо ретивых искателей, хранителей и распространителей общественной правды.

Кстати, попытки подловить журналистов на „разглашении“ уже делаются. После того как нынешним летом „Московские новости“ опубликовали выступление бывшего генерала КГБ Олега Калугина, одного из редакторов вызвали в главную военную прокуратуру. Допрос длился четыре часа, после чего следователь прокуратуры явился в редакцию и незаконно потребовал сдать ему стенограмму выступления Калугина, на основании которой газета подготовила статью. Все это делалось, разумеется, во имя сохранения государственных тайн, которые Калугин, а за ним и „Московские новости“ якобы разбалтывают.

А в далекой Сибири с непослушными журналистами и редакторами расправляются еще проще. Когда самодеятельное Сибирское информационное агентство напечатало информационный бюллетень, который не понравился местным обкомовцам, последовала команда — и весь тираж арестовали в аэропорту. А издателей обвинили по уголовной статье — „занятие запрещенным промыслом“. В Ленинграде газета „Смена“ позволила себе высказать догадку, что аварию самолета, в котором летел Борис Ельцин (дело происходило в Испании), подстроил КГБ, — и немедля последовали санкции, так что вполне возможно, что редактору придется предстать перед судам. На Урале у гонителей свободной прессы своя метода: там против нежелательных изданий используют почтовую службу — время от времени весь тираж того или иного журнала вдруг исчезает, не дойдя до подписчиков. Особенно часто это происходит с номерами довольно свободолюбивого журнала „Век XX и мир“.

Но, конечно, в централизованном государстве удобнее всего давить неугодную прессу централизованными же методами. Незадолго до начала подписной кампании 1991 года было объявлено, что цена на газеты и журналы будет вскоре резко поднята — возможно, в 3–4 раза. Связано это якобы с увеличением стоимости печати и услуг почты. Ход отличный. „Правда“, „Известия“ „Коммунист“ и другие „высокопоставленные“ издания такое испытание, разумеется, выдержат легко, нехватку средств им покроют из партийной и государственной касс. А молодые оппозиционные издания, только-только становящиеся на ноги, да и некоторые старые, вырвавшиеся из-под опеки ЦК, могут тут же и прогореть: публика не сможет подписаться на слишком дорогое издание. „Наши экономисты подсчитали, что если даже цены возрастут вдвое, то подписка упадет также в два раза“, — прокомментировал решение „верхов“ главный редактор „Огонька“ Виталий Коротич. Главный редактор „Московского комсомольца“ Павел Гусев взглянул на ситуацию глубже (а может быть, просто позволил себе большую степень откровенности): „Это (повышение цен) — замаскированная акция для удара по свободе слова. В результате малоимущее население, как раз те, кто больше всего нуждается в информации, окажется лишенными ее“. Того же мнения придерживается главный редактор „Советской культуры“: „Аппарат, который давно хотел придавить гласность, сейчас нашел повод — переход к рыночной экономике, чтобы пресечь интерес к газетам методом их удорожания“.

Это действительно так. Особенно если принять во внимание, что тиражи многих партийных газет и журналов за годы перестройки уменьшились в пять и более раз. Похоже, что в 1991 году спрос на партийное слово упадет еще ниже. А это значит, что упадут и возможности пропаганды, массового оболванивания, которыми так дорожат партийные боссы. Впрочем, не станем беспокоиться за судьбу партаппарата: все рычаги управления государственной жизнью все еще прочно в его руках. Да и народное имущество тоже. Монополия на гласность отменена, но зато сохранена монополия на бумагу. Более половины производимой в стране бумаги по сей день передается по низким и сверхнизким ценам партийной системе, министерствам и ведомствам. Из 1 миллиона 800 тысяч тонн газетной бумаги 500 тысяч тонн пожирает каждый год Управление делами ЦК КПСС, 150 тысяч тонн берут себе военные. Немало есть и других высокопоставленных потребителей, в результате чего на все газеты России остается всего 60 тысяч тонн газетной бумаги. Каких-либо принципиальных перемен в распределении газетной бумаги в новом году не предвидится. Примерно так же распределяется и бумага, предназначенная для книг и журналов. Издательство „Правда“ выпустило в нынешнем году 350 млн. экземпляров своей партийно-пропагандистской макулатуры, в то время как все остальные книжные тиражи России составили 140 миллионов экземпляров. Так что нет нужды пускать против оппозиционной прессы отряды спецназа и беспокоить КГБ: по расчетам партийного аппарата, многочисленные демократические издания сами собой задохнутся в наступающем году от повышения цен или отсутствия бумаги. Такова стратегия горбачевского руководства в эпоху гласности.