Сергей Лозунько - «Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война

Как видим, уже летом 1937 г. австрийская территория рассматривается не просто как один из объектов захвата, но уже как база для развертывания против Чехословакии. Ну а что за «необходимые условия», которые должно было создать политическое руководство рейха, понятно — т. н. аншлюс (от нем. Anschluß — присоединение).

После программного спича Гитлера 5 ноября 1937-го на совещании с высшим военно-политическим руководством рейха в планы единой подготовки к войне были внесены некоторые коррективы. 7 декабря 1937-го фон Бломберг подписывает первое дополнение к директиве от 24 июня 1937 г., а 21 декабря 1937-го — приложение к ней. В разделе «План стратегического сосредоточения и развертывания „Грюн“» среди прочего говорится: «Главные силы сухопутных войск бросить в наступление против Чехословакии. Проведение этой операции будет зависеть от наличной численности и боеготовности немецких сухопутных войск, от эффективности подготовительных мероприятий, от характера чехословацких укреплений и возможностей их быстрого преодоления, а также от позиции Польши»[471].

Берлин и Варшава действовали согласованно, разыгрывая партию в две руки: первый — в южном направлении, вторая — в северо-восточном.

11 марта 1938 г. Гитлер добился передачи власти от канцлера Шушнига своему ставленнику Зейсс-Инкварту (ранее, в феврале, по требованию Берлина Зейсс-Инкварт был назначен министром внутренних дел). В ночь с 11-го на 12 марта германские войска, заранее дислоцированные на границе, вошли на территорию Австрии.

13 марта Зейсс-Инкварт вступил в члены НСДАП и подписал закон «О воссоединении Австрии с Германской империей». Чуть позднее (10 апреля) в Германии и Австрии состоялся плебисцит об аншлюсе (по официальным данным, за проголосовали свыше 99 %).

С аншлюсом Австрии Гитлер получал стратегический плацдарм для агрессии против Чехословакии и вообще для усиления экспансионистской политики в Юго-Восточной Европе и на Балканах. В результате аншлюса территория Германии увеличилась на 17 %, население — на 10 % (на 6,7 млн. чел.).

Накануне акции в Австрии, в феврале 1938-го, в Польшу — как это обычно случалось накануне серьезных событий — пожаловал Геринг. На охоту. Посол Франции в Берлине Франсуа-Понсе тогда же проинформирует своего советского коллегу Астахова «о серьезности разговоров, которые Бек вел в Берлине и, возможно, будет вести с Герингом во время охоты». А рассуждая относительно будущих объектов агрессии, французский посол заметит, что в опасном положении оказывается Литва. «Не исключено поэтому, что беседы Геринга будут идти именно в этом направлении (Данциг — Мемель)», — докладывал временный поверенный в делах СССР в Германии в Москву 26 февраля 1938 г.[472]. Надо полагать, именно возле охотничьего костерка Геринг с Беком и утрясли окончательно детали совместной германско-польской игры.

То, что аншлюс Австрии был согласован с Польшей, не сомневались не только в Москве, Париже или Лондоне, но даже в какой-нибудь Анкаре (см. Телеграмма временного поверенного в делах СССР в Турции в Народный комиссариат иностранных дел СССР от 14 марта 1938 г.)[473] — настолько все было очевидно. Германия концентрировала войска на границе с Австрией, а Польша — на границах с Литвой.

О Литве в Варшаве любили говаривать «польская Австрия», и тоже хотели «аншлюса». В октябре 1920-го вероломно (в нарушение подписанного неделей ранее Сувалкского договора) саблями и штыками Желиговского Польша захватила Виленскую область и город Вильно. Но Варшава хотела всю Литву целиком. Осенью 1927-го Польша предпринимала попытку аннексировать оставшуюся часть Литвы, но была остановлена позицией СССР, а также нежеланием Франции и Англии поддерживать данную авантюру (10 декабря 1927-го в Женеве было подписано польско-литовское соглашение о прекращении войны).

В 1938-м — новая попытка. Уже рука об руку с Гитлером. В ночь на 11 марта 1938 г. (т. е. совпадение польской акции против Литвы и германской в отношении Австрии полное) на польско-литовской границе произошел инцидент, в результате которого погиб польский солдат. Судя по всему, это была заранее спланированная поляками провокация (что-то вроде «нападения на радиостанцию в Гляйвице» — не опыт ли поляков позаимствует Гитлер, атакуя саму Польшу?). Литва потребовала создания международной комиссии для расследования инцидента. Польша отказалась и сконцентрировала 100-тысячную группировку на границе с Литвой. 15 марта 1938 г. в Варшаве и Вильно прошли антилитовские демонстрации под общим лозунгом «Вперед на Ковно!» (т. е. на Каунас — тогдашнюю столицу Литвы).

Однако вмешалась Москва и поохладила воинственный пыл Варшавы. В ночь с 15-го на 16 марта Литвинов потребовал польского посла в Москве Гжибовского явиться к нему. Поляк отказался (судя по всему, Варшава планировала по своей старой привычке, отработанной еще в конце 10-х — начале 20-х гг., поставить всех перед свершившимся фактом). Тогда советский нарком связался с ним по телефону и разъяснил, что «если Польша применит силу для решения своего спора с Литвой, то СССР не сможет остаться к этому равнодушен».

Далее цитирую эту историю в изложении министра индел Чехословакии Крофты: «На другой день (16 марта 1938 г. — С. Л.) утром Гжибовский был у Литвинова и пытался сделать вид, что такого разговора не существовало. Литвинов прямо спросил, передал ли он вчерашний разговор в Варшаву. На увертки Гжибовского Литвинов сказал: „Идите домой и передайте в Варшаву то, что я Вам сказал, а именно что если Польша применит силу в отношении Литвы, то СССР не оставит этого без последствий“. На вопрос Гжибовского, что это значит, Литвинов ответил, что это значит война в Восточной Европе».

Глава МИД Чехословакии отметил, что «СССР прямо спас Литву от присоединения к Польше» и «с большим удовольствием» добавил: «Гжибовский ушел, „как облитый водой пудель“»[474].

Этот «облитый водой пудель», конечно же, проинформировал Варшаву о возможных последствиях, о которых предупреждал Польшу советский нарком индел. Поскольку польско-советский пакт о ненападении 1932 года содержал клаузулу о прекращении действия договора в случае агрессии, совершенной одним из его участников, дело могло дойти до денонсации пакта и военного вмешательства СССР в защиту Литвы. Поскольку Польша и Германия намечали еще и совместную акцию против Чехословакии, денонсация польско-советского пакта о ненападении тем более была для Варшавы (да и Берлина) невыгодной.

Показательно, что в отношении Литвы Варшава пыталась проделать не просто то же самое, что и Берлин с Австрией, но даже одинаковыми методами. Гитлер выдвигал ультиматумы Вене, а Варшава — Каунасу. Уже 16 марта поступили соответствующие сведения на этот счет. Польские дипломаты поначалу отрицали наличие ультиматума, который сопровождался угрозой применения силы. В частности, Гжибовский 16 марта в беседе с Литвиновым открещивался от факта выставления ультиматума Литве.

Но информации об этом становилось все больше, причем с деталями, подтверждавшими идентичность гитлеровских требований к Австрии и польских к Литве. Кроме того, становился известным характер польско-германских договоренностей в рамках проводимой ими совместной «аншлюсной» акции.

Временный поверенный в делах СССР в Польше 17 марта 1938 г. докладывал в НКИД: «В Варшаве сейчас распространяется экстренное сообщение польского правительства об ультимативной ноте литовскому правительству с категорическими требованиями установления нормальных дипломатических отношений, с угрозами предпринять военные акции в случае отклонения литовским правительством требований польского правительства… Установлено, что в Вильно стягиваются польские войска. Отпуска польским военным прекращены. В Гдыню стягиваются отряды так называемой национальной обороны. Перед захватом Австрии Гитлер информировал польское правительство и обещал последнему выход к морю за счет Литвы»[475].

Майский (советский полпред в Лондоне) сообщал в Москву: «Литовский посланник мне сообщил сегодня условия польского ультиматума, которые вам, конечно, известны от Балтрушайтиса (посланник Литвы в СССР. — С. Л.). Балутис (посланник Литвы в Великобритании. — С. Л.) был сегодня с этим ультиматумом у Галифакса, который обещал ему еще раз нажать на польское правительство через своего посла в Варшаве и настаивать на снятии ультиматума или по крайней мере на удлинении его срока»[476].

Советский полпред в Париже Суриц докладывал: «Поль-Бонкур (на тот момент глава МИД Франции, в апреле 1938-го его сменит Бонее. — С. Л.) только что ознакомил меня с характером и результатами демаршей, предпринятых в Варшаве. Преследуя своей главной задачей предупредить „ку де форс“ (т. е. „проявление силы“ (фр.). — С. Л.), французский демарш, согласованный по инициативе Поль-Бонкура с Лондоном, свелся к тому, чтобы заставить польское правительство отказаться от: 1) ультиматума, 2) сроков и 3) от требования исключить из литовской конституции упоминание о Вильно.