Вадим Роговин - Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы)

Поправки Троцкого к резолюции Политбюро по вопросам хозяйственного строительства были поддержаны на апрельском пленуме Пятаковым, Каменевым и Зиновьевым. Большинство ЦК отвергло эти поправки. Сталин заявил, что «тов. Троцкий думает подхлестывать наши центральные учреждения расширенными планами, преувеличенными планами промышленного строительства». В противовес «преувеличенным планам» Сталин в своей речи несколько раз возвращался к мысли о «предельно минимальном темпе развития индустрии, который необходим для победы социалистического строительства»[575]. Из такой установки выросли последующие обвинения Сталиным, Бухариным и их союзниками Троцкого в «сверхиндустриализаторстве», «нетерпении», «сверхчеловеческих прыжках» и т. д.

Окончательное оформление «объединённой», или левой оппозиции произошло на следующем, июльском пленуме ЦК и ЦКК 1926 года. Оппозиционный блок объединил значительную часть старой партийной гвардии. В его составе находилось 7 из 12 членов ЦК, избранных на VII съезде партии, 10 из 18 членов ЦК — на VIII съезде, 9 из 16 членов ЦК — на IX съезде (не считая умерших к 1926 году).

Но «сложение сил» обернулось их реальным ослаблением. Сталин и его союзники, искусно обыгрывая прежние междоусобные распри двух объединившихся течений партии, представляли дело таким образом, что образование их блока произошло в результате перехода ленинградской группы на позиции «троцкизма», с одной стороны, и «амнистии» Троцким «капитулянтской» позиции Зиновьева и Каменева, с другой. Постоянно напоминая о прошлых филиппиках зиновьевской группы в адрес Троцкого и «троцкизма», Сталин и сталинисты успешно подрывали авторитет обоих течений в глазах членов партии.

Особенно активно этот процесс разворачивался в Ленинграде. Позже, на XV съезде в декабре 1927 года Киров так объяснял отход от оппозиции значительной части ленинградской партийной организации, которая в 1925 году безраздельно поддерживала своих лидеров: «…Один из моментов, который в своё время помог этой работе, заключался в том, что нигде троцкизм не был так разбит… как в Ленинграде,.. потом вдруг неожиданно состоялось знаменитое братание между Зиновьевым и Троцким. Этот шаг показался ленинградской организации чем-то совершенно волшебным…»[576]

В статье «Ответ на запросы товарищей об оппозиции» (сентябрь 1926 года) Троцкий отмечал, что сталинская фракция строит свою политику раскола партии на противопоставлении «троцкизма» ленинизму и на утверждении, будто ленинградская оппозиция перешла с позиции ленинизма на позицию «троцкизма». Между тем всякому мыслящему члену партии совершенно ясно, что целью такой агитации является отвлечение внимания от действительных разногласий, вызванных явным сползанием сталинской фракции с классовой линии. Объясняя причину объединения двух оппозиционных групп, Троцкий писал: «С 1923 г. партия накопила гигантский опыт, и на этом опыте не учились только те элементы, которые автоматически сползают в мелкобуржуазное болото… Мы объединились на защиту ленинизма против его исказителей, на безусловном признании всех указаний, сделанных в завещании Ленина насчёт каждого из нас, ибо глубокий смысл этих указаний подтвердился на опыте целиком, на безусловном проведении в жизнь завещания, смысл которого заключается не только в смещении Сталина с поста Генсека, но в сохранении всего руководящего ядра, сложившегося при Ленине, и предотвращении перерождения партийного руководства из ленинского в сталинское»[577].

На июльском пленуме лидеры оппозиции поставили вопрос о публикации ленинского «Завещания» и выполнении содержащегося в нём совета относительно Сталина. Этот вопрос имел некоторую предысторию. Продолжая использовать во фракционной борьбе имя и авторитет Ленина, Сталин в начале 1926 года повёл кампанию за публикацию ленинских писем 1917 года с критикой Каменева и Зиновьева. Им было инспирировано заявление, внесённое на апрельский (1926 года) пленум ЦК его десятью членами (Кагановичем, Кировым, Антиповым, Зеленским и другими) с требованием о рассылке членам ЦК и ЦКК письма Ленина от 18 октября 1917 года, где он характеризовал статью Каменева в газете «Новая жизнь» как поступок «изменнический» и «штрейкбрехерский». По предложению Рыкова это заявление было направлено пленумом ЦК для рассмотрения в Политбюро.

Сразу после этого в Политбюро поступили три заявления. В заявлении Троцкого подчёркивалась неправильность сепаратного использования некоторых неопубликованных писем Ленина при умалчивании о других. В изменившихся политических условиях выборочная публикация отдельных неопубликованных документов Ленина, по мнению Троцкого, могла возбудить подозрение в сознательной политике компрометации. Чтобы никто не мог использовать превратно ту или иную часть ленинского политического наследия, Троцкий предлагал собрать все неизвестные или недостаточно известные письма Ленина и передать их всем членам ЦК.

В заявлении Зиновьева и Каменева отмечалось, что предложение о рассылке письма Ленина 1917 года представляет попытку пустить его в ход как орудие внутрипартийной борьбы. В этой связи они ставили вопрос и о других письмах Ленина, в частности о письмах по национальному вопросу и «Письме к съезду», с которыми были ознакомлены только делегаты XII и XIII съездов, да и то лишь на слух. Поэтому эти ленинские работы некоторым членам и кандидатам нынешнего ЦК не известны в подлинном виде. Зиновьев и Каменев особо подчёркивали, что Ленин не сумел провести своего предложения относительно Сталина в жизнь только потому, что он не мог уже быть ни на XII, ни на XIII съездах партии.

Наконец, в заявлении Крупской отмечалось, что понятен интерес к письмам Ленина, особенно у некоторых вновь избранных членов ЦК и ЦКК, мало знавших его лично и совершенно не знакомых с его оценкой ряда товарищей. Некоторые члены ЦК и ЦКК не знают, может быть, даже о существовании целого ряда неопубликованных писем Ленина. Поэтому, если рассылать их, то все целиком, «иначе рассылка будет носить характер, который весьма возмутил бы Владимира Ильича»[578]. Крупская подчёркивала также, что совершенно необходимо опубликовать «Завещание».

На эти заявления Сталин и Рыков откликнулись «Замечаниями», направленными членам ЦК 24 и 27 апреля. Сталин писал, что на XIII съезде воля Ленина была выполнена, поскольку съезд обсудил «Завещание» по делегациям (хотя на деле такого обсуждения не было), что в «Завещании» Ленин поставил октябрьские ошибки Зиновьева и Каменева «на одну доску с ошибками Троцкого» (хотя упоминание о Троцком рядом с замечанием о «не случайности» «октябрьского эпизода» Зиновьева и Каменева было сделано Лениным лишь в связи с его требованием не «ставить в вину лично» Троцкому его «небольшевизм»). Вместе с тем Сталин заявил, что если Крупская предлагает опубликовать «Завещание», то он может «лишь поддержать требование Крупской об опубликовании документа»[579].

Ко времени июльского пленума в партии, особенно в среде оппозиционеров, уже довольно широко распространялись копии «Завещания» и писем Ленина по национальному вопросу. Партийный аппарат также желал прояснить для себя, что же на самом деле сказал Ленин в своих последних письмах («Оппозиция знает, а мы не знаем»). После длительного сопротивления Сталин был вынужден огласить эти запретные документы на заседании пленума ЦК и они попали в секретную стенограмму, которая печаталась для верхушки партийного аппарата.

Июльский пленум принял решение просить XV съезд отменить постановление XIII съезда о запрещении публикации «Письма к съезду» и затем опубликовать его в Ленинском сборнике. Таким образом, Сталин получил санкцию на сокрытие, хотя бы и временное, до XV съезда, «Завещания» от партии, что было крайне необходимо ему в период обострения внутрипартийной борьбы.

На июльском пленуме тринадцать оппозиционных членов ЦК и ЦКК (Троцкий, Каменев, Зиновьев, Крупская, Пятаков, Евдокимов, Лашевич, Муралов и другие) представили «Заявление», в котором подчёркивалось, что «ближайшая причина всё обостряющихся кризисов в партии — в бюрократизме, который чудовищно вырос в период после смерти Ленина и продолжает расти»[580]. В развитие этого положения в документе указывалось на «очевидное и несомненное последствие господства курса, при котором говорят только сверху, а снизу слушают и думают про себя, врозь, под спудом. Недовольные, несогласные или сомневающиеся боятся поднять голос на партийных собраниях. Партийная масса слышит только речь партийного начальства по одной и той же шпаргалке. Взаимная связь и доверие к руководству ослабевают. На собраниях царит казёнщина и неизбежно с нею связанное безразличие. К моменту голосования остаётся нередко ничтожное меньшинство: участники собрания торопятся уйти, чтобы не быть вынужденными голосовать за решения, продиктованные заранее. Все резолюции везде и всюду принимаются не иначе, как «единогласно». Всё это только отражается на внутренней жизни партийных организаций. Члены партии боятся открыто высказывать свои наиболее заветные мысли, желания и требования»[581].