Сергей Кара-Мурза - Маркс против русской революции

Другое дело — формы «содействия». Речь идет не о «вредительстве», а об отказе от классового мира, о продолжении революционной деятельности. Ленин уточняет: «Превращение империалистской войны в гражданскую не может быть «сделано», как нельзя «сделать» революции, — оно вырастает  из целого ряда многообразных явлений, сторон, черточек, свойств, последствий империалистской войны. И такое вырастание невозможно  без ряда военных неудач и поражений тех правительств, которым наносят удары их  собственные угнетенные классы» [158, с. 289].

Как прогноз , эти представления оказались верными — через полтора года все именно так и произошло. Никакого практического влияния на ход событий в России эти работы Ленина не оказали и, будучи опубликованными в Швейцарии, не были доведены до сведения даже политически активной левой интеллигенции в Петербурге (насколько можно судить по воспоминаниям некоторых революционных студентов, эти работы до активистов партии не дошли). Это, видимо, было наилучшим выходом из сложного положения, ибо идея содействовать поражению России в 1915 г. наверняка оттолкнула бы от большевиков значительную часть интеллигенции и рабочих.

Но, конечно, идея способствовать поражению своей страны в войне привела к душевному конфликту у части партийного актива — патриотическое чувство столкнулось с идеологической доктриной. Это расщепление сознания впоследствии привело к разногласиям и столкновениям уже внутри сообщества старых большевиков. Гражданская война устранила с политической арены либералов-западников, которые вели идеологическую борьбу против империи , но космополитическое крыло большевиков, которое приняло у них эстафету, продолжало разрушение символов империи. Ненависть этой части большевиков к государству России была во много навеяна той доктриной марксизма, которой они были искренне преданы. Хотя после Октября большевикам пришлось заняться государственным строительством и ввести в свою риторику понятие социалистического отечества , инерция антигосударственных установок была очень велика.

Вот что писал активный деятель «правой оппозиции» М. Рютин (очень популярный во время перестройки как один из убежденных антисталинистов) в своей автобиографии 1 сентября 1923 г.: «Я стал самым непримиримым пораженцем. Я с удовлетворением отмечал каждую неудачу царских войск и нервничал по поводу каждого успеха самодержавия на фронте. Обосновать свою точку зрения к тому моменту я мог вполне основательно. Теоретически я чувствовал себя достаточно подготовленным: мною уже были проштудированы все главные произведения Плеханова, Каутского, Меринга, Энгельса, Маркса. К концу 1913 г. я проштудировал все три тома «Капитала», исторические работы Маркса, все важнейшие труды Энгельса» [159].

Антироссийский и антигосударственный пафос М. Рютина прямо вытекал из трудов Маркса и Энгельса. Поэтому вести борьбу с такими взглядами внутри партии было трудно, пока не «наросло» новое массовое поколение большевиков, уже из молодежи.

Для нашей темы это столкновение Ленина с социал-демократами, стоявшими на позициях марксизма, служит подтверждением тезиса о том, что и в ХХ веке главными субъектами крупномасштабных исторических процессов оказываются не классы, а народы. Марксисты это знали. Ленин принял верное решение не потому, что верной оказалась его модель классовой борьбы  в России, а потому, что войны не желал русский народ . Он уже в 1905-1907 гг. определенно отверг и национал-либерализм, и социал-шовинизм как основу своего «большого проекта». Рабочий класс западноевропейских стран, напротив, пошел на заключение пактов о национальном согласии на основе социал-шовинизма для ведения империалистической войны. 

Глава 23. Маркс и мироощущение русского народа 

В первых разделах книги говорилось о том, что отношение Маркса и Энгельса к русским как реакционному  народу было вызвано действиями царской России при подавлении революции 1848 г. в Западной Европе и другими подобными действиями, наносящими ущерб Западу (как, например, победа над наполеоновской Францией). На самом деле эти действия — лишь небольшая часть тех оснований, которые имели Маркс и Энгельс для их отрицательного отношения к русским. За последние двадцать лет антисоветские марксисты в России и часть их коллег на Западе предъявили русским (и консерваторам, и большевикам) весь набор обвинений «от марксизма». Он представляет собой целую мировоззренческую систему.

Обращение к текстам Маркса и Энгельса по главным пунктам этих обвинений приводит к выводу, что марксистская доктрина в ее классической форме была системным отрицанием  мировоззренческой матрицы, на которой и был собран русский народ. Получается, что сам образ русского народа, верно схваченный проницательным умом Маркса, был врагом главных смыслов его учения. Вот в чем корень русофобии Маркса, а за ним и Энгельса. Поэтому историческая необходимость принять марксизм за руководящее учение, перед которой оказались революционные движения в России, привела к глубоким и даже трагическим деформациям в доктринах и в практике этих движений.

Программы революции вырабатывались и решения принимались под воздействием мощного, убедительного и художественно изложенного учения, которое отвергало важнейшие стороны народного бытия того общества, в котором и разыгрывалась драма революции. Русским революционерам приходилось вести людей на борьбу под знаменем марксизма — и в то же время охранять сознание этих людей от марксизма. Это порождало множество расколов, измен, братоубийственных конфликтов, а потом и репрессий. Сейчас мы можем сравнительно спокойно перечислить главные точки, в которых произошли столкновения между марксизмом и основаниями российской жизни и культуры. Рассмотрим их очень кратко, в качестве резюме этой книги и, быть может, плана для более подробного обсуждения.

Надо говорить о самых важных частях мировоззренческой матрицы, на которой был собран «имперский» русский народ — православия , государственности  и общинности . Но начнем с того, что является их подосновой — с русского представления о человеке (антропологии) и с культуры жизнеустройства главного антропологического типа России — крестьянства.

Чтение основных трудов Маркса создает картину, которую огрубленно можно выразить так. Маркс выводит свои представления о человеке и обществе из модели индивида , как она сложилась в программе Просвещения. Только у Маркса индивид является продуктом гражданского общества  и с момента своего возникновения скован разделением труда и порожденной этим разделением частной собственностью. Эти оковы индивид носит в течение всего периода предыстории, вплоть до мировой пролетарской революции, которая и устранит разделение труда и частную собственность. На эти оковы базиса  наслаивается надстройка  в виде религии, традиций, государства и других пуповин, связывающих индивида с «дикостью». Все они будут с индивида сорваны революцией, и он «вернется к своей сущности». До этого «возвращения» в коммунистическое братство людей общественный прогресс очищал производственные отношения людей от всех видов внеэкономического принуждения и выявлял сущность этих отношений — обмен. Наиболее развитой формой его был рынок, на котором обменивались эквиваленты стоимости.

В русской культуре конца ХIХ века доминировали иные представления. Человек — не индивид, а личность, включенная в Космос и в братство всех людей. Она не отчуждена ни от людей, ни от природы. Ее не душат «пуповины» религии и общинности, не угнетает государство, не обесчеловечивает разделение труда. Личность соединена с миром — общиной  в разных ее ипостасях, народом  как собором всех ипостасей общины, всемирным братством людей . В терминах повседневности соединение это осуществляется и обменом , и сложением .

В жесткой форме Маркс представляет человека в таких выражениях: «Какое-нибудь существо  является в своих глазах самостоятельным лишь тогда, когда оно стоит на своих собственных ногах, а на своих собственных ногах оно стоит лишь тогда, когда оно обязано своим существованием  самому себе. Человек, живущий милостью другого, считает себя зависимым существом. Но я живу целиком милостью другого, если я обязан ему не только поддержанием моей жизни, но сверх того еще и тем, что он мою жизнь создал , что он — источник  моей жизни; а моя жизнь непременно имеет такую причину вне себя, если она не есть мое собственное творение… Народному сознанию непонятно  чрез-себя-бытие природы и человека, потому что это чрез-себя-бытие противоречит всем осязательным фактам  практической жизни» [115, с. 125].