ВП СССР - Разгерметизация

В свое время господа Керенские, Гучковы, Львовы, Милюковы и т.д. объявили амнистию всем таким убийцам и этим не только покрыли убийства во имя революции, но и узаконили их после переворота. Этим они взяли на себя кровь, пролитую наемными убийцами, которые были посланы «вырыть пропасть», этим они заслужили вечное проклятье и от близких этих жертв и от всей России» (цитировано с изъятиями по публикации: Гаральд Граф “Кровь офицеров” в журнале “Слово”, № 8, 1990 г., с. 22 — 25).

Но выдрессированный ветхозаветно-талмудической культурой “шпиц” с притязаниями на мировое господство не стал вдаваться в подробности организации этой акции[347], а командир “Андрея Первозванного” не понял, почему на разных кораблях она протекала хотя и в одно и то же время, но всё же по-разному.

Дело в том, что еще до начала империалистической войны на кораблях Балтийского флота стали создаваться подпольные организации и управляющие ими комитеты, принадлежавшие к РСДРП. Их всех объединяло общее название партии и замкнутость на одну и ту же береговую систему руководства, которая поставляла на корабли нелегальную литературу и давала направленность пропагандистской работе на местах. При этом каждый партийный комитет изначально предназначался для того, чтобы в ходе революции подчинить себе свой корабль.

Но в РСДРП — КПСС на протяжении всей истории её существования никогда не было единодушия и единомыслия. Вследствие этого на разных кораблях организации якобы одной и той же партии были весьма различны и по своему составу, и по мере влияния, оказываемого каждой из них на остальную команду; а также и по характеру оказываемого влияния, и по характеру отношений с береговыми руководящими революционными центрами.

Ничего подобного тому, что описал командир “Андрея Первозванного” в ночь с 3 на 4 марта не произошло на тех кораблях, где партийные организации были слабы: там посторонние не проникали на борт, вследствие чего просто было некому возбудить команды, и когда революционно взбудораженные полупьяные толпы с берега подошли по льду к кораблям с требованием выдать им на расправу офицеров, то на верх были вызваны караулы и сыграна боевая тревога, после чего толпы отступили искать себе развлечения побезопаснее для собственной шкуры.

Где были сильные действительно большевистские организации, там тоже обошлось без бесчинств: все офицеры заранее были разделены на категории, и к каютам тех, то пользовался уважением команд или кем команды дорожили как специалистами своего дела, признавая их аполитичность, приставили часовых, попросив их не оказывать этому сопротивления и подождать до утра, а неугодных попросили убраться с кораблей. Пострадали только те, кто очень уж насолил командам своею жестокостью, либо не внял просьбе и по спеси оказал сопротивление. Так было на эскадренном миноносце “Изяслав”, где служил мичманом будущий Адмирал Флота Советского Союза И.С.Исаков: его большевики не выпустили из каюты и тем самым сберегли для своего будущего государства (правда это было уже позднее, а не в марте 1917 г.).

То, что произошло на “Андрее Первозванном”, на “Императоре Павле”, на котором были убиты очень многие, было следствием слабости их партийных организаций, многочисленных[348], но состоявших из недовольных и тяготившихся службой, которые решили сплотить свои ряды, дабы легче было уклоняться от соблюдения воинской дисциплины. Одним из показателей люмпенизации команды и слабости партийной организации на “Андрее” является факт охоты на унтер-офицеров и кондукторов, т.е. на тех, кто сам был в прошлом рядовым матросом и на ком теперь лежала повседневная непосредственная организация службы команды по исполнению приказаний офицеров корабля. О той же дерьмовости партийной организации на “Андрее” говорит и неспособность судового комитета и команды самостоятельно организовать защиту корабля от померещившейся им угрозы нападения с берега.

Вследствие такого рода слабости партийных организаций и их весьма специфического — люмпенизированного — состава, положившего начало формированию образа анархиста времен революции именно как распустившегося матроса, на корабли — задолго до событий 3 — 4 марта 1917 г. — систематически проникали посторонние персоны либо под видом матросов, либо под видом мастеровых. К началу февральской революции на некоторых кораблях береговые гастролеры-говоруны стали как бы “своими” в командах, и для них доступ на борт был открыт если не всегда, то тогда, когда на вахте стоят «свои партийцы». При экипаже крейсера или броненосца в 500 — 800 человек, при разобщенности и безучастно исполнительном отношении к службе беспартийной команды, при презрительно брезгливом отношении офицеров к деятельности жандармского корпуса партийная мафия на борту всегда может скрыть от начальства и прокормить до 20 — 30 человек[349].

Кровавые события на “Андрее”, “Павле”, других кораблях начинались с того, что вместе со “своими” привычными, приходящими с берега пропагандистами на борт поднялись и бригады террористов. После того, как команды были возбуждены подстрекателями и начались митинги, террористы-профессионалы и их местные распропагандированные пособники приступили к уничтожению офицеров, поставив тем самым команды перед свершившимся фактом массовых убийств офицеров. Поскольку этим верховодили пришлые, чужие для команд подонки, то их жертвами становились без разбора все попавшиеся под руку люди в погонах вне зависимости от того, как к ним относились в командах кораблей.

У одной из таких бригад террористов командир “Андрея” смог перехватить инициативу в ходе уже начавшейся зачистки корабля от офицеров, благодаря чему уцелели и он сам, и другие офицеры, хотя не обошлось без жертв. Там, где командиры не смогли проявить такой решительности и волевых качеств, либо где они были ненавидимы командами (и было за что), там пролилось много крови офицеров — военных специалистов, в большинстве своем считавших себя вне политики, гордившихся этим и презиравших офицеров корпуса жандармов, таких как А.Спиридович[350], положивших свои жизни на то, чтобы не допустить в России революции, и потерявших вследствие этого честь в понимании чистоплюйствующей интеллигенции и своих собратьев по офицерскому корпусу[351].

На берегу же убивать офицеров было еще вольготнее, а главное — безопаснее, нежели на кораблях.

Гельсинфорсская история получила не только огласку, но и партийную окраску, что и определило впоследствии отношение изрядной части офицерского корпуса к Советской власти прежде, нежели новая власть успела запятнать себя какими-либо делами. И она во многом способствовала тому, что офицерский корпус России вместо того, чтобы дать кадры управленцев и организаторов Советской власти, сделав новую власть поистине общенародной, позволил ей стать властью партии еврейского фашизма, прикрывшегося именем большевизма.

Именно для этого и был организован погром офицеров на кораблях. Характерно и то, что эта история, предопределившая отношение множества офицеров к будущей революции и Советской власти на VI съезде РСДРП (б) не обсуждалась.

Далее текст 1990 г.

 Трагическая последующая судьба офицерского корпуса России — закономерный итог в кризисной ситуации для вос­питанных на столь модном ныне идиотском для честного человека принципе — «Армия (МВД КГБ...) — вне поли­тики!» Все общество в политике, а армия — часть общества — «вне политики»? — Все общество в политике, а «армия — часть об­щества — вне политики» это — ИДИОТИЗМ, историко-философское бескультурье, ПОДЛОСТЬ[352], поскольку «вне поли­тики» эквивалентно тому, что национальные интересы, кото­рые призваны защищать армия и спецслужбы — сферы по­литики — не касаются тогда армии и спецслужб. А политика, как и общественные науки, также классовая, национальная, многонациональная, государственная... и все то же самое, но с приставкой «анти-». Так вне какой политики армия и спец­службы?

Социально замкнутое военное сословие — казачество — с недоверием относилось к большевикам. В целом же армия, включая и казачество (прежде всего на фронте), переставала быть вооруженной силой Временного правительства.

Мы ограничились минимумом текстовых выдержек из протоколов VI съезда, касающихся социальной базы больше­виков. Но главных выводов два:

1) Общество расколото, и антагонизм социальных слоев приближается к максимуму — это потенциал гражданской войны.

2) Социальная база большевиков имеет тенденцию к расши­рению, и основные массы трудящихся классов в конце концов пойдут за ними, что эквивалентно поражению прежних пра­вящих классов в гражданской войне.